Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Александр Дюма

К несчастью, бедняга шевалье, за всю свою жизнь ни разу не выступавший в роли соблазнителя, совершенно не подозревал о тех маленьких уловках, которые позволяют следовать за женщиной тайком от окружающих.

Движимый желанием приблизиться к объекту своих вожделений, он не нашел ничего лучше как подбежать к девушке на расстояние десяти шагов; затем, сохраняя эту дистанцию, он зашагал позади нее, в точности повторяя все се движения, когда толпа заставляла последнюю замедлять шаг.

При виде того, как эта поступь методично приноравливается к другой поступи и, видя возраст молодой девушки, преследуемой шевалье, легко догадаться, что, даже не слишком утруждая свое воображение, все жители Шартра, вышедшие на валы города, заподозрили шевалье в непристойных намерениях, которых у него и в мыслях не было, и что во всех группках слышались фразы, похожие на эти:

— Вы видели этого старого распутника де ля Гравери, который преследует юную девушку средь бела дня у всех на виду? Какое неслыханное неприличие!

— Ну, ну! Малышка недурна.

Но шевалье был в полном неведении на этот счет.

— Моя дорогая, — отвечала та женщина, что завела разговор, — я всегда была плохого мнения о человеке, который все свое состояние тратит на обжорство.

— Знаете ли, его будет довольно сложно принимать после подобного скандала… Но посмотрите, у него уже глаза вылезли на лоб. Отлично! Теперь он ласкает собаку, чтобы подобраться к хозяйке.

Не подозревая о возмущении, которое вызвало его поведение, шевалье продолжал следовать за собакой.

Что касается ее хозяйки, на которую, как мы уже говорили, шевалье не обратил ни малейшего внимания, то это была молодая девушка шестнадцати-семнадцати лет, стройная и хрупкая, но замечательно красивая; у нее была та матовая белизна лица, которую у брюнеток порождает его крайняя бледность; черные глаза, которым длинные ресницы придавали грустное выражение; черные же, тонко изогнутые брови и великолепные, представляющие собой странный контраст с этой изумительной матовостью кожи, белокуро-пепельные волосы; их густые пряди выступали из-под маленькой соломенной шляпки.

Что касается ее туалета, то он был весьма прост: ее незатейливое платьице из мериносовой ткани хотя и выглядело весьма опрятно, но не имело того блеска, который отличает обычно воскресные выходные платья у женщин того класса, к которому она, казалось, принадлежала. Было заметно, что этот скромный наряд разделяет со своей хозяйкой и ее трудовые будни, отсюда можно было сделать вывод, что он составляет весь ее гардероб.

Молодая девушка в конце концов так же, как и все, хотя и позже всех, заметила настойчивость, с которой пожилой господин, не отставая, следовал за ней; она ускорила шаги, надеясь подобным образом избавиться от него; но, дойдя до одного из заграждений, перекрывающих лошадям и каретам въезд на аллеи, предназначенные для пешеходов, она была вынуждена остановиться, чтобы пропустить тех, что шли впереди нее, и оказалась бок о бок с шевалье, который воспользовался этим обстоятельством, но не для того чтобы познакомиться с ней, а чтобы возобновить свое знакомство со спаниелем.

Девушка вторично окликнула собаку; затем, полагая, как и все остальные, что собака служит всего лишь предлогом, выдуманным шевалье, чтобы приблизиться к ней, она достала из кармана небольшой поводок, зацепила его за ошейник животного и продолжила свой путь, даже не оглянувшись назад.

Но, как бы он ни был поглощен действиями и движениями собаки, де ля Гравери не мог удержаться, чтобы не взглянуть безо всякой задней мысли на ее хозяйку в то время, когда та совершала этот маленький маневр, о котором мы упомянули.

У него вырвался возглас изумления, и он неподвижно застыл на месте.

Эта девушка до странности напоминала собой мадам де ля Гравери.

Во время этой остановки, вызванной удивлением, девушка сделала около тридцати шагов.

Эта схожесть с Матильдой была для де ля Гравери дополнительной причиной последовать за владелицей спаниеля; и он с еще большей энергией засеменил вслед за ней.

Но испуг придавал девушке силы: она летела, как на крыльях, несших ее со все возрастающей скоростью, так как она покинула аллею для гуляний и углубилась в тихую, уединенную улицу; и поэтому, хотя шевалье бежал изо всех сил, с каждой минутой он отставал все больше и больше.

Так они добежали до того места в городе, которое называлось Малые луга. Эта местность была почти безлюдной; там, несмотря на все свои усилия, шевалье заметил, что с каждым шагом девушка увеличивает разделяющую их дистанцию, и изменил тактику, закричав самым любезным тоном:

— Мадемуазель, мадемуазель, умоляю вас, остановитесь! Я уже совсем выдохся!

Но девушка не поддалась на просьбу того, кого считала своим преследователем, и вместо того, чтобы остановиться, она еще больше ускорила шаг.

Шевалье, подумав, что его не услышали, соединил ладони в рупор и уже набрал воздуха, чтобы голос его зазвучал басом вместо того тенора, которым было исполнено его первое обращение, когда насмешливые улыбки, подмеченные им на многих лицах, побудили его отказаться от задуманного.

Шевалье вновь тронулся в путь, однако на этот раз он уже не семенил, он бежал.

Но чем быстрее он бежал, тем еще быстрее бежала девушка, и тем больше увеличивалось расстояние между ними; он мог ее видеть лишь время от времени, а затем и вовсе потерял бы из виду, если бы не два пятна, которые все время притягивали его взор: шотландские ленты ее соломенной шляпки и Блэк, мелькавший вдали черным пятном.

Но когда он добежал до ворот Гийом, то и эти последние ориентиры исчезли из виду, де ля Гравери больше ничего не мог обнаружить.

Шевалье остановился.

Свернула ли она в предместье? Вернулась ли в город? Он пребывал в нерешительности.

Поколебавшись несколько минут и направившись сначала в сторону предместья, де ля Гравери все же изменил потом свое решение и, отдав предпочтение городу, вступил под мрачные своды старых ворот.

Но миновав их, он вновь заколебался.

Перед ним открылись две улицы: одна шла направо, другая налево, и бедный шевалье потерял еще массу времени, прикидывая, какой из них девушка могла отдать предпочтение, а поскольку сомнения в правильности сделанного им выбора охватывали шевалье с новой силой каждые десять минут, то уже настала глубокая ночь, а де ля Гравери все еще обивал мостовые доброго города Шартра, не найдя ни малейшего следа того, кого он разыскивал.

Шевалье был так разбит, измотан и пребывал в таком отчаянии, что не мог, даже под угрозой того, что подумает об этом Марианна, решиться вернуться домой.