Лгунья - Валери Уиндзор

- Нет, - сказала я. - Правда только одна.

- Ты уверена? - И прежде, чем я успела ответить, она добавила: Немного высокомерно - утверждать, что твоя правда - единственно верная, не так ли? И навязывать её всем остальным только ради того, чтобы почувствовать себя чище, невиннее? Не стоило начинать то, что не можешь закончить. - Она медлила в дверях. - Во всяком случае, - сказала она официальным тоном, - доложи мне о своем решении как можно скорее.

Я размышляла. Насколько дорог мне Ружеарк? Стоит ли он страданий и стыда тюремного заключения и всего, что последует за моим решением в пользу Ружеарка? Конечно, стоит, без вопросов. Я бы приняла лишения с радостью, если бы дело было только в этом. Но все не так просто. И чего я никак не могла сделать - ни ради Ружеарка, ни даже ради Ксавьера, особенно ради Ксавьера - это остаться Крис Масбу. Мне казалось, что мой самый главный долг перед Ксавьером - набраться смелости скинуть маски, выбросить за борт все присвоенные имена и начать с начала.

Итак, я сидела в своем кабинете, положив ноги на свой стол, и долго размышляла, пока не приняла решение.

Однако есть в принятии решений другая проблема. И заключается она в том, что люди ведут себя совсем не так, как ты ожидала. Они выбивают почву у тебя из-под ног, беря инициативу в свои руки.

Я вошла в кухню.

- Кому-нибудь нужен "Рено"? - спросила я.

Никому.

- Хорошо, а то мне нужно в Фижеак, - сказала я. - В банк. Я ненадолго.

- Осторожней там, - сказала Tante Матильда. Она имела в виду нечто большее, чем мы обычно подразумеваем под этим напутствием.

Я была осторожна. Даже более чем. Но возле банка никто не поджидал Крис в засаде, чтобы арестовать. И никого хоть немного похожего на Тони рядом тоже не оказалось. Я сделала необходимые дела и была дома до обеда, как раз вовремя, чтобы переговорить с сомнительной личностью, которая доставляла упаковочный материал для сыров, и обсудить, как накладывать шведскую смолу на ногу овце.

В этот день замок открылся для посетителей. Была среда, и дел у всех было навалом. Селеста повезла детей в город на урок музыки; Tante Матильда отправилась к будке у ворот с кассовой коробкой и рулоном билетов; Франсуаза была сегодня гидом. Я планировала сходить на ферму, но, выйдя на солнце, увидела толпу туристов, группками слоняющихся по двору в ожидании двухчасовой экскурсии. На резной каменной вазе, положив ногу на ногу, воссидал Мэл.

- Привет, - сказал он, когда я поравнялась с ним. - Как жизнь? Слышал о твоем дядюшке и сочувствую.

Я страшно злилась: это я собиралась поймать его впросак, а не наоборот.

- Я же предупреждал, что явлюсь как-нибудь на экскурсию, правда? приветливо сказал он. - А нынче утром проснулся и подумал: почему бы и нет?

Я слышала, как Франсуаза собирает народ.

- Герани-то совсем сдохли, - заметил он. - Надо было поливать. - Он вынул из кармана блокнот и поддернул рукава модного мешковатого пиджака. Вот что я захватил с собой. Чтобы набросать списочек вещей, на которые у меня есть потенциальные покупатели.

Я его ненавидела. Ненавидела его напускное равнодушие, его бесцветность, его обаяние, уверенность в том, что я его испугалась, его бежевые брюки, легкий, изящный загар на отвратительно гладких руках, ненавидела, как падают на лоб его волосы, и его неизменно модные темные очки. Он был мне до того противен, что меня подташнивало. И я презирала Крис за то, что она поддалась на его обман, или того хуже - не поддалась, и тем не менее якшалась с ним так долго.

- Ничего не продается, - холодно сказала я.

- Неужели? - улыбнулся он с мальчишеским удивлением. Мальчишеское удивление он изобразил весьма удачно. Потом заговорил, понизив голос. Если бы меня не снедало отвращение, я бы приятно удивилась такому разнообразию методов.

- Какая жалость, - капризно шептал он, - а ведь вы задолжали мне, леди. Двадцать косых задолжали. И учитывая сложившиеся обстоятельства, ты теперь можешь себе это позволить. Какая умная девочка, а! У меня просто слов нет, чтобы выразить свое восхищение.

- Возьми и сам наведи справки, узнай, могу ли я себе это позволить, сказала я.

- Навел, навел, - мурлыкнул он. - Ты, похоже, сидишь на парочке миллионов фунтов - весь этот антиквариат и картины, и все прочее стоят не меньше. Так что двадцать тысяч для тебя небольшая потеря, так ведь?

- Я же сказала. Ничего не продается.

Его гладкое, почти бесцветное лицо стало жестким, будто покрытым эмалью.

- Думаю, мы друг друга неправильно поняли. Тогда по-другому тебе скажу...

К нам нерешительно подошла Франсуаза. Я была так ей благодарна за то, что она прервала нашу милую беседу, что поприветствовала её с излишней пылкостью, чем неимоверно смутила. Она отшатнулась и нервно поправила очки.

- Я просто... этот джентльмен собирается на экскурсию? - спросила она. - А то мы сейчас начинаем.

- Нет, - ответила я. - Он уходит.

- Кто сказал, что я ухожу? - Мэл обратил всю силу своего обаяния на бедную Франсуазу. - Я ни за что не пропущу такого зрелища. У меня и билет есть. Глядите. Нет, я с вами.. - Он спрыгнул с каменной вазы. На полпути он обернулся, помахал мне блокнотом и подмигнул.

Не знаю, была это угроза, или он таким образом предупредил, что берет дело в свои руки. У него в пиджаке было полно места для парочки маленьких, ценных предметов, которые легко украсть. Я подождала, пока группа уйдет, а потом незаметно пошла следом. Они осматривали банкетный зал. Я спряталась за портьерой, укрывающей вход, и слушала, как Франсуаза рассказывает. Мэл очень заинтересовался картинами. Я заменила, что особый интерес он проявляет к четырем миниатюрам шестнадцатого века. Он запросто мог сунуть их в карман. Я наблюдала за ним, пока не убедилась, что он вышел из зала вслед за остальными экскурсантами. Может, стоило предупредить Франсуазу.

Она договорила французский текст и перешла к английскому. Англичане и датчане вежливо слушали. Вдруг мое внимание привлек человек, слушавший Франсуазу с чуть наклоненной головой - эта поза была мне страшно знакома. Знакома до боли. Этого я не ожидала. Отчасти убедив себя, что ошиблась тогда, во время праздника, но в основном потому, что в следующий раз я планировала увидеть его исключительно по собственной инициативе, на моих условиях и когда я того пожелаю. Из своего укрытия я смотрела, как он поднял взгляд к росписи на потолке, следуя за повествованием Франсуазы. Меня немного испугало его лицо. Он совершенно изменился. На первый взгляд, он похудел, сильно похудел, и черты лица стали другими, но это не все. Дело было в другом, а в чем - оставалось для меня загадкой. Я не могла понять. Подошла чуть ближе, чтобы разглядеть получше, и спряталась за спиной полной датчанки, стоявшей в стороне от группы.

- Предполагают, что это портрет Дайаны де Пойтьерс, - говорила Франсуаза. - А вот там - портрет нашего пра-пра-пра-прадедушки, Жана Ив Масбу.

Это было ошибкой - заявиться в зал. Франсуаза увидела меня и со свойственной ей щедростью включила в ряды правнучек. Экскурсанты обернулись и уставились на меня.

- А теперь пройдемте, пожалуйста, со мной, - продолжала она, - в библиотеку. - Она повысила голос, чтобы привлечь внимание французов. Mesdames, Messieurs, voulez-vous me suivre90...

Болтая между собой, народ потянулся в резные двери.

У Тони был шок. Он ужасно побледнел. Не мог шагу ступить. Стоял, едва дыша, и куда подевалась вся его хваленая уверенность. Я молча ждала, пока он немного придет в себя. Зал опустел; Мэл удалился вместе с остальными. До меня доносился голос Франсуазы, монотонно гудящей о des manuscripts enlumines91.

- Мэггс? - робко произнес Тони. Как мне знаком этот голос. Я была тронута.

- Мэггс? - повторил он. Губы его дрогнули. - Не понимаю. Кто ты? - Он казался больным.

Я была к этому не готова, но что поделать.

- Это мой дома, - уклончиво ответила я.

Он потряс головой, чтобы в мозгу прояснилось.

- Я тебя повсюду искал, - руки его крутили и мяли невидимую ткань. Воротник рубашки был грязным. - Повсюду. Всю Францию облазил. Всю.

Мы долго смотрели друг на друга. Он стал другим. Я его не узнавала. Это был уже не тот Тони, от которого я пыталась сбежать в течение шестнадцати с половиной лет. Это был худой, застенчивый человек с грустными глазами.

- Ничего не понимаю, - беспомощно сказал он. - Ничегошеньки. Какое ты имеешь отношение к семье Масбу?

- Это мой дом, - мягко повторила я. - Я здесь живу.

Лицо его жалобно сморщилось. Он прикрыл его ладонями. Когда он отнял руки, он уже совладал с собою. Я старалась не отводить глаза, не избегать его взгляда.

- Ты изменилась, - сказал он.

Я улыбнулась.

- Ну да. Конечно, изменилась. Я теперь другой человек.

- Ой, брось эти глупые игры, Мэггс, - взорвался он, и я увидела, что это все тот же Тони, человек, которого я оставила на улице Франсуа Премьер.

- Зачем ты меня искал? - меня разбирало любопытство. Я не понимала, что заставляет его думать, что он хочет меня найти.