Бесстыдница - Генри Саттон

Затея начинала казаться совершенно безнадежной. И все же, зайдя уже так далеко, Мерри не могла так просто смириться с поражением. Она нагнулась вперед, чтобы под декольте ее и без того низко вырезанного платья взору Кэнфилда открылась и ложбинка между грудями и два полушария, и заговорила искренне и убежденно:

— Я и стараюсь, но у меня не выходит. Все усилия растрачиваются впустую. Мне или нравится один какой-то слайд, или я просто перебираю все подряд, пытаясь запомнить те отличительные признаки, о которых мы говорили на семинаре и которые мы должны знать. И получается так, что от одного слайда у меня просто дух захватывает и я рассматриваю его целую вечность, а другой оказывается настолько… скучным, что я забываю его, как только откладываю в сторону.

— Понимаю, — произнес Кэнфилд. По крайней мере, он заинтересовался зрелищем, открывшимся под вырезом платья Мерри, что, наконец, вдохнуло в нее хоть искорку надежды. Если даже самая крохотная часть его мозга концентрировалась на декольте какой-либо красивой девушки, он усиленно пытался домыслить остальное и уже не мог полностью сосредоточиться на беседе.

Он пустился в пространные рассуждения о том, что произведения искусства должны служить «материалом» для изучения, но паузы между фразами порой неоправданно затягивались, а речь становилась все более и более сбивчивой. В конце концов, видя его затруднения, Мерри вернула Кэнфилда к реальности. Она выпрямилась и сказала, что одну статую она видела по меньшей мере десять раз, прежде чем поняла, что это та самая статуя, которую они изучали по слайдам. Статуя стояла в Базельском музее, и Мерри сначала сконфузилась, а потом даже разозлилась, потому что статуя сильно отличалась от слайда: она и впрямь выглядела удивительно динамичной и напряженной, как он и говорил на лекции, а вот на слайде этого совершенно не ощущалось.

Кэнфилд. заговорил о несоответствии любых видов репродукций оригиналам, о недостатках собственного курса лекций, а Мерри, слушая его слова, вновь подалась вперед, словно внимательно слушая, а на самом деле наблюдая, как Кэнфилд тоже наклонился вперед, чтобы лучше видеть ее грудь.

Они проговорили три четверти часа, пока мистер Кэнфилд не признался, что ему пора на совещание. И извинился:

— Боюсь, что не слишком помог вам.

— Да, вряд ли тут можно что-то исправить, — вздохнула Мерри.

— Но вы только не опускайте руки, — подбодрил Кэнфилд. — Послушайте, я освобожусь в пять или в половине шестого. Может, мы встретимся снова и выпьем по чашечке кофе?

— С удовольствием, — просияла Мерри.

— Очень хорошо, — улыбнулся Кэнфилд. — Куда пойдем?

— В бар, что в «Холле Предков»? — предложила Мерри.

— А может, в «Колониэл»?

— Прекрасно, — согласилась Мерри. — Значит, в половине шестого?

— Да, не позже.

Когда наступило назначенное время и они встретились, Кэнфилд сказал, что жутко устал от Скидмора, и предложил сходить куда-нибудь в любое нескидморское место. Мерри, конечно, поняла, к чему он клонит — уж слишком все было шито белыми нитками, — но несколько удивилась его робости. Вдобавок Кэнфилд пугливо озирался по сторонам, не заметит ли кто, как они вдвоем покидают территорию колледжа.

В маленьком баре на берегу реки Кэнфилд заказал им обоим пива, что тоже выдавало его нерешительность и неуверенность в себе. Мог бы с таким же успехом заказать и мартини. Но пиво — напиток интеллектуалов, как он выразился, напоминание о вагантах и веселых школярах Старого Света. А вот кофе, по его мнению, не способствует серьезной беседе.

Разговор как-то незаметно перешел от обсуждения учебных проблем Мерри к ее жизни в Скидморе и планам на будущее. Говорил главным образом Кэнфилд, а Мерри, пригнувшись вперед, чтобы ему было легче заглядывать за вырез ее платья, внимательно слушала. Время шло, Кэнфилд заказал ужин, и они продолжали разговаривать во время еды. Когда надо было расплачиваться, Мерри предложила, что заплатит сама, но Кэнфилд воспротивился.

— Нечего тут сорить деньгами, — сказал он. — Во-первых, я мужчина, а во-вторых — рабочий день уже закончился и мы уже не преподаватель и студентка.

— Да, вы правы, — согласилась Мерри. — И как раз напомнили о том, о чем я хотела вас попросить еще час назад.

— Да?

— Я не знаю, как к вам обращаться. Или вы хотите, чтобы я по-прежнему называла вас «мистер Кэнфилд», несмотря на то что рабочий день уже закончился?

— Господи, нет, конечно. Зовите меня Чарльз.

— Хорошо, Чарльз, — сказала Мерри.

Чарльз огладил бородку, но Мерри успела заметить, что он улыбается. Улыбка вышла как у кота, проглотившего канарейку. Мерри было вдвойне смешно, потому что она-то отлично знала, что улыбается вовсе не кот, а канарейка.

Покинув захудалое заведение, они вышли на берег, и Мерри не удивилась, когда мистер Кэнфилд — Чарльз — спросил, не хочет ли она заскочить к нему домой перехватить рюмочку бренди.

— Я живу как раз в одном квартале отсюда, — сказал он, когда машина остановилась на красный свет. — Вон там. У вас ведь до одиннадцати есть время, не так ли?

— Да, — подтвердила Мерри.

— Значит, заедем?

— С удовольствием.

— Вот и прекрасно.

После нерешительных действий Кэнфилда в начале вечера его столь стремительный натиск застал Мерри врасплох. Впрочем, думать об этом ей не хотелось. Она уже приняла решение, когда Кэнфилд пригласил ее выпить «кофе» после консультации, и не собиралась его менять. Зажегся зеленый свет, машина свернула налево, въехала на пригорок и остановилась перед кучкой однотипных коттеджей. Чарльз запер машину, и они поднялись по шаткой металлической лестнице. Гостиная произвела на Мерри довольно удручающее впечатление — кособокие стулья и продавленная тахта позорили развешанные на стенах литографии и эстампы. Неизменная этажерка ломилась от книг, среди которых преобладали дешевые французские книжонки в белых бумажных обложках.

Мерри присела на тахту, а Чарльз отправился за бренди. Вскоре он вернулся с двумя коньячными рюмочками в руках, поставил их на самодельный столик и, не дав Мерри даже отпить бренди, заключил в объятия. Мерри показалось, что сделал он это как-то уж очень уверенно, как будто даже привычно. Впрочем, момент он выбрал не самый неподходящий, подумала Мерри: ведь ему ничто не мешало обнять ее в ту секунду, как они только пересекли порог его жилища. Поцелуй Чарльза не был ей неприятен, но отвечать Мерри не стала. В основном из-за того, что думала про его бородку. Ее еще никогда не целовал бородатый мужчина.

Внезапно Чарльз отпустил ее, взял в руку рюмку и спросил, дождавшись, пока Мерри пригубит янтарную жидкость из своей рюмки:

— Ты девственница?

— Нет, — ответила Мерри. — А что? Вы предпочитаете девственниц?

— Нет, — сказал Чарльз. — Я их вышвыриваю вон. — Вот как?

— Мне хватает их общества во время занятий.

— Ясно, — сказала Мерри. — Но со мной все в порядке.

— Вот и прекрасно.

И он снова поцеловал ее, на этот раз уже откровеннее и дольше, положив руку ей на грудь. Мерри немного передернуло от того, что он ведет себя настолько отработанно, и она решила немного повредничать.

— К вам, наверно, каждый вечер выстраиваются и ломятся в дверь длинные очереди девственниц и недевственниц?

— Не ко мне, — ответил он и рассмеялся. — И не каждый вечер. Хотя всякое случается. Со мной же изумительно безопасно!

— В каком смысле?

— Я ведь не принадлежу к тому миру, где обретается большинство наших студенток. Ведь им бы даже в голову не пришло запрыгнуть в постель к какому-нибудь славному парню из Кливленда или Сент-Луиса, за которого любая из них мечтает выйти замуж. Я же — вне их круга. И я должен держать язык за зубами, иначе меня в два счета вышвырнут вон под зад коленкой, и они это отлично знают. Так что я — самый обыкновенный, неприметный, никому не нужный парень без гроша в кармане, на которого никто не обращает внимания, — поэтому никто и не заметит, что здесь кто-то побывал. Так, во всяком случае, они считают.

— И вы думаете, что я пришла к вам именно поэтому? Что у меня есть свой славный парень из Сент-Луиса?

— Нет, ты совсем другая.

— Тогда — почему?

— Не знаю, — признался он. — Возможно, тебе нужна хорошая оценка по античному искусству.

— Довольно никудышное предположение, — промолвила Мерри.

— Я же сказал: «Возможно». Я вовсе не исключаю, что вдруг понравился тебе. Что ты находишь меня привлекательным.

— Даже так?

— Впрочем, на самом деле мне это безразлично. Главное, что ты мне нравишься. Даже очень.

Он снова поцеловал ее, положив руку на бедро Мерри и поглаживая его все выше и выше. Что он такое отмочил насчет хорошей оценки? Мерри подумала, что это походит на шантаж наоборот. Пришла она к нему, надеясь, что обойдется одним кокетством. Кэнфилд же не только принял условия ее игры, но изменил их так, что ей оставалось только выбрать, в какой позе ее отымеют. Чертовски забавно.