Избранные произведения - Амброз Бирс

- Мистер Манрич, - сказал он. - Нам по пути.

"Ах, ты черт, - подумал я. - Да откуда ты знаешь, куда я иду?"

Вслух я сказал:

- Буду очень рад, если вы составите мне компанию.

Мы вместе вышли на улицу. Ни одного кэба, ни одной пролетки - все давно уже спали. В небе сияла полная луна, прохладный ночной воздух был восхитителен. Мы двинулись вверх по Калифорния-стрит. Выбирая это направление, я надеялся, что ему нужно в противоположную сторону - к одной из гостиниц.

- Стало быть, вы не верите тому, что рассказывают об индусских факирах, - внезапно сказал он.

- Откуда вам это известно? - удивился я.

Вместо ответа он одной рукой слегка дотронулся мне до плеча, а другой указал на тротуар. Там почти у самых наших ног лежал труп мужчины. В лунном свете его запрокинутое лицо было мраморно-белым. В груди торчал меч, рукоять которого сверкала драгоценными камнями. Тротуар был обагрен кровью.

Я был потрясен - не только тем, что увидел, но и тем, при каких обстоятельствах я это увидел. Ведь пока мы поднимались в гору по Калифорния-стрит, я несколько раз оглядел всю ее из конца в конец. Как я мог не заметить этот жуткий и такой заметный теперь предмет? Немного придя в себя, я разглядел, что на убитом - вечерний костюм; распахнувшееся на груди пальто обнажило фрак, белый галстук и крахмальную манишку, прорванную мечом. И - о ужас, лицо, не считая покрывшей его бледности, было лицом моего спутника! Это был с точностью до мельчайших деталей и в чертах лица и в одежде сам доктор Дорримор. Ошарашенный, я оглянулся в надежде увидеть живого Дорримора. Он исчез. Я похолодел и, повернувшись, быстро пошел назад, но не успел сделать и нескольких шагов, как кто-то с силой схватил меня за плечо. Я едва не закричал от ужаса - убитый стоял прямо передо мной, меч попрежнему торчал у него из груди. Вырвав меч, мертвец отбросил его от себя; лунный свет блеснул на инкрустированном эфесе и стальном лезвии. Меч со звоном упал на тротуар и... пропал! Дорримор, смуглый, как прежде, отпустил мое плечо и взглянул на меня с тем же насмешливым выражением, что и при знакомстве. Нет, мертвецы так не выглядят - это меня несколько ободрило. Оглянувшись, я увидел ровную поверхность тротуара. Улица была совершенно пуста.

- Да что же это за дьявольщина такая? - воскликнул я довольно свирепо, хотя все еще чувствуя слабость и дрожь в коленках.

- Некоторые называют это фокусами, - отвечал Дорримор с издевательским смешком.

Он свернул на Дюпонт-стрит, и с тех пор мы не виделись, пока не столкнулись вновь в Обурнском ущелье.

3

На следующий день после нашей встречи Дорримор не показывался. По словам регистратора "Патнем Хауса", он слегка приболел и не выходил из номера. Вечером того же дня, к большому моему удивлению и удовольствию, из Окленда прибыла мисс Маргарет Коррей с маменькой.

Мой рассказ - не о любви, какой я рассказчик, тем более что любовь как она есть и не может быть изображена в литературе, разъедаемой ханжеским диктатом, определяющим именем Юной Девы что и как следует писать. Под губительной властью этой Юной Девы, а вернее сказать, псевдоцензоров, объявивших себя ее единственными верными слугами, Любовь скрывает священный огонь

"...в тени своей вуали,

Не оставляя места для Морали",

и умирает от голода, посаженная на отфильтрованную кашицу и дистиллированную водичку пуританской диеты.

Скажу только, что мы с мисс Коррей были помолвлены. Она с матерью остановилась в той же гостинице, где и я, и в течение двух недель мы виделись ежедневно. Нужно ли говорить, что я был на верху блаженства! Это были золотые дни; единственным темным пятном было присутствие доктора Дорримора, которого я счел своим долгом представить дамам.

Он явно снискал их расположение. А что я мог сделать? Я не знал ни одного факта, который мог бы бросить тень на его репутацию. Держался он учтиво и обходительно, а, как известно, для женщин манеры человека и есть сам человек. Несколько раз замечая, что мисс Коррей с ним прогуливается, я приходил в ярость и однажды даже имел неосторожность протестовать. Когда меня спросили о причинах, я не сумел привести ни одной, и мне показалось, что в ее взгляде мелькнуло презрение к потерявшему голову ревнивцу. Постепенно я замкнулся в себе, сделался нарочито невнимательным и в конце концов принял безумное решение вернуться в Сан-Франциско. Об этом, впрочем, я никому не сказал даже накануне предполагаемого отъезда.

4

В Обурне есть старое, заброшенное кладбище. И хотя находится оно практически в самом центре города, трудно вообразить более жуткое и безотрадное место. Ограды на большинстве участков повалены, подгнили, а то и вовсе отсутствуют. Одни могилы провалились, на других растут крепкие сосны, чьи корни, несомненно, совершили гнусное святотатство. Надгробья разбиты и заросли куманикой, забор, когда-то окружавший кладбище, сломан, поэтому коровы и свиньи разгуливают, где хотят. Короче говоря, это место было позором для живых, преступлением против мертвых и грехом перед Богом.

Вечер того дня, когда я принял свое сумасшедшее решение оставить ту, кого любил больше всего в жизни, застал меня в этом подходящем месте. Призрачный свет полумесяца, пробиваясь сквозь листья, пятнами ложился на землю, обнажая уродливые подробности кладбищенского пейзажа; мрачные тени, казалось, скрывают какую-то тайну, еще более темную, чем они сами. Шагая по еле заметной усыпанной гравием дорожке, я вдруг заметил выросшую из темноты фигуру доктора Дорримора. Я замер в тени, сжав кулаки и борясь с искушением немедленно кинуться и задушить его. Мгновение спустя к нему присоединилась другая фигура и повисла у него на руке. Это была Маргарет Коррей!

Что произошло дальше - я не помню. Знаю только, что я бросился вперед, чтобы убить его; знаю, что в серых утренних сумерках какие-то прохожие нашли меня окровавленного, со следами от пальцев на горле. Меня привезли в "Патнем Хаус", где я несколько дней пролежал в горячке. Все это мне известно из рассказов других. Но я хорошо помню, что, придя в себя, я сразу же послал за коридорным.

- Миссис Коррей с дочерью еще не уехали? - спросил я.

- Простите, как вы сказали?

- Коррей.

- В нашей гостинице таких нет и не было.

- Не обманывайте меня! - воскликнул я с раздражением. - Вы же видите, что я поправился; прошу вас, скажите мне правду.

- Я даю вам честное слово, - отвечал коридорный, и видно было, что не лжет. - У нас не было таких постояльцев.

Ошеломленный, несколько минут я пролежал молча, потом спросил:

- Где доктор Дорримор?

- Он уехал на следующее утро после вашей драки и с тех пор больше не показывался. Да, грубо он с вами обошелся.

5

Таковы факты. Сейчас Маргарет Коррей - моя жена. Она никогда не бывала в Обурне, и те дни, историю которых - как она сложилась у меня в голове - я попытался изложить, провела в своем доме в Окленде, недоумевая, куда мог подеваться ее возлюбленный и почему он не пишет. На днях я наткнулся в "Балтимор Сан" на следующую заметку:

"Вчера состоялась лекция известного гипнотизера профессора Валентина Дорримора. Лектор, большую часть жизни проведший в Индии, продемонстрировал впечатляющую власть над публикой, одним только взглядом гипнотизируя любого, пожелавшего принять участие в предлагаемых экспериментах. Дважды он загипнотизировал всех присутствующих (кроме репортеров), погрузив их в самые невероятные видения. Следует особо отметить тот факт, что на лекции была раскрыта техника индусских факиров, о чьих выступлениях мы знаем из рассказов путешественников. По словам профессора, эти удивительные маги, чье искусство он изучал у их ног, просто вводят своих зрителей в состояние гипноза, в котором загипнотизированный видит и слышит то, что предлагает гипнотизер. Утверждение, что человека с высокой степенью внушаемости можно удерживать в области нереального недели, месяцы и даже годы, вселяет некоторое беспокойство".

"У МЕРТВЕЦА"

(История, которой не было)

Ночь была пронзительно ясной, как сердцевина алмаза. В такие ночи невозможно спрятаться от холода. В темноте его иной раз словно не замечаешь, но тут - остается только страдать. Эта ночь жалила, как змея. Луна таинственно сияла за гигантскими соснами, венчающими Южную гору, выбивая холодные искры из снега, покрытого ледяной коркой; на фоне черного неба призрачно вырисовывались отроги Берегового хребта, за которыми лежал невидимый Тихий океан. На открытых пространствах на дне долины снег образовал нечто вроде длинных морских валов, окутанных мерцающей серебристой взвесью - то был солнечный свет, отразившийся дважды: сначала от луны, потом от снега.

Снег по крыши завалил пустующие хибары брошенного лагеря старателей (моряк сказал бы, что они затонули), а кое-где и опоры, когда-то поддерживающие местную речушку, именуемую здесь каналом - разумеется, от латинского canalis. Права изъясняться на античный манер золотоискателя не могут лишить даже горы. Об умершем тут говорят: "Он ушел к верховьям". Согласитесь, это звучит не хуже, чем: "Его жизнь вернулась к Источнику Жизни".