Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 2 - Наталья Г. Леонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Передовая «Правды» от 8-го августа («Привить школьникам любовь к классической литературе») заставляет меня и как коммуниста, и как художника, чувствовать ответственность мою, и я хочу изложить Вам ряд моих мыслей по этому поводу.
Знаю также, что и по линии человеческой – свидание с Вами мне даст зарядку, бодрость, возможность избавиться от депрессии, в которой я нахожусь, как художник, и работать по-новому.
Любящий Вас Вс. Мейерхольд.
P. S. 14-го августа в 1 час ночи я еду на Донбасс (гастроли театра), а 24 буду в Москве.
Тел. 5-87-31»
Всеволод Мейерхольд
Письмо Зинаиды Райх Лиле Брик
Письмо это написано непосредственно после похорон Владимира Маяковского. Опубликовано в книге Василия Катаняна «Лиля Брик. Жизнь». Многие из окружения Лили Юльевны сочли это письмо бестактным и даже жестоким. А меня удивил тон Зинаиды Райх, известной актрисы известного театра: какой-то «кроличий». Видимо, Лиля Брик действительно обладала гипнотическим воздействием на людей.
«Здравствуйте, Лиля Юрьевна! Я порывалась Вам написать много раз, но некая стена, что я чувствовала в Вас к себе, мешала мне. Я никак не могу стать европейкой, и моя азиатская искренность во мне все живет! За нее прошу простить, ибо чувствую все же, что это (искренность) дурная привычка…
В начале гастролей наших в Берлине очень хотелось Вас повидать, но выяснилось, что Вы уехали в Лондон.
Я еще в прошлом году говорила Осипу М. Брику о том, что не чувствую разницы в состояниях В. В. и Серг. Ал. <Есенина> – внутреннее бешеное беспокойство, неудовлетворенность и страх перед уходящей молодой славой.
Когда мы уезжали в Берлин, в период репетиций «Бани», я наблюдала Вл. Вл. и ужасно волновалась. Он метался. Когда был вопрос о поездке «Клопа» в Берлин – я советовала написать Вс-ду Эм-чу (Вс. Эм. был болен), а он мне на это: «Я Лиле не пишу, а только телеграфирую, я сейчас в таком состоянии – ни за что воевать и бороться не могу».
Лили Брик
Зинаида Райх
К себе я в нем все время чувствовала желание какой-то женски-дружеской подзащитности, он все звонил, волновался как-то безумно, что во время премьеры мне Штраух перед выходом сказал: «Не знаю, как буду играть, Маяковский так волнуется, что… все во мне дрожит… Я боюсь за все».
Потом история с Ермиловым, и как-то исторически страшно странно, что в защиту выступил только Вс. Эм., а все рефовцы и всяческие друзья молчали. Это мне показалось издевкой.
Я не любила «Бани» – концовка – последний акт и когда обозначилось «замалчивание» премьеры, шушукание на счет «провала», – я, как дурной женский педагог, радовалась, думала: это ему на пользу – Маяковскому. Станет серьезнее относиться к театру, не халтурить.
Потом видела его больным – в Доме печати, на дурацком диспуте, это было в последний раз, что я его видела. Ушла оттуда точно во второй раз похоронила – такое гнусное состояние было в сердце.
Когда уехали, я все время думала о том, что Вас нет, что ему трудно, не знала: как помочь?! Приехав в Берлин, среди оглушительной прессы своей и «головокружительного» успеха своего – хотела послать Вл. Вл. телеграмму с какими-то дружескими, успокаивающими словами, но думала: что ему эта телеграмма. Состроит гримасу и будет ходить и метаться с кровью тяжелой и страшной в сердце. «Исторически» тоже сия телеграмма казалась глупой и наивной – оберегла себя и не послала.
В одно утро подает прислуга кофе в постель нам и говорит по-немецки: наш слуга читал, что умер поэт русский Мейерхольд! Вс. Эм. приподнялся и стал добиваться толку, послал за газетами, а я завыла. Я поняла сразу все, что это Маяковский… Он ошибся!
Вечером я играла, шел «Рогоносец», перед спектаклем все вышли и сообщили о случившемся, публика стояла секунд двадцать.
Видела Вашу сестру в Париже – она мне рассказала кое-что, как Вы ей писали о его «фатализме» и что он, может быть, не хотел умирать.
Я думаю, что некоторым из нас – родившемся всем в одно десятилетие от 1890 до 1900-х годов – судьба рано стариться, все съесть рано в жизни. Лодки, рифы, все от океана…
Вот «извините» – «лирически» – житейская часть. Она могла бы быть углублена и продлена, но стоит ли? – так думаю – думаете Вы.
Теперь часть деловая. <…> Я очень тяжко до сих пор переживаю эту смерть. Сегодня опять снилось сумбурно, без конца, какой-то пепел из гробика, и я должна была одна его нести и хоронить. Юношество наше и молодость сильнее нас – «сказала она»…
Целую Вас. Привет Ос. Макс. и Аграновым.
Ваша Зинаида Райх.
Очень прошу – уничтожить сие мое послание по прочтении.
P.S. Мой сердечный привет Вам, милая Лили Юрьевна! И всем, кто меня еще не забыл.
Вс. Мейерхольд»
К вопросу о гибели З.Н. Райх
Брюсовский переулок, дом 12
Цитата из книги Татьяны Сергеевны Есениной (дочери Сергея Есенина и Зинаиды Райх) «О Мейерхольде и Зинаиде Райх»: «Когда нас выселяли с Брюсовского, мой дед, отец З. Н., сказал – «ее убили из-за квартиры». Потом мы узнали стороной, что в квартиру, разделив ее на две, вселили секретаршу и шофера Лаврентия, и слова деда перестали мне казаться несусветным бредом. При характере болезни З. Н. ее невозможно было изолировать тем же бесконфликтным способом, что и других жен. Но не исключено, что ее оставили бы в покое, если бы она в 1938 году не послала письмо тому большому ученому, который знал толк в языкознании. Это письмо она давала нам читать. Всеволод Эмильевич категорически запретил ей его посылать. Через 17 лет Ряжский мне сказал, что оно лежит в деле. Письмо было не то чтобы дерзким, оно было до дерзости наивным. То, что З. Н. послала его тайком (а это абсолютно на нее не похоже), говорит, что мы скорей ошибались, считая ее в тихие периоды нормальной<…>». (Из письма К.П. Рудницкому, автору книги «Всеволод Мейерхольд»).
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Я Вам пишу письмо уже больше года в своей голове, после речи Фурера против Мейерхольда весной 1936 года.
Я ее
