Царская Россия накануне революции - Морис Палеолог

 - Да, но у моего мужа есть еще много случаев констатировать, до какой степени ее величество императрица пользуется поклонением и обожанием в стране.

 Притворно пожалев о том, что на ее мужа ложится такой тяжелый труд, я заставляю ее рассказать мне, как проводит время ее муж. И я констатирую, что вся его деятельность вдохновляется императрицей и кончается императрицей.

 Во время вечера я расспрашиваю Трепова об экономическом кризисе, свирепствующем в России и нервирующем общественное мнение.

 - Задача продовольственная, - говорит он мне, - действительно, стала доставлять много хлопот; но оппозиционные партии злоупотребляют этим для того, чтоб нападать на правительство. Вот, если говорить искреннюю правду, каково положение. Во-первых, кризис далеко не имеет общего характера; он достигает серьезных размеров только в городах и некоторых сельских поселениях. Правда, в некоторых городах, как, например, в Москве, публика нервничает. Однако, недостатка в продовольствии, кроме некоторых продуктов, приходивших из-за границы, нет. Но перевозочные средства недостаточны и метод распределения их неудовлетворителен. В этом отношении будут приняты энергичные меры. И я вас уверяю, что в непродолжительном времени положение улучшится; я надеюсь даже, что не позже, как через месяц, настоящие затруднения будут устранены.

 Он добавляет конфиденциальным тоном:

 - Мне хотелось бы спокойно побеседовать с вами, господин посол. Когда могли бы вы меня принять?

 - Я буду у вас. Лучше, чтоб наша беседа происходила в вашем министерстве.

 Бросив взгляд на Штюрмера, он говорит:

 - Да, это лучше.

 Мы уславливаемся встретиться послезавтра.

 Я подхожу к барону Врангелю, который разговаривает с моим военным атташе, подполковником Лавернь, и моим морским атташе, капитаном фрегата Галло. Адъютант великого князя Михаила, брата императора, он сообщает им впечатления, вынесенные из Галиции.

 - Русский фронт, говорит он, теперь обложен от одного конца до другого. Не рассчитывайте больше ни на какое наступление с нашей стороны. К тому же, мы бессильны против немцев, мы их никогда не победим.

Четверг, 19 октября.

 Трепов принимает меня в половине третьего в своем кабинете в министерстве путей сообщения, которое выходит окнами в Юсуповский сад.

 Относительно экономического кризиса он повторяет мне, подкрепляя свои заявления точными цифрами, то, что он говорил мне позавчера, вечером, в посольстве. Затем, с откровенностью, подчас резкой, составляющей одну из черт его характера, он говорит со мной о Союзе и о целях, которые он себе ставит. Он заключает:

 - Мы переживаем критический момент. То, что решается в настоящее время между Дунаем и Карпатами, это - исход или, вернее, затяжка войны, потому что исход войны не может... не должен больше вызывать сомнений. Совсем недавно я делал доклад императору, который разрешил мне говорить свободно, и я имел удовлетворение убедиться, что он согласен со мной относительно необходимости не только поддержать Румынию, но и атаковать серьезно Болгарию, лишь только румынская армия будет немного усилена и обстрелена. Именно на Балканском полуострове, и нигде больше, мы можем надеяться добиться в короткий срок решительного результата. Если нет, война затянется бесконечно... и с каким риском!

 Я поздравляю его с тем, что он выражает так решительно идеи, которые я больше месяца защищаю перед Штюрмером.

 - Но так как мы беседуем с полной откровенностью, я не скрою от вас, что на мена производят очень неприятное впечатление распространяемые со всех сторон пессимистические слухи. Я тем более огорчен этим, что эта пропаганда явно вдохновляется лицами с высоким общественным и политическим положением.

 - Вы намекаете на лиц, требующих окончания войны во что бы то ни стало и возвращения России к системе немецких союзов... Позвольте мне, во-первых, сказать вам, что эти люди безумны. Мир без победы, без полной победы это - немедленная революция. И именно эти лица были бы ее первыми жертвами... Но мало того: есть воля императора, а эта воля непоколебима; никакое влияние не заставит ее поддаться. Еще только на днях он повторял мне, что никогда не простит императору Вильгельму его оскорбления и вероломства, что он откажется вести переговоры о мире с Гогенцоллернами, что он будет продолжать войну до уничтожения прусской гегемонии.

 - В таком случае, почему он вверяет власть г. Штюрмеру, г. Протопопову, которые явно предают его намерения?

 - Потому что он слаб... Но он не менее упрям, чем слаб. Это странно, но, однако, это так.

 - Это не странно. Психологи объяснят вам, что упрямство лишь форма слабости. Поэтому его теперешнее упорство лишь наполовину успокаивает меня. Зная его характер, будут избегать сталкиваться с ним лицом к лицу; будут действовать за его спиной и без его ведома. В один прекрасный день его поставят перед совершившимся фактом. Тогда он уступит, или, точнее, махнет рукой и покорится.

 - Нет, нет... Я верю в моего монарха... Но надо иметь мужество говорить ему правду.

 Наша беседа продолжается больше часа. Я встаю, чтоб уйти. Но прежде, чем дойти до двери, я останавливаюсь у окна перед видом на Юсуповские сады, которые тянутся вдоль дворца министра. Почти стемнело и идет снег, как будто ночь спускается вместе с снегом в медленном падении хлопьев и мрака.

 После неловкого молчания Трепов подходит ко мне. Потом, как будто приняв смелое решение, он заявляет мне энергично и коротко:

 - Через несколько дней я опять увижу императора. Разрешите вы мне передать ему наш разговор?

 - Я не только разрешаю вам, я прошу вас об этом.

 - А если он спросит, на каких лиц вы намекаете?

 - Вы назовете ему г. Штюрмера и г. Протопопова; вы можете прибавить, что если я не могу формулировать против них официально никакого положительного обвинения, я, тем не менее, убежден, что они враждебны Союзу, служат ему неохотно и готовятся изменить ему.

 - Я повторю ему слово в слово... Вы понимаете, как важно все, что мы сейчас говорили. Могу я рассчитывать, что вы сохраните абсолютную тайну?

 - Я вам это обещаю.

 - Прощайте... Наша беседа будет иметь, может быть, важные последствия.

 - Это зависит от вас... Прощайте!

Суббота, 21 октября.

 Не думаю, чтобы среди тайных агентов, которых Германия держит в русском обществе, она имела более активных, более ловких, более влиятельных, чем банкир Манус.

 Добившись обычным путем разрешения жить в Петрограде, он приобрел в последние годы значительное состояние маклерством и спекуляцией. Деловое чутье внушило ему мысль о близости с самыми махровыми защитниками трона и алтаря. Так, он рабски пресмыкался перед старым князем Мещерским, знаменитым редактором "Гражданина", неустрашимым поборником православия и самодержавия. В то же время его скромная и находчивая щедрость снискала ему мало-помалу расположение всей шайки Распутина.