Секрет китайской комнаты - Елизавета Коробочка

Проект «Бунраку».

Затем, Дзюнко отстранилась. Подаренный им когда-то кулончик — флеш-карта — осталась у нее в ладони.

— Кичиро.

Голос Дзюнко звучал спокойно. Умиротворенно.

— Я верю тебе. Честно верю. И только что ты узнал все мои секреты. Может, когда-нибудь… мы еще раз это повторим.

— Поделимся секретами? Да у меня их целый выгон.

— Но так ли хорошо они отсортированы? — на лице Дзюнко появилась усмешка. Затем, она сделала шаг назад, еще один. — Ладно, Кичиро. Прости. Но мне действительно пора бежать. Я… свяжусь с тобой сразу, как только получится. По защищенному каналу.

Она явно хотела сказать что-то еще, но не вымолвила ни слова.

В конце концов, сейчас ему была доверена работа всей ее жизни. Высшая награда, какую можно было заслужить.

Он улыбнулся.

— Этот мир слишком разнообразен, чтобы в нем было место только одной стороне. Так что на кого бы я не работал, не беспокойся. Тебя я не предам никогда. Ты самое дорогое, что у меня есть.

— Я знаю.

Дзюнко ответила ему теплым взглядом.

Затем, она отвернулась и направилась вперед, в переулок, пока тьма не поглотила ее фигурку окончательно. Кичиро ничего не произнес, лишь скосил взгляд вбок, туда, где стояла Ханами, тоже провожавшая ее взглядом. Затем, она подняла голову — и Кичиро углядел весьма заметный укор в ее взгляде.

Сложив руки рупором, он крикнул:

— Я люблю тебя!

Но лишь шум дождя был ему ответом.

Глава 13. Каждое утро я умираю

Каждый новый шаг Ханзе эхом отдавался в комнате.

Стальной, без единого окна. Словно гроб.

Беспокойно крутясь, подобно стервятнику, он вымерял помещение шагом. Раз, два. Раз, два. Каждый новый отдавался глухим ударом, бившим по больной голове. Ох, как же все болело. Особенно шея. Кто бы не оглушил ее, он постарался на славу: ожогов там было так много, что в одном Хэби была уверена точно — если они как-нибудь выберутся отсюда, то еще добрую пару недель она точно не сможет носить ничего с воротом и подключать хоть что-то к затылочному порту.

Но Ханзе был здесь не один — в комнате стояло несколько человек с оголенными хромовыми черепами. «Одокуро». Но не только: в углу стоял парень в стилизованной самурайской броне с ярким красным шарфом, выделявшимся в местном сером монохроме так ярко, что болели глаза. Фурай, шиноби с дурной репутацией. Хэби о нем слышала. Но на фоне другого человека — существа, скорее, огромного, словно одзэки, обвешанного оружием с головы до пят — даже он казался маленьким и слабым.

На лице Ханзе читалось явное раздражение.

— Ладно, ублюдки. Поигрались, и хватит, — его голос так и сочился злобой. — Я понял, что если дать вам палец, то вы откусите нахер руку. А вы знаете, я добрый самаритянин! Я даю второй шанс, даю третий! Я вижу тех, кто не способен им воспользоваться. Смотрю в ваши наглые глаза! И вижу в них что? Благодарности я в них не вижу! Я даже страха в них не вижу, мать вашу! А он должен быть здесь! Потому что вы в жопе, ребята!

Его взгляд пробежался по ним двоим, туда и обратно.

— Ну? Кто-нибудь что-нибудь скажет? Какую-нибудь остроту отпустит, или чего?

Но лишь тишина была ему ответом.

Им нельзя было говорить. Ни единого звука. Как только они вымолвят хоть слово, это станет для них финалом, потому что Ханзе не остановится — он добудет каждую частичку информации, какая ему требовалась. Но это нарушило бы деловую этику.

Их нанимали не за этим.

— Хо! Неужели все заткнули свои пасти?! Наконец-то! Наконец-то старина Ханзе сможет что-то сказать, что влетит в ваши пустые головы и не вылетит через другое ухо!

Он резко наклонился к ней, так близко, что Хэби ощутила запах его одеколона. Их глаза пересеклись, во взгляде Ханзе царило опьянившее его чувство превосходства, и, тоном человека, абсолютно точно уверенного в своей победе, он хмыкнул:

— Каково это, Хэби? А?

Так близко.

Очень плохо, Ханзе Макото. Очень невнимательно.

Блокиратор не давал ей двинуться, ослаблял все ниже спины, встраиваясь в позвоночник. Но для того, чтобы мотнуть головой не нужны были усилия, поэтому, когда Ханзе наклонился еще близко, Хэби сделала выпад — и вцепилась ему зубами в губу. Крепко.

На языке почувствовалась кровь.

В следующую же секунду по лицу прилетел удар, сильный; и Хэби с тихим вздохом разжала челюсти. Ханзе резко отшатнулся назад, прикрывая губу, была заметна кровь — что вызвало легкие смешки со стороны «Одокуро». Ханзе тут же бросил на них взгляд, опасный, и вместе с ним на них покосилась и здоровенная дрянь.

Звуки прекратились.

Достав платок, Ханзе приложил его к губе, щепетильно вытирая кровь. Взгляд его, полный раздражения, вновь обратился к Хэби.

— Ага! Все же вот он, несгибаемый боевой дух. О-о-ох… Я думал, все будет намного проще, — состроив грустную мордашку, он развел руки в стороны. — Скажи, Хэби. Ты суицидница, или просто поехавшая?

Хэби нарочито показательно облизнулась, смакуя кровь во рту. В основном свою, правда, из-за удара, но ему-то зачем об этом знать?

— А сам-то как думаешь?

— Я задаю здесь вопросы.

Ханзе уже не улыбался. Он нажал кнопку на пульте, и в следующую секунду ее позвоночник пронзила адская боль. Острая, словно тысячи иголок впились ей в кожу, в каждый орган, в мозг. Так плавились нейроны. Это и чувствовали легендарные нетраннеры, умирая в Сети. Она даже вскрикнуть не смогла, насколько ужасающим было чувство, лишь захрипела и выгнулась.

Когда это закончилось, Хэби опустила голову вниз.

Как же плохо. Как же плохо.

Тем временем Ханзе обернулся к Кайто и выразительно на него взглянул. Тот выглядел очень дурно, бледный, но смотрел на их мучителя взглядом, будто бы ничего не произошло. Что только стоит тому подойти ближе, как тоже вцепится в него зубами.

— Ну а ты? Давай, твоя очередь острить. Хочешь, можешь плюнуть в меня. Что? Не хочешь?

— Для этого тебе надо подойти поближе.

— А-а-а, — на лице Ханзе расцвела кривая ухмылка. — Ну давай, давай.

Он приблизился к Кайто.

— Давай, плюй. Я нажму еще раз. Но не тебе, нет.

Еще один раз… Может, она выдержит. Но только один. Если Ханзе повысит напряжение, то… Нет, лучше об этом не думать. Не думать.

Пальцы дрожали. Она крепче сжала их в кулак за спиной.

— Ну так?

В ответ Кайто лишь криво улыбнулся.

— Звиняй. В горле пересохло.