Год 1914-й. До первого листопада - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой! – сказала королева, торопливо вернувшись к своему супругу и взяв его под руку. – Дорогой, это была минутная слабость, которая больше не повторится… – Лицо ее алело довольно милым румянцем.
С опаской и интересом она все же продолжала поглядывать в сторону фонтана. Супруг же ее лишь скептически хмыкнул и, глядя на прогуливающихся по площади бойцовых остроухих, произнес:
– Герр Сергий, тут у вас все настолько необычно, что я даже не знаю, что сказать. С нетерпением буду ждать обещанной вами вечерней беседы. А теперь нам, пожалуй, лучше идти.
– Да, – сказал я, – идите. Увидимся за ужином.
Почему я вожусь с бельгийским королем, как с несмышленым ребенком? Не знаю. Наверное, потому, что по своей сути он неплохой человек. Не революционер-социалист, но и не кровавый выжига, каковым был его дядя. Он улучшил в своем королевстве положение рабочих, расширил систему бесплатного школьного образования, ввел всеобщую военную обязанность и даже улучшил положение чернокожего населения в колонии Бельгийское Конго.
Этот мир настолько плох, что такие вот, просто неплохие люди во власти, в нем наперечет: король Петр в Сербии, король Альберт в Бельгии и эрцгерцог Франц Фердинанд в Австро-Венгрии – и все. Правда, последний не во власти, а около нее (властью он станет только в том случае, если склеит ласты его злобный дядя), но все равно я имею его в виду. А на всех остальных глаза бы мои не глядели. Что Николай в России, что Георг в Англии, что Вильгельм в Германии – с моей точки зрения, люди нехорошие, хоть и по разным причинам. Но особенно омерзительны для меня копошащиеся на парижской помойке демократические опарыши – злобные, безликие и безмозглые, будто болванки в шляпной мастерской. Именно они – главная движущая сила конфликта, они поставили себе цель и добиваются ее любой ценой, невзирая ни на какие жертвы. А потому, если со всеми прочими я говорить буду, то общаться с парижскими деятелями мне незачем. Кстати, европейские социал-демократы оказались ничуть не лучше своих буржуазных собратьев, и громкими криками одобрения поддержали разгорающуюся мировую бойню. И туда же пошли российские эсеры с меньшевиками, на что я не преминул указать Ильичу.
Впрочем, это рассуждения только в плане глав государств и правительств, а также прочих парламентариев. В плане народов я, в первую очередь, чувствую ответственность за Россию, Сербию и отчасти Болгарию, во вторую – в качестве промышленного эксклава меня интересует Германия. И больше мне никто не интересен: ни восточноевропейские гиены, полосой вытянувшиеся от Балтики до Черного моря, ни так называемая «Старая Европа» (будущий костяк НАТО) и Бельгия в том числе. А вот бельгийский король в статусе «неплохого человека» мне интересен – потому-то я с ним сейчас и разговариваю, уютно устроившись на танцульках за столиком, накрытым пологом тишины. Перед нами только стаканы с волшебной водой, заряженной флюидами внимания и сосредоточения, ведь разговор предстоит крайне серьезный.
– Понимаете, Альберт, – сказал я, – начало этой войны – отнюдь не досадная случайность и не прихоть отдельных политиканов. В противном случае я ограничился бы тем, что вправил мозги отдельным персонажам, и на этом все было бы кончено.
– Вправить мозги – это примерно так, как мне сейчас? – криво усмехнувшись, спросил бельгийский король.
– У вас, Альберт, по крайней мере, есть мозги, – скромно заметил я, – и еще вы, возможно, единственный политик в этой части света, который не хотел войны и не имел территориальных претензий к соседям.
– Кроме Бельгии, войны не хотят такие страны, как Голландия, Дания, Норвегия и Швеция, – возразил мне мой визави.
– Насчет Голландии вы, возможно, правы, – хмыкнул я, – но вот Дания вожделеет германские провинции Шлезвиг и Гольштейн, а также шведскую Сканию, шведы жаждут вернуть себе Финляндию и Прибалтику, а Норвегия мечтает присоединить богатые пушным зверем и полезными ископаемыми архипелаг Шпицберген и Кольский полуостров. А еще в тамошних водах водится огромное количество рыбы, что тоже не лишнее для государства, где не очень хорошо родится хлеб. Но все эти малые мира сего опасаются влезать в схватку больших парней. Однако если в ходе общеевропейской бойни, кто-нибудь из бойцов ослабнет, его непременно обглодают до костей. Причина войны в том, что мир стал до предела тесным, все более-менее пригодные для жизни территории поделены между Великими Державами; Германия, опоздавшая к разделу, требует себе место под солнцем, а дряхлеющая на глазах Франция не желает его уступать. По итогам этой войны в Европе останется только одна континентальная сверхдержава. Сейчас этот титул оспаривают Второй Рейх и Третья Республика.
– Да, герр Сергий, а куда вы дели Российскую Империю и Австро-Венгрию? – с ироничной усмешкой спросил Альберт.
– Россия только притворяется Европой, – сказал я, – на самом деле это отдельная цивилизация, не Запад и не Восток. А Австро-Венгрия – это что-то вроде корабля-брандера, переобремененного противоречиями, в конце войны она взорвется и распадется на пять-шесть независимых частей, при этом самый ценный кусок, то есть Австрию, надеется прибрать к себе Германия. Так что, возможно, в перспективе трех-пяти лет, Второй рейх разживется новой немецкоязычной территорией, а в Восточной Европе появятся новые мелкие страны размером с Бельгию: Чехия (то есть Богемия), Словакия, Хорватия, Словения и Венгрия. Милейший Франц Фердинанд надеется сохранить за собой престол предков, но я думаю, что это напрасные чаяния. Центробежные стремления в державе Габсбургов имеют такую силу, что просто волосы встают дыбом, а внутренние связи, удерживающие отдельные части вместе, истлели до крайней ветхости. В прошлое ушли и страх перед турецкой экспансией, и преклонение перед организационными талантами австрийских администраторов, и очарование Веной как культурной столицей. Все, что удерживает этих людей вместе – это личность старого вампира Франца-Иосифа. Как честные люди, они не могут отринуть присягу, данную своему монарху, а вот обязательства перед его наследником будут им казаться ненастоящими. Парламент проголосовал – и мы вам, милейший Франц Фердинанд больше ничего не должны, убирайтесь куда-нибудь подальше… И пойдет он, солнцем палимый, никуда не денется.
– И все-то вы знаете… – вздохнул Альберт. – Скажите, а что, по-вашему, будет с Бельгией?
– Бельгия – истинно независимая страна, он которой ничего не
