Русская душа и нерусская власть - Татьяна Миронова

Кто принесет такое покаяние Господу? Афонский схимонах Никодим говорит: «За русский народ, за освобождение его от сатанинской власти недостаточно одних молитв, хотя бы и преусерднейших, — требуется всенародное покаяние с глубоким сознанием великого и тягчайшего греха — отвержения Божией власти над собой в лице Помазанника».

Что такое всенародное покаяние? Кто это — весь народ? Нам внушают, что это все жители державы от мала до велика, все без исключения и без изъятья. Но если мыслить весь народ так, то всенародное покаяние — вещь недостижимо фантастическая, в нее, что душой кривить, никто и не верит сегодня.

Да и где примеры, когда мы шли на покаяние и побеждали всем, без изъятья населением страны? С Евпатием Коловратом против татар собрались только лучшие, смелые, то есть те, кто посмел воспротивиться игу, и было их всего тысяча семьсот человек. С Дмитрием Донским на Куликово поле вышли самые отважные, презревшие свой страх и силу врага, и было их не более пятисот тысяч. С князем Дмитрием Пожарским встала калиброванная русская совесть и сила, но так ли многочисленна она была. Даже в Великую Отечественную воевала и работала на войну не вся страна, как сейчас принято думать, а всего 17 процентов населения, остальные, как и сегодня, просто жили, трудились, воспитывали детей, они, конечно, болели душой за победу, но не шли на смерть и жертвы за Отечество. И потому весь народ — это самые лучшие, самые смелые, самые отважные люди, — калиброванная русская сила и совесть, те, кто смеет встать против сегодняшнего инородческого ига. Так что призыв к всенародному покаянию — воззвание не ко всем, воззвание к лучшим из русских, и воззвание не к плачу о грехах, плачем мы о них уже много лет, а к ратному подвигу. И этой калиброванной русской силы, как в былые времена, хватит для победы!

К покаянию за грехи призывают русский народ и открытые наши враги, для себя разумея под этим плачущего, бьющего себя в грудь, рвущего на себе волосы в сознании вечной собственной вины русского Ивана. Но мы, русские православные христиане, помним, что действительное всенародное покаяние — это деятельное искупление наших грехов перед Богом и Родиной, мы с вами должны так покаяться, чтобы никому из врагов наших мало не показалось.

Две главные заповеди даны нам Господом Иисусом Христом для богоугодной христианской жизни и спасения души. Это заповедь «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею». Вторая же подобна ей: «Возлюбиши искрения го твоего, яко сам себе», так написано в Евангелии от Матфея (Мф. 22, 37, 39). То же читаем и в Евангелии от Луки: «Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, и от всея души твоея, и всею крепостию твоею, и всем помышлением твоим, и ближняго своего яко сам себе» (Лк.10,27). А еще в Евангелии от Иоанна: «Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, якоже возлюбих вы. Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15, 12–13).

Искренний, ближний, друг — таковы в Русском Православии имена тех, кого Господь призывает любить, за кого мы должны быть готовы на самопожертвование. Значения этих слов ныне размыты, извращены.

Ближним сегодня нам предписано называть всякого встречного-поперечного, любого оказавшегося рядом, «в контакте» с нами — христианами. Другом именуется у нас просто хороший знакомый. А слово искренний и вовсе вызывает удивление, ведь для нас ныне это означает откровенный, не ложный ответ на вопрос, не более. И получается, что христианский призыв возлюбить искреннего, ближнего, друга своего понимается нами сегодня неверно, ибо эти слова в русском языке резко изменили свои значения.

Обратимся к исконному смыслу этих слов, чтобы увидеть, кого русский православный христианин должен почитать своим другом и ближним.

Слово искренний в славянском языке родственно понятиям искра и корень, означало — высеченный из общего кресала, духовно или кровно родной человек, ветвь одного со мною корня. Христианство всегда мыслилось единым духовным кресалом для всех, кто, взяв крест свой, идет за Господом Иисусом Христом, и потому понятие искренний мой именует только православного христианина, более никого!

Христианское выражение ближний мой имеет еще более узкий смысл. Согласно евангельской притче о милосердном самарянине, оказавшем помощь раненому разбойниками человеку, ближний — оказавший тебе милость, тот, кто откликается на твой зов о помощи, кто всегда готов быть близ тебя, рядом (Лк.10,29–37). На Руси же только родного человека называли близок. Вот и духовно родной, близкий — православный христианин — именуется нами ближним.

И совсем строго понималось искони славянское слово друг, означавшее только одно — соратник, разумело оно, что рядом с тобой другой такой, как ты. Други-воины на Руси составляли дружины. И слово друг родилось как обозначение ратников на поле боя, плечом к плечу отстаивающих свою правду, свою свободу, свою Веру.

Кто же христианину друг? Единомысленный, единодушный, соратник. Более никто! Вот за кого призывает Господь в заповеди положити душу свою. И при этом Он властно отделяет нас, христиан, от всех прочих, называя верных Ему друзи мои: «Друзи мои есте, аще творите, елика аз заповедаю вам» (Ин.15,13).

Но когда сегодня в друзья и ближние православным набиваются все иноверцы и, что невозможно еще недавно было вообразить, даже иудеи, это подрывает основы нашей Веры, выставляемой в виде непотребной женщины, готовой всякого заключить в свои объятия.

Заповедь любви, по слову Христа Бога, состоит в самопожертвовании за своих, в отдании всего себя за спасение жизни и души своих ближних: «Сия есть заповедь моя, да любите друг друга, якоже аз возлюбих вы. Больши сея любве никто же не имать, да кто душу свою положит за други своя. Вы друзи мои есте, аще творите, елика аз заповедаю вам» (Ин.15, 12–14). Это правило христианской жизни, на которое русская душа откликается с радостной готовностью, сегодня пытаются замутитьложными толкованиями, навязывающими нам сомнения в правильности слов Господа.

Читаем, к примеру, в Толковой Библии самоуверенные рассуждения некоего богослова: «Господь пока говорит здесь о самопожертвовании для друзей, а не для всех людей (какое Он проявил Сам). Это ограничение объема самопожертвования объясняется тем, что Господь жалел своих смущенных предстоящей разлукой учеников и не хотел предъявлять к ним требования, для них слишком тяжелые». За нелепо канцелярскими фразами об «объеме самопожертвования» отчетливо проступает страх этого так называемого богослова, что христианин нового времени вдруг, как в добрые старые времена, станетделить мир на своих и чужих, что он ополчится на чужих за своих. А как иначе понимать эти Христовы слова? Ведь очевидно, что самопожертвование за своих во исполнение заповеди любви к ближнему возможно только, если им грозит опасность от чужих, от врагов. В минутусмертельного риска заповедано православному христианину заступиться за други своя.

Но евангельская любовь к ближнему выдвигает и жесточайшие требования, ибо согрешающий друг или брат твой — живой укор тебе, не пресекающему его грех. Как в дурном воспитании детей виноваты родители, так и в грехе твоего ближнего есть доля твоей вины перед Господом. Господь полагает перед нами правило строжайшего спроса с наших ближних за зло: «Аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между собою и тем единем. Аще ли тебе не послушает, пойми с собою паки единаго или два, да при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще ли не послушает их, повеждь церкви (то есть собранию верующих. — Т.М.). Аще же и церковь преслушает, буди тоебе якоже язычник и мытарь» (Мф. 18, 15–17).

Христианская любовь к ближнему — не слепое уступничество, а упорное требование к другу и брату твоему отвратиться от зла. Сила любви и мера требовательности в каждом человеке определяется высотой духа человека. Полководец, жертвующий собой во имя спасения Родины, терпящий лишения, превозмогающий собственный страх, не будет жалеть и воинов, следующих за ним, предъявляя им столь же суровые требования, как и к себе.

Сказано Господом «Возлюби ближняго своего, яко сам себе». Любовь к себе — жертвенность, готовность защищать Веру, милостыня, суровый пост, неустанная молитва, — дает право требовать того же от друга и брата, — от искреннего твоего, то есть так же сурово и строго, как себя, любить ближнего. У нас же почему-то принято считать, что любовь к себе — это эгоистическое потакание собственным прихотям, потому и исполняем заповедь любви к ближнему, как плохие няньки, балующие дурное дитя: ни тебе выпороть, ни прикрикнуть, чтобы опомнилось, ни в угол поставить. И когда нам говорят, что в желании спасти Россию надо каждому начать с себя, измениться нравственно, перестать грешить, тогда-де переменятся и все вокруг тебя, а нам кажется эта проповедь неисполнимой, ну, в самом деле, может ли целая страна — сегодня сплошь наркоманы, алкоголики, блудники, — вдруг разом перемениться к лучшему, — мы должны вспомнить, что жесткость и даже жестокость по отношению к грехам самого себя дают нам право быть суровыми и с другими людьми, требовать от них того же, что и от себя. Значит, исправившийся алкоголик должен воевать с этой болезнью в других, бывшие блудники и развратники открывать гибельность этого пути остающимся таковыми. Наркоманы, добившиеся исцеления, во спасение России обязаны вызволять коснеющих в страшной болезни. А люди, бросившие вызов безбожной власти сами, вправе звать на этот жертвенный путь других отважных.