Банкет на перекрёстке (СИ) - Кондратьев Вадим Вадимович

— Эт ещё после первого взрыва было. Мы тогда отсюда снялись и переехали к родне, вёрст семьдесят. В соседях у них Кетменёвы жили, так их сын ещё Афган застал. Аккурат последний год, но контузию получить успел. После войны с чёрными копателями лазил, пока не посадили. Могли бы условку дать, но он арсенала так и не сдал. Отсидел, как водится, да вернулся домой, осел, женился. На автобазу устроился, чин по чину, только как припьёт выше нормы, так у него кубанку и сносило.

Как-то по весне на Припяти разлив чрезмерный случился. Мы с мужиками собрались покумекать, чё делать. Нашли пятачок, где лужи помельче, топчемся, бедулю свою обсуждаем. Долго судачили, но кой-чё путное порешили. Я за бутылью сходил, чтобы значит это дело заполировать. Откупориваем с мужиками, собираемся приобщиться…

Дед отставил блюдце и взялся за кисет. Макар со Жданом терпеливо ждали, пока пожелтевшие пальцы проворно творили самокрутку. Сделав первый оборот газеты, Пильгуй продолжил:

— …И тут появляется этот контуженный, морда синяя, как у утопленника, на плечах дерюжка какая-то окорпелая и в каждой руке вот по этому самому обрубку.

Дед лизнул самокрутку, залепил край и, вставив в рот, чиркнул спичкой.

— Так вот. Вываливается это чучело из-за хлева и орёт со стеклянными глазами: Всем на землю! ПальцАми не дёргать! Не то мозги с дерьмом замешаю…

Знамо дело все, как отличники, мордой в грязь. Лежат, будто звёзды морские, пузыри пускают. Тут он для острастки возьми да и садани, не глядя, из одного ствола. Чтоб не казалось. С водонапорки бак как хвостом сдуло. По ветру жесть портянками летает, да пыль столбом стоит. Красотишша, твою плоть.

А он, гад здоровый, одной рукой затвор за ремень зацепил, передёрнул, новый маслёнок в патронник загнал и опять дирижирует стволами перед нашими мордами. Ничё, думаю, посмотрим, а там и поглядим…

Мне тогда лучше всех было. Я как стоял с четвертью в руке, так и грохнулся носом в землю. В ухе звенит, как от оглобельной примочки. А нос сквозь дым чует — родимая перед мордой булькает. Я незаметно бутыль к себе подтянул, приложился, что твой телёнок к вымени… и такой она мне сладкой показалась!

Сам себе думаю, хоть напиться перед смертью, ежели дураки без присмотру бегают. Ну и насосался, как комар на голой заднице, захорошело. Враз осмелел. Бутыль пальцем заткнул, спрашиваю: дескать, почто буянишь, Борич? Если не погадил с утра, так мы-то тут при чём?

А он обе пушки в мой лоб упер, будто мне одной не хватит, и рычит сквозь зубы. К кому, говорит, моя Настька ушла?

А к кому ей уходить-то? Нас полтора десятка мужиков по всей округе, да и те либо женатые, либо уже не активного года рождения.

Настька у него — дура баба. Как осерчает, всё грозится: уйду, мол, к другому! Ну в этот раз, видно, тоже с утра повздорили, он и бросился выяснять, к кому подалась. А я ещё хлебнул и отвечаю, хотя язык уже не гнётся.

Настька твоя, — говорю — с утра у Матрёнки-травницы, сидит. Судачат, как тебя, пенька, от пьянки отучить. Моя «двустволка» тоже с ними, а я тут твои железки бровями грею, плоть твою так!

Ну, думаю, сейчас он мне эти брови по земле и разбросает. А этот контуженный, ствол подмышку сунул, рядом в лужу уселся и бутыль нашу к себе тянет. Ну, я не жадный, пусть утешится. Так всё и улеглось.

Опосля того раза он свои бирюльки ко мне приволок, от греха подальше, да потом, видать, и забыл. Так что берите. Такого добра нам, вроде, и не надо, мы и дробовиками обходимся…

Дед поднял палец, вспомнив что-то, снял со стену косичку крупных золотистых луковиц и положил рядом с обрезами.

— И лучку вот прихватите. В Зоне без витаминов никак нельзя. А лучок хоть в котёл, хоть вприкуску весьма гожо…

30. Промзона

Общага, комната ?3

Утро приходило в промзону постепенно. Сначала, по серым сумеркам, к воротам тянулись уходящие в рейды сталкеры, после чего промзона снова затихала в дымке сырого и холодного тумана. Второй этап наступал уже засветло, когда на воротах периметра менялись караулы, и выступали на дежурство свежие внутренние патрули. В прохладном воздухе уже можно было уловить случайные бытовые звуки, доносящиеся от бара и от казарм «Долга», живущих своим полувоенным ритмом. Третье и окончательное пробуждение происходило, когда просыпались все те, кто мог себе позволить спать досыта и подниматься только для завтрака или неспешных будничных дел.

Тогда, пройдя по осевой дорожке от одних ворот до других, можно было встретить до полудюжины человек, не шибко занятых, чтобы торопиться, и не настолько свободных, чтобы сидеть без дела. Именно в этот час, когда никто в промзоне не привлекает особого внимания, на вахте общежития появилась фигура в выцветшей плащ-палатке.

Поинтересовавшись у зевающего вахтёра жильцами третьего номера, полковник спустился по лестнице и двинулся к нужной комнате. Приложив ухо к двери, Бибик разобрал голос Кочерги и побарабанил пальцами по косяку. Голос за дверью умолк. На вторую барабанную дробь другой голос у самого косяка спросил:

— Кого надо?

— Лысого, — так же в косяк ответил Бибик.

Дверь лязгнула засовом и отворилась. Хозяева были одеты и, судя по зашнуренным ботинкам, собирались на выход, однако появление гостя внесло в их планы коррективы. Бибик пожал обоим руки и опустился на подставленную Батоном табуретку.

— Посылку получили?

Кочерга приложил ладонь к груди.

— Да, спасибоньки, аккурат в срок! А как у тебя делищщи?

— Да ниже спины, — зло выговорил Бибик. — В прошлую ночь яйцеголовый с «Янтаря» нашёлся, ещё заморочек подкинул. Не знаешь, за какие концы распутывать.

— Ну так нашёлся, и слава богу. Пиши рапорт, получай поощрение за спасение ценного научного кадра.

Бибик вздохнул.

— И ты туда же со своими приколами. Не было там никакого спасения. Научник этот, как подарок, на дороге лежал. Будто его для куражу туда подкинули. Стали выяснять — говорит, в складском подвале держали, а он им там, сидя жопой на мешках, какие-то таблички рисовал научные… Потом его решили грохнуть, но почему-то вернули в целости и сохранности, как ни в чём ни бывало…

Бибик с болезненной гримасой на лице мотнул головой, будто сбрасывая наваждение.

Кочерга сочувственно покачал головой.

— Что-то ты, брат, в последнее время совсем заржавел.

Бибик достал сигарету, небрежно сунув в рот, прикурил.

— Заржавеешь тут, когда этот доцент ещё и про Чёрного Сталкера нашему медику плёл. Ну не Зона, а полная хабанера, как на бразильском карнавале…

Кочерга усмехнулся.

— А каким боком тебя Чёрный Сталкер-то парит?

Бибик поднял глаза в потолок, помолчал, выдувая дым тонкой струйкой, и, будто диктуя телеграмму, монотонно заговорил:

— Чёрного Сталкера полтора месяца назад видели возле погибшей экспедиции ООН. Издалека, правда, и недолго. Среди трупов экспедиции так и не нашли ноутбук и флешку с какой-то архиважной информацией.

Спасательная экспедиция, сообщившая об этом, тоже погибла при странных обстоятельствах на обратном пути… Всю прочую информацию по обеим экспедициям засекретили «оттуда», — Бибик ткнул сигаретой в потолок и посмотрел на Кочергу каким-то тоскливым взглядом.

Кочерга понял, что полковнику совсем хреново, и примирительно махнул ладонями.

— Ладно-ладно, закрыли тему. Выкладывай, чем я лично могу?

Бибик передвинул табурет к умывальнику, уселся поудобней, прислонившись спиной к стене, стряхнул пепел в раковину.

— Мне нужна информация по Язычнику. И по его молодому тоже. Ты с ними в соседях, тем более вроде на дружеской ноге. Мне к нему не подобраться, он ни с кем особо не контачит, а тупая наружка в Зоне — мероприятие гемморойное и почти нереальное, да и спугнуть можно. А спугивать сейчас никого нельзя…

— А что конкретно надо?

— Да всё надо. Всё, что есть. Любые мелочи и не мелочи, всё…

Бибик затянулся сигаретой и снова стряхнул пепел в эмалированную раковину.