Трехгрошовый роман - Бертольд Брехт

Она столь охотно выразила согласие, что он несколько смягчился и даже посвятил ее в причины этого мероприятия.

Он объяснил ей, что банк, по всей вероятности, тотчас же попытается наладить с ним отношения. Тогда он потребует, чтобы банк перестал так рьяно поддерживать Крестона. И в результате Крестон, надо полагать, приползет к нему на коленях. Отчаянная борьба с конкурентами, должно быть, и без того сильно ослабила его.

Тон, каким Мэк говорил о своих делах, произвел на Полли сильное впечатление.

Она ясно видела: он твердо решил во что бы то ни стало создать им обоим обеспеченное существование.

«Я плохая жена, – думала она. – Он борется ради меня, а я путаюсь на стороне. Правда, все это не имеет никакого значения и не затрагивает моих сокровенных чувств, и если я даже и сплю время от времени с другими мужчинами, оттого что я не могу выдержать, когда мне целуют руки, я в конце концов ничего у нею не отнимаю, потому что потом кажусь ему нисколько не менее соблазнительной, и если даже это и приятно, особенно с О'Хара, и, в сущности, никого не касается, то все же это с моей стороны нехорошо и со временем отразится на моей наружности, – от этого появляются такие резкие морщины».

Она ушла взволнованная и дала себе слово немедленно порвать с О'Хара, с которым ее в конечном счете связывает только плотское влечение, тем более что он в последнее время скверно отзывался о Мэке и намекал на свои планы стать самостоятельным.

В тот же вечер в ресторане, где они обычно встречались, она сообщила ему о своем решении. Он рассмеялся и предложил ей заняться текущими делами у него на дому: он кое-кого увольняет, и ему нужна ее подпись.

– Хорошо, – сказал он, – давай кончим. Ты вольна принимать какие угодно решения. Никто не может заставить тебя делать то, чего тебе не хочется делать. Я не из тех, кто насильно заставляет женщину любить себя, – это ни к чему хорошему привести не может. Если возникнет хоть малейшее сомнение, лучше сразу же кончить. Но может ли это помешать тебе зайти ко мне и уладить текущие дела? Что общего имеют они с нашей связью? Неужели же двое взрослых людей не могут побыть вместе в одной комнате и не наброситься друг на друга? Имеются психологические и моральные соображения против сексуального общения между нами – следовательно, сексуального общения не будет. Все это очень просто. Неужели же окажутся правы жалкие мещане с их грязным недоверием и мерзкими подозрениями? Мы оба – свободные люди!

Он учился когда-то в гимназии и очень хорошо умел говорить. Она пошла к нему, и они сделали свою работу. Потом они улеглись в кровать – психологические и моральные соображения были против этого поступка, но сексуальные были за него. Тем не менее они надолго после этого перестали встречаться.

Наутро Персик пошла к Миллеру в Национальный депозитный банк.

Она имела свежий и отдохнувший вид и была в отличном настроении. После грехопадения ее никогда не мучила совесть – только до него.

Миллер принял ее в своем кабинете. Она передала привет от отца, потом чуточку помялась – так, словно ей трудно было начать говорить, – потом залилась слезами и выложила все, что ей вдолбил Мэк.

– Мэк, – сказала она всхлипывая, – такой честолюбивый! Он во всем хочет быть первым. А для этого ему, ясное дело, нужны деньги, деньги и деньги. Он поддерживает такое количество людей. Эту Суэйер он тоже поддерживал. Это было просто подло с ее стороны, что она так его оклеветала! И я не могу хватать его за руки, когда он тянется к моему приданому, – у него ведь такая широкая натура!

Миллер испугался сильней, чем она ожидала. Старик весь посерел, услышав, что деньги Пичема будут сняты со счета. Он пролепетал что-то про Хоторна и вышел в соседнюю комнату. Через четверть часа она ушла, не дождавшись его.

В тот же вечер Полтора Столетия явились в камеру Мэка. Он был одет как обычно и сразу же распорядился подать стулья и предложил им сигар.

Камера была вполне удобным местом для переговоров. Красный ковер был, правда, убран. Какая-то газета сообщила о комфорте, каким пользуются в тюрьме крупные дельцы. На следующий день двое полицейских скатали и вынесли ковер. Но портрет королевы по-прежнему висел на стене.

Браун делал все, что было в его силах. Он всегда вовремя получал от Мэка причитавшиеся ему комиссионные и был от природы благодарным человеком. Он не был политиком: он оставался верен данным обязательствам.

«Можно быть свободным и в стенах тюрьмы, – сказал Мэкхит Хоторну, с удовлетворением оглядывая камеру. – Свобода – это явление духовное. Кто ею обладает, у того никто и никогда ее не отнимет. Как это сказал поэт? В цепях свободен! Есть люди, которые не свободны и за воротами тюрьмы. Тело можно заковать в цепи, дух – никогда. Мысль свободна!»

– Господа, – открыл наконец Мэкхит совещание, шагая взад и вперед по камере. – Ваше посещение поразило меня. Превратности жизни, ее вечные приливы и отливы – так давно разъединили нас. Мы расстались, как дорожив попутчики, говорящие друг другу: «До сих пор мы странствовали вместе. Здесь наши пути расходятся. Но не будем грустить! Скажем друг другу бодрое «до свидания»!» Вы, я слышал, связались с Крестоном – я обратился к Аарону. Каждый из нас вернулся к своим делам, имеющим одну цель – ревностное служение клиентуре. Не так ли?

Миллер закашлялся, а Хоторн, имевший совсем пришибленный вид, подхватил нить разговора.

– Господин Мэкхит, – тихо сказал он, – ваша точка зрения на то, что произошло, делает вам честь. Сколь многие могли бы понять нас превратно в тот момент, когда мы, по зрелом размышлении склонились на сторону Крестона. Национальный депозитный банк принадлежит дитяти. Мы опекуны и не можем руководствоваться нашими личными симпатиями, как другие, более самостоятельные люди. Мы слышали, что вы хотите взять обратно некоторые суммы, доверенные вашим уважаемым тестем нашей фирме?

– Совершенно верно, – ответил Мэкхит, – эти деньги нужны мне для проведения кое-каких коммерческих операции, навязанных моим лавкам борьбой с конкурентами.

Хоторн и Миллер переглянулись.

– Не концерн ли Крестона принуждает вас к проведению этих операций? – спросил Хоторн чуть ли не шепотом.

– Возможно, – сказал Мэкхит.

– Мы крайне сожалеем об этом, – сказал Хоторн, а Миллер кивнул.

– Охотно верю, – ввернул Мэкхит. Хоторн был несколько смущен.

– Если взглянуть на дело с высшей точки зрения, господин Мэкхит, – сказал он, – то покажется почти естественным, что более жизнеспособные предприятия пожирают более слабые. То же самое происходит и в природе. Мне незачем вам об этом говорить.

– Незачем, – сказал Мэкхит.

– Когда вы не так давно вновь вступили с нами в переговоры, мы пришли к заключению, что настал момент предложить вам нашу помощь.

Мэкхит обрадовался.

– Я знаю. Вы удвоили ваши старания. Вы немедленно сунули в концерн Крестона все деньги, какие у вас были и каких у вас не было.

Мэкхит остановился. Последнюю фразу он сказал совершенно случайно, не задумываясь. Все же он ожидал протеста, но, к крайнему своему изумлению, не дождался его.

Одного взгляда на Полтора Столетия было достаточно, чтобы понять все.

Они растратили доверенные им деньги!

Мэкхит лишь на секунду прервал свою речь; он продолжал беззаботным тоном:

– Вы, так сказать, продали вашу последнюю рубашку, а, к сожалению, заодно и чужую, не так ли?

Хоторн уронил голову на грудь. Миллер невидящим взглядом уставился в «глазок» камеры.

– Чего вы от нас требуете? – хрипло вымолвил Хоторн.

– Всего! – весело сказал Мэкхит. – Почти всего: стало быть, не так уж много. Я вынужден взглянуть на это дело с довольно низменной точки зрения. Подождите-ка! Разберемся, что получается.

Он тщательно выбрал из ящика толстую, длинную гавану, откусил ее кончик, дунул в нее, покатал толстую, приятную на ощупь сигару в толстых губах и раскурил ее. То было дивное, блаженное мгновение в его жизни, вознаградившее его за многие другие, менее приятные. Голубое облако дыма выплыло из его рта.

– Подождите-ка, – сказал он. – Вы растратили деньги моего тестя. Вы в ваши сто пятьдесят лет взломали несгораемый шкаф. Деньги эти дали Крестону возможность выбрасывать свои товары ниже себестоимости. Этим ходом он рассчитывал погубить Аарона и мои д-лавки. Значит, сначала ограбление, а потом убийство. На большой дороге делают как раз наоборот. Там сначала убивают. Впрочем, если бы мы погибли, вы все равно бы нас сожрали! Фу! Право же, Хоторн, во всем этом слишком много биологии!

– Чего вы от нас требуете? – спросил Хоторн и внезапно посмотрел на своего противника снизу вверх бесстрашными голубыми глазами.

«Это первые честные люди, каких я вижу на своем веку, – подумал Мэкхит, – единственные».

– Видите ли, – медленно сказал он, – я мог бы требовать многого, но решил столь же многое предложить вам. Для этого я считаю наиболее удобным вступить в ваш банк в качестве, скажем, директора-распорядителя. Но еще до того мы сделаем следующее: мы разойдемся с Крестоном, поскольку он, с высшей точки зрения, от природы слабее нас. Бессмысленное и безнравственное разбазаривание с трудом нажитого имущества прекращается. Мы потребуем возврата наших денег, чтобы он как следует почувствовал, до чего он слаб. По всей вероятности, он тогда ощутит потребность в более твердом руководстве. Как вам нравится мое предложение?