Диалоги. Собеседования о жизни Италийских отцов и о бессмертии души - Григорий Двоеслов

8. Некто Феликс, вельможа Нурсийской области, отец Кастория, который живет ныне в Риме, узнав, что благочестивый Эквиций не имел еще священного сана, а между тем ходил всюду для ревностного назидания других словом, однажды дружески обратился к нему с вопросом: «Как ты, отче, дерзаешь на проповедь, когда не имеешь ни священного сана, ни от Римского епископа, в ведении которого состоишь, разрешения проповедовать?» Услышав такой вопрос, святой муж следующим образом объяснил свое дерзновение на проповедь: «О чем ты меня сейчас спрашивал, об этом и я размышлял сам с собою. Но однажды предстал мне в видении ночном прекрасный юноша и прикоснулся к моему языку орудием, которое употребляют врачи при кровопускании, сказав при этом: “Вот, я полагаю слово мое во уста твои, иди и проповедуй”. С того времени я, хотя бы и желал, не могу молчать, нудимый силою Божиею».

9. Петр. Мне хотелось бы, отче, узнать, какие подвиги проходил этот святой муж, получивший от Бога, по общему уверению, такие дары благодати.

Григорий. Подвиг, возлюбленный Петр, зависит от дара благодати, а не благодать от подвига, иначе и благодать не будет благодатью. Ибо всякому подвигу предшествует дар благодати, хотя после и дары благодати возрастают по той мере, как увеличиваются подвиги. Но если хочешь собрать истинные сведения о жизни этого угодника, обратись к достопочтенному епископу Реатинской церкви Альбину – он хорошо знал св. Эквиция; да есть много и других лиц, знавших его. И зачем тебе искать в нем еще большего подвига, когда знаешь, что в этом угоднике непорочная жизнь соединялась с ревностью о назидании других?

10. Такою ревностью горел он о приобретении Господу душ, что, управляя несколькими монастырями, он в то же время ходил повсюду, по церквам, городам, деревням, даже по частным домам христиан, и в сердцах своих слушателей возжигал любовь к отечеству небесному. Одежда на нем была весьма бедная и вид его был так скромен, что если бы случилось ему встретиться и поклониться незнакомому человеку, тот почел бы для себя низким ответить на его поклон. В некоторые места он отправлялся обыкновенно на коне, выбирая при этом самого плохого, какого только можно было найти в монастыре, коня, и вместо узды всегда употреблял недоуздок, вместо седла – овечью кожу. Куда бы он ни отправлялся, всюду брал с собой книги Священного Писания, полагал их в кожаные мешочки, висевшие у него с правой и левой стороны, чтобы, отверзая источники слова Божия, орошать пажити духовные.

11. Молва об его проповедании достигла Рима, и тотчас из клира Римского епископа некоторые льстецы (которые обыкновенно сперва уловляют своим языком, а потом и губят душу слушающего) приступили к своему пастырю с жалобами. «Вот, – говорили они, – святейший отче, какой-то человек, лишенный всякого образования, незаконно присвоил себе право проповеди, неученый предвосхитил обязанность, принадлежащую собственно твоему святейшеству. Не угодно ли будет тебе послать за ним, привести сюда и внушить ему понятие о порядке церковном?» Обыкновенно бывает, что кто очень ревностен к выполнению своих обязанностей, тот бывает доступнее лести, если не успеет ее отразить в самом начале от дверей своего сердца. Епископ Римский согласился на убеждения своих клириков привести в Рим св. Эквиция для внушения ему надлежащих понятий о его обязанностях. Впрочем, не желая, чтобы подобное распоряжение сколько-нибудь оскорбило угодника Божия, папа приказал своему послу дефенсору[8].

12. Юлиану (который впоследствии был епископом Сабинской церкви) привести св. Эквиция в Рим с возможными почестями. Побуждаемый настояниями клириков исполнить как можно скорее это приказание, Юлиан поспешно отправился в монастырь св. Эквиция, где нашел некоторых иноков, занимавшихся списыванием книг, и спросил их: «Где ваш настоятель?» (А св. Эквиция не было дома.) «Вот, недалеко, на монастырских лугах он косит сено», – отвечали иноки.

13. С Юлианом был прислужник, очень гордый и дерзкий, которого сам он едва мог обуздывать. Юлиан послал его поскорее привести к себе настоятеля. Прислужник отправился, проворно дошел до лугов и, обратившись ко всем косившим сено, грубо спросил: «Где Эквиций?» Ему указали; увидев настоятеля еще издали, прислужник впал в необыкновенный страх: дрожа и трепеща, он едва мог идти. В трепете приблизился он к человеку Божию, повергся пред ним и, смиренно обнимая колена его, возвестил о приходе господина своего. После приветствия угодник Божий сказал ему: «Вот, возьми свежего сена и отнеси на корм коням, на которых вы приехали; я же немного погодя, исполнив свое дело, приду вслед за тобой».

14. Между тем посланник папы, дефенсор Юлиан, много дивился: отчего слуга его так долго не идет? Как же скоро увидел, что он возвращается с лугов со связкою сена за плечами, в сильном гневе начал кричать на него: «Что это значит? Я тебя посылал привести ко мне настоятеля, а не сено носить». – «Он сейчас придет», – отвечал прислужник. Между тем и человек Божий, одевшись и возложив на свои рамена связку сена, пошел в монастырь. Когда он был еще вдали, слуга указал своему господину, что это тот самый человек, за которым они посланы. Юлиан, как скоро увидал угодника Божия, то по его уничиженному виду приготовился и заговорить с ним, то есть строго и повелительно. Но едва угодник Божий приблизился, как сердцем Юлиана овладела необыкновенная робость, так что он дрожал всем телом и едва был в состоянии передать святому о причине своего приезда. Со смирением припав к стопам угодника Божия, Юлиан просил его молитв о себе и возвестил, что святейший папа желает его видеть.

15. Святой Эквиций от полноты сердца возблагодарил всемогущего Бога, что чрез верховного иерарха Господь посетил его свыше благодатью. Тотчас приказал он некоторым из братии приготовить коней для пути и настоятельно требовал, чтобы посланник папский готовился немедленно ехать. «Это совершенно невозможно, святый отче, – отвечал Юлиан. – Утомившись от продолжительного путешествия, я нынешний день не в состоянии опять ехать». – «Жалею об этом, сын мой, – отвечал св. Эквиций. – Если мы ныне не отправимся, то и завтра также». Таким образом, угодник Божий, снисходя усталости посланника, провел следующую ночь в монастыре.

16. На самом рассвете следующего дня к Юлиану прибыл новый папский посол-отрок, от поспешной езды едва не замучивший своего коня. Он привез Юлиану от папы письмо, в котором повелевалось последнему не дерзать беспокоить угодника Божия отправлением из монастыря. Когда Юлиан спросил у гонца, что заставило папу переменить свое распоряжение, получил в ответ, что в ту самую ночь, как Юлиан отправился в монастырь, было папе некоторое страшное видение с упреком, зачем он осмелился требовать к себе из монастыря угодника Божия. Юлиан тотчас отправился к св. Эквицию и, поручая себя его молитвам, возвестил, что папа повелел не беспокоить его отправлением из монастыря.

17. Услышав это, угодник Божий опечалился и сказал: «Не говорил ли я тебе вчера, что если не отправимся теперь, так и вовсе не отправимся?» Потом, желая выразить свою любовь к маленькому (второму) послу папскому, он повел его в свою келию и прилично наградил его за труд, хотя гонец отказывался и не хотел брать.

18. Познай же из этого, возлюбленный Петр, как Господь хранит тех, которые уничижают себя в настоящей жизни; как сопричисляются к согражданам отечества небесного те, которые не стыдятся презрения со стороны людей; как, напротив, презренны в очах Божиих надменные искатели суетной славы пред самими собою и пред ближними. Посему-то и глаголет нам Сама Истина: вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом (Лк. 16, 15).

19. Петр. Для меня очень удивительно, отче, как же могли оклеветать пред папою столь великого человека?

Григорий. Чему дивиться, возлюбленный Петр? Не все ли мы, как люди, подвержены греху? Неужели ты не знаешь, что и Давид, этот муж, исполненный духа пророческого, осудил Ионафанова сына по наветам раба? (2 Цар. 16, 3–4). Ведь мы веруем, что распоряжение царя Давида, по неведомому суду Божию, было справедливо, но в то же время не знаем, как согласить этот поступок со справедливостью по понятиям человеческим. Что же после этого удивительного, что мы, не будучи пророками, иногда дозволяем языку льстецов вводить нас в грех? Тем более неудивительно, если подвергнется искушению кто-либо из верховных пастырей, на котором лежит так много забот. Внимание, рассеявшееся по многим предметам, тем менее останавливается на чем-нибудь одном; и чем обширнее круг предметов для наших занятий, тем легче ввести в обман ум наш по отношению к какому-либо одному из них.