Остров сбывшейся мечты - Елена Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вторая девочка, приходившаяся дальней родственницей начальнику аналитического отдела, от усердия ставила запятые после каждого слова, боясь не угодить шефу. Кроме того, напуганная историей своей предшественницы, она по десять раз проверяла и перепроверяла письма, тратя уйму времени. Такая старательность быстро стала раздражать Аслана, и секретаршу уволили, хотя и без швыряния бутылок в стену.
Третья секретарша была грамотной – может быть, потому, что в «Юго-западе» трудился программистом всего лишь ее троюродный брат. Она работала быстро, старательно, делая минимум ошибок в тексте. Но небольшой поселок Мусохранск, куда девушка отправляла электронную почту для друга детства Коцбы, подкосил и ее.
До того, как Аслан приказал секретарше отправить письмо, девушка не знала о существовании поселка с таким названием и потому сделала ошибку, напрашивающуюся само собой. Когда Аслану Коцбе пришло возмущенное письмо, в котором обиженный мусохранец требовал не называть его мухосранцем, шеф не стал долго вникать в проблему, и офис в очередной раз остался без секретаря.
После этого наступило затишье. Никто из сотрудников не рисковал предлагать своих родственниц на место «той-самой-которая-обидела-мусохранцев». В конце концов Аслан, скрипя зубами, дал «добро» на обращение в рекрутинговое агентство. Первой, кого прислали из агентства, оказалась Виктория Сергеевна Стрежина.
Вика была сдержанна, перед начальством не лебезила, с коллегами общалась ровно и дружелюбно. Первые три месяца все с замиранием сердца ожидали, какой фортель выкинет новая секретарша, но время шло, а Стрежина работала без промашек. Сначала ей удивлялись, потом постепенно зауважали, хотя настороженность по отношению к девушке до конца не исчезла. Но когда Коцба назначил ее референтом, никто не удивился: Вика лучше остальных подходила на эту должность.
– За что ее уважают? – спросил Макар в разговоре с Леной. – Вы не сообщили ничего необычного. Исполнительная девушка, по-моему, не такая уж и редкость.
– Ее уважали не за исполнительность, – объяснила Красько, не замечая, что переходит на прошлое время. – Знаете, как бывает: видишь ты человека и понимаешь, что он – хороший, порядочный. Вот и с Викой так же. Сразу было ясно, что она порядочный человек. Даже не порядочный, нет – правильный! Вот, я нашла точное слово. Наша Вика – очень правильная. И еще очень правдивая.
Илюшин искренне считал, что правильные и одновременно правдивые люди невыносимы для окружающих. Но Вика Стрежина, судя по описанию ее подруги, таковой не была. За два года работы в «Юго-западе» она испортила отношения лишь с одним человеком, и в результате тому пришлось уволиться. Уволившуюся даму звали Юлия Борисовна Осьмина.
Юлия Борисовна, ухоженная худощавая дама среднего возраста, возглавляла кадровый отдел. Она носила длинные черные платья с яркими шифоновыми косынками, повязанными вокруг шеи, и считалась красавицей. В любом споре последнее слово всегда оставалось за Юлией Борисовной – не потому, что оно было самым веским, а потому, что Осьмина так сумела себя поставить, что ее слово казалось веским. Мода, политика, новинки литературы – во всем она разбиралась и по любому поводу имела свое мнение. Осьмина тесно общалась с двумя дамами из аналитического отдела, и вместе они были влиятельной силой, с которой все считались. На Вику Стрежину Осьмина не обращала никакого внимания, поскольку двадцатипятилетняя секретарша, даже достигнувшая должности референта при шефе, никак не могла входить в круг ее, Юлии Борисовны, интересов.
Но однажды, рассказывая во время обеда за общим столом о своей любимой кошке, Осьмина обронила, что кошка недавно окотилась.
– Я так устала от ее темперамента, – пожаловалась Юлия Борисовна внимательной аудитории. – Подай негодяйке кота, и все тут.
– А… если стерилизовать? – робко спросила одна девушка. – Или не поможет?
– Я не знаю, поможет или нет, – отчеканила Юлия Борисовна, – но подобную операцию считаю недопустимым зверством. Я свою кошку люблю и издеваться над ней никому не позволю. И, представьте себе, я готова идти на определенные жертвы!
Она метнула яростный взгляд в сторону вопрошавшей, и вокруг согласно закивали. Да, все готовы были идти на определенные жертвы ради своих любимых.
– А кому вы раздали котят? – спросила Вика, отвлекая внимание Осьминой на себя. – И сколько их было?
– Кажется, семь или восемь, – вздохнула та. – Они беспородные, никому не нужны, к сожалению. Я их всегда топлю.
За столом наступила тишина.
– Простите? – не поняла Вика.
– Я их топлю, – пожала плечами Юлия Борисовна. – Не выкидывать же их на улицу! Топить куда гуманнее.
– В чем… в чем вы их топите? – тихо спросила Стрежина, единственная из всех присутствующих не знавшая о гуманной привычке начальницы кадрового отдела.
– В ведре, – сообщила та, начиная раздражаться. – В зеленом пластиковом ведре. А что, по-вашему, я должна с ними делать? Идти торговать в переход? Или, может быть, подбрасывать их соседям? Собакам отдавать на съедение? Я выбрала самый приемлемый способ, и, пожалуйста, не надо сентиментальничать. Я этого не переношу.
В интонациях Осьминой проскользнула брезгливость. Боже мой, до чего трепетны и глупы современные девушки! Наши бабки топили ненужный кошачий приплод по три раза за полгода, если на то пошло. А девица как услышала про котят, так сразу побледнела и сейчас, похоже, пустит слезу.
Юлия Борисовна закатила глаза, предлагая коллегам разделить ее скептицизм по поводу трепетности Стрежиной.
Но Вика не пустила слезу и не стала сентиментальничать. В несколько неловкой тишине, прерываемой только позвякиванием вилки, которой Юлия Борисовна расправлялась с рыбой, она сказала негромко и чуть удивленно:
– Какая вы, оказывается, дрянь…
Если бы в ее интонациях проскользнула хоть тень, хоть намек на пафос или праведное возмущение, Осьмина съела бы мерзавку с потрохами. И присутствовавшие за столом дамы приняли бы деятельное участие в обгладывании костей. Но Вика произнесла свою фразу так, что ничего, кроме искреннего недоумения, не слышно было в ней. Жила себе девушка Виктория Стрежина, общалась с начальницей кадрового отдела, спрашивала по утрам, как дела, и восхищалась тропической расцветкой ее очередного платка. И вдруг выяснила в один прекрасный день за обедом, что Юлия Борисовна – дрянь. И сама удивилась своему открытию.
В гробовом молчании Вика встала из-за стола, отнесла недоеденное рагу на ленту и вышла из столовой. Дамы остались сидеть, не глядя на Осьмину. Юлия Борисовна густо покраснела от возмущения, затем обвела взглядом собравшихся, словно хотела объявить что-то важное, и даже открыла рот, но в эту секунду следом за Викой встала та девушка, которая спрашивала о стерилизации.
– Катя, я в кабинете, – обратилась она к коллеге. – Пойду, пожалуй, – и виновато пожала плечами.
Обед был испорчен. Осьмина объявила во всеуслышание, что Стрежина не умеет вести себя, но никто ее не поддержал.
– И знаете, Макар, что-то случилось после Викиных слов, – рассказывала Лена Красько, вспоминая случай двухлетней давности. – Вика больше ни с кем не обсуждала Юлию Борисовну, не касалась вообще этой темы… Она не любительница сплетничать. Но я хорошо помню, что у нас, сидевших за столом, после ее фразы словно глаза открылись. Как будто бы мы на секунду взглянули на Осьмину не своими глазами, а Викиными. До этого нам что-то мешало смотреть на нее беспристрастно. Вот мне, честно говоря, мешала всеобщая убежденность в том, что Юлия Борисовна – прекрасный человек. А Кате Крониной, как она позже сама мне призналась, мешала импозантность Осьминой. Но Вика произнесла свою фразу, и мне показалось, что я вдруг увидела Юлию Борисовну очень ясно, без всяких помех вроде общественного мнения и ее умения одеваться.
– Которое, казалось бы, и вовсе ни при чем, – задумчиво заметил Макар.
– Ни при чем, – согласилась Лена. – Но кто-то за умением одеваться не может увидеть характер человека. Одевается хорошо – хороший человек, одевается плохо – значит, плохой. Скажете, так не бывает?
– А что же Осьмина? – спросил Макар, не поддержав тему о «бывает – не бывает».
– Она поначалу не понимала, что случилось. С ней постепенно стали все меньше общаться. И те дамы, с которыми она раньше водила дружбу, тоже. Юлия Борисовна попыталась устроить Вике пару скандалов, но у нее ничего не вышло.
– Почему?
– Вика не поддавалась на провокации. И знаете, почему еще…
* * *Юлии Борисовне хотелось кричать, хотелось устроить такую склоку, после которой Стрежина рыдала бы и вешалась в туалете на пятом этаже, где всегда приятно пахло освежителем с запахом дыни. Юлии Борисовне хотелось швырнуть в лицо пакостной девчонке грубые бранные слова, от которых та покрылась бы красными пятнами и заплакала от стыда. Ей хотелось собрать побольше гадких интимных подробностей и выстрелить ими побольнее в присутствии мужчин их фирмы. Последнее оружие всегда срабатывало безотказно – Осьмина им пару раз пользовалась.