Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918 (СИ) - Дорнбург Александр

Немцы же, не придавая слухам "о восточном фронте" особой веры, ловко воспользовались этим, чтобы проверить обстановку и на всякий случай выяснить реальную позицию Донской власти. С этой целью, закрыв предварительно источник снабжения Дона, немецкая делегация в составе майоров фон-Стефани, фон-Шлейница и фон-Кохенхаузена, 27-го июня явилась к Атаману и в присутствии председателя совета Управляющих генерала А. Богаевского, поставила генералу Краснову несколько прямых и весьма щекотливых вопросов. Делегация заявила, что Германия считает себя союзницей Дона в войне казаков с большевиками, что это она уже доказала всемерно помогая войску в этой борьбе вплоть до вооруженного вмешательства, но что со стороны Донской власти она видит только деловое официальное и даже холодное к себе отношение. Теперь, когда носятся слухи об образовании "восточного фронта", который союзники постараются использовать против Германии, последняя признает нужным знать, какую в этом случае, позицию займет Дон, Кубань и вообще юго-восток. Фактически это был гребанный ультиматум…

Желание немцев выяснить обстановку, конечно, было совершенно естественным и, думается, на их месте, каждый поступил бы так же. Нельзя упускать и того важного обстоятельства, что силою сложившихся обстоятельств германцы были наши враги-победители. Правда, они никогда этого не подчеркивали и наоборот, в отношении Донской власти держались с большим тактом и даже, я бы сказал, с предупредительностью, всегда проявляя особенную внимательность к Атаману и во всем считаясь с его мнением. Большего нельзя было требовать от наших старинных врагов. Командование Донской армии их просило, и справедливость требует отметить, что его просьбы они всегда исполняли.

Совершенно иные чувства и побуждения питали мы к союзникам. Их в отношении России, той самой России, которая своевременными, но колоссальными жертвами на полях Пруссии, приостановила успех Германии, и тем самым оказав довлеющее значение на Западный фронт, быть может, своим самопожертвованием спасла Францию от полного разгрома — их мы считали юридически и морально обязанными помочь тем, кто не признал позорного Брест-Литовского мира и кто борется с властью красного интернационала. И что же? После победы в Мировой войне над немцами они нам показали свое гнилое нутро. Вместо поддержки и действительной помощи Белому движению, в общем, было только много красивых слов, много шума и треску и масса неисполнимых обещаний.

Сделав кой-какие жалкие подачки, наши союзники, прежде всего, бросились изыскивать способы наиболее прибыльной оккупации тех или иных местностей России и бесконтрольного расхищения богатств нашей Родины, в минуту ее немощи. Так обычно, у одинокой, оставленной всеми друзьями, безнадежной больной или умирающей, ее алчные приживалки и сиделки расхищают ее ценности. Какими же терминами следует охарактеризовать эту политику наших союзников, к каким и тупоумный предатель генерал Деникин, позиционирующий себя как правоверный атлантист, и его узкое окружение страдали переизбытком чувств верности. Такого даже «самого близкого друга», на хлеб не намажешь и раком в опочивальне не поставишь.

Я хорошо помню озабоченность П. Н. Краснова, когда он рассказывал мне о своем разговоре с немецкой делегацией. Прямыми их вопросами "в лоб" он был прижат к стене. Нужно иметь в виду, что это было тогда, когда еще и половина нашей области не была освобождена от большевиков, когда казаки были одиноки в своей борьбе, с трудом отбиваясь от наседавших со всех сторон превосходящих сил противника. Какой же ответ должен был дать Атаман? Признаться немцам, что при приближении союзников Дон примкнет к ним и обратит свое оружие против германцев, значило бы бросить Донское казачество снова в объятия красных орд.

Ведь даже при невмешательстве немцев в нашу борьбу с большевиками, но при прекращении ими снабжения Дона, дело борьбы с Советской властью обрекалось на стремительную неудачу. Я не говорю о том, что при желании немцев, им не составляло особого труда задушить в зародыше тогда почти невооруженное войско Донское. Казачья масса от войны и революционных потрясений устала и против германцев воевать не пошла бы. С этими факторами и с психологией казачества этого времени новая донская власть обязана была считаться. Только безответственные политические критики и авантюристы разных оттенков могли утверждать обратное.

Взвесив все и зрело оценив печальную, но реальную обстановку, а также учтя ничтожно малую вероятность возможности образования "восточного фронта", Атаман, скрепя сердце, заявил немцам, что Дон в этом случае останется нейтральным и примет все меры, дабы не сделаться ареной борьбы и не пропустит на свою территорию ничьих враждующих войск.

Однако, сказав «а» и «б», не сказать «в» было уже невозможно… Карта так легла. Ответ удовлетворил немцев, но они настаивали на зафиксировании его в письменной форме, в виде письма Императору Вильгельму. Пришлось согласиться и на это.

2-го июля Совет Управляющих отделами, рассмотрел письмо, составленное Донским Атаманом Императору Вильгельму и после долгих прений и своеобразной критики, его одобрил. Но со скрипом…

Видя, что письмо не нашло полного единодушия в Совете, а некоторые его члены выказали даже явное непонимание переживаемого нами момента, Донской Атаман проявил большое гражданское мужество, сказав присутствовавшим:

— Во всяком случае всю ответственность за это письмо я беру на себя. Независимо от вашего мнения, я отправлю это письмо потому, что в нем вижу спасение Дона и, следовательно, и России, так как судьбы одного тесно связаны с судьбами другой и для меня они неразделимы. Что касается союзников, то в случае их победы, неужели же они не поймут, что наш нейтралитет был вынужденный. И, если не поймут, то пусть судят меня, меня одного…

Высказанным, как нельзя лучше, определяется и политика и вся программа деятельности П. Н. Краснова. Ни "германская", ни "союзническая", ни "самостийническая", а чисто — русская, преследовавшая благополучие Дона и России, неразрывно связанных в его представлении. Как этим Краснов отличался в лучшую сторону от Ленина!

5-го июля герцог Н. Н. Лейхтенбергский повез это письмо в Берлин через Киев, где к нему должен был присоединиться генерал Черячукин.

Не приводя письма целиком (публикации его и так широко известны), я только в главном отмечу его содержание. В начале письма Атаман сообщал о геройстве и успешной борьбе Донских казаков с большевиками, указывал, что Донское войско заключило тесный союз с главами Астраханского и Кубанского войск с тем, чтобы, по очищении земли Астраханского войска и Кубанской области от большевиков, составить прочное государственное образование на началах федерации из Всевеликого войска Донского, Астраханского войска с калмыками, Ставропольской губернии, Кубанского войска, а впоследствии, по мере освобождения и Терского войска, а также народов Северного Кавказа.

Далее перечисляя нужды войска Атаман просил признать права Всевеликого войска Донского на самостоятельное существование, а впоследствии и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза; признать Дон в прежних границах и разрешить спор с Украиной в пользу присоединения к Дону, ему принадлежащего Таганрогского округа; содействовать присоединению к Дону по стратегическим соображениям, как "плацдармов агрессии", городов Камышин, Царицын, Воронеж и станций Лиски и Поворино; оказать давление на Советскую власть и принудить ее очистить территорию Дона и весь район, имеющий право войти в Доно-Кавказский союз, помочь войску орудиями, ружьями, боевыми припасами, инженерным имуществом и устроить на Дону орудийный, ружейный, снарядный и патронный заводы. Короче говоря, говорили немцам: аще Бог (то бишь Кайзер) с нами, то кто на нас?

За эти услуги Всевеликое войско Донское обязывалось соблюдать полный нейтралитет во время мировой борьбы народов и не допускать на свою территорию враждебных Германскому народу вооруженных сил, на что изъявили свое согласие и Атаман Астраханского войска и Кубанское правительство, а по присоединению и остальные части Доно-Кавказского союза.