Сны Великого князя. Дилогия (СИ) - Андрей Матвеенко

бронепалубные крейсера «Витязь» (1883–1886) и «Рында» (1883–1886) — однотипные;

броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» (1884–1888) — отдельный тип;

бронепалубный крейсер «Адмирал Корнилов» (1885–1888) — отдельный тип;

полуброненосный фрегат «Память Азова» (1886–1890) — отдельный тип;

броненосный крейсер «Рюрик» (1890–1895) — отдельный тип;

броненосный крейсер «Россия» (1895–1897) — отдельный тип;

броненосный крейсер «Громобой» (1898–1900) — отдельный тип;

броненосный крейсер «Баян» (1899–1903) — отдельный тип;

эскадренные броненосцы «Екатерина II» (1883–1889), «Чесма» (1883–1889), «Синоп» (1883–1889), «Георгий Победоносец» (1889–1894) — формально однотипные, но фактические различия позволяют вести речь об отдельных типах кораблей;

эскадренные броненосцы «Император Александр II» (1885–1891) и «Император Николай I» (1886–1891) — формально однотипные, но фактические различия позволяют вести речь об отдельных типах кораблей;

эскадренный броненосец «Двенадцать Апостолов» (1888–1892) — отдельный тип;

эскадренный броненосец «Гангут» (1888–1894) — отдельный тип;

эскадренный броненосец «Наварин» (1889–1895) — отдельный тип;

эскадренный броненосец «Три Святителя» (1891–1895) — отдельный тип;

эскадренный броненосец «Сисой Великий» (1891–1896) — отдельный тип.

Лишь формально однотипными были и последующие серии броненосцев типа «Петропавловск», «Пересвет» и «Бородино», различий (и существенных) внутри серии между ними хватало. Плюс опять же единичные-заграничные «Цесаревич», «Ретвизан», «Аскольд», «Варяг», «Богатырь», «Светлана», «Новик», «Боярин». Однотипными в полной или практически полной мере могли считаться лишь три крейсера типа «Олег» отечественной постройки, три типа «Диана» и два типа «Изумруд», да и миноносцы были преимущественно серийными.

Вам не кажется, глядя на все это, что термин «флот образцов» к российскому флоту, созданному в бытность генерал-адмиралом великого князя Алексея Александровича, применяется вполне заслуженно? А вот флот времен Константина Николаевича вряд ли правомерно удостаивать такого эпитета.

Князь сознавал, что на практике при подобном подходе могут иметь место случаи из разряда «пусть безобразно, зато единообразно» — но хотя бы не будет ситуаций, как с броненосным фрегатом «Минин», постройка которого ввиду бесконечных изменений в проекте продлилась аж 12 (!) лет. Да и труд промышленности по выполнению заказов флота облегчится в свете определенных гарантий, что теперь вместо многочисленных заказов, изменений и дополнений заказов, перезаказов, согласований и пересогласований, зачастую весьма длительных и излишне затратных (а это всегда огорчало ревнителей экономии бюджетных средств), будет — по крайней мере, в теории — один твердый и неизменный заказ и точка.

С той же целью исключения порочной практики бесконечных улучшений и усовершенствований уже строящихся кораблей князем было предложено усилить требования к качеству проработки МТК их проектов. По его мнению, комитету следовало уже на ранних стадиях проектирования максимально учитывать в проектах как стратегические и тактические задачи, стоящие и могущие быть поставленными в перспективе перед флотом, так и наиболее перспективные веяния набирающего обороты технического прогресса. Для этого предлагалось расширить возможности МТК по продлению собственно проектной стадии (к примеру, для углубленного изучения опыта эксплуатации кораблей-прототипов) до перехода к производственной, а также по организации заблаговременного исследования в натуре разных технических новшеств для определения тех из них, кои наиболее полно отвечают потребностям именно отечественного флота. Побочным эффектом данного предложения должно было стать (опять-таки!) предотвращение излишнего расходования средств на переделки кораблей при корректировке их проектов — еще один плюс в пользу предложений Константина Николаевича в глазах нового государя, известного радетеля за государственную копейку.

При этом возможность каких-либо изменений в конструкции кораблей отнюдь не отрицалась великим князем вовсе, но таковые, дабы не задерживать плановое пополнение флота корабельным составом, предлагалось осуществлять преимущественно уже после введения новых кораблей в строй и осуществления ими первых практических плаваний, позволяющих выявить возможные огрехи проектантов и кораблестроителей.

ї 4. 20-летняя программа

Что же касается собственно количества и качества потребных боевых единиц, то здесь все тоже было непросто. Для военно-морской мысли России образца 60-70-х годов 19-го века были характерны отсутствие сколь-нибудь долговременных планов пополнения флотов и эскадр корабельным составом и «шарахания» от одной крайности к другой. Умы адмиралов попеременно занимали то концепция оборонительного флота, то концепция крейсерской войны, которые перемежались экстренными «мониторными» и «миноносными» программами. Конечно, во многом причиной тому было весьма активное развитие техники, в том числе и военно-морской, и вполне понятное желание идти в ногу с прогрессом. Однако в итоге недостаток средств на полноценное воплощение всех имеющихся пожеланий приводил к существенному ограничению реальной боевой ценности флота, созданного отечественными корабелами.

Помимо того, после отмены на Лондонской конвенции 1871 года унизительных для русских статей Парижского трактата многие головы, обретающиеся под шпицем*, стала посещать мысль о необходимости возрождения морской мощи России на черноморском театре. Но сам великий князь изначально был противником этой идеи — ведь Черноморский флот нельзя было вывести через проливы и направить во внешние моря. Посему на Черном море довольно долго властвовала концепция оборонительного флота, ярчайшими представителями которой стали круглые броненосцы-«поповки».

*Справочно:

То есть в здании Адмиралтейства — так его зачастую именовали «среди своих» в те годы.

Однако под влиянием накалявшейся международной обстановки князь еще в 1876 году поставил перед правительством вопрос о необходимости срочного усиления Балтийского флота пятью, а Черноморского — десятью мощными мореходными броненосцами. Увы, но положительное его решение было сорвано начавшейся в 1877 году русско-турецкой войной. Теперь же, похоже, было самое время вернуться к этим планам.

В сугубо «корабельной» части докладная записка по вопросам развития флота готовилась Константином Николаевичем совместно с контр-адмиралом Алексеем Алексеевичем Пещуровым, который в декабре 1879 года был назначен с подачи князя товарищем управляющего Морским министерством. Немалую роль в данном процессе сыграл и спешно отозванный из заграничной «почетной ссылки» вице-адмирал Иван Федорович Лихачев, которому был обещан пост председателя призванного стать более свободным в выборе технических решений МТК — в случае высочайшего одобрения такового предложения. Людей на ключевые посты князю теперь также приходилось подбирать с особым тщанием, имея в виду не только их компетентность, но и возможное отношение императора к предложенным кандидатурам. А умный и чрезвычайно деятельный Лихачев, мягко выпровоженный из России самим же Константином Николаевичем, причем уже достаточно давно, и не отождествляемый более как «человек великого князя», вполне подходил для означенной должности по обоим указанным критериям.

Зато действующий вдохновитель кораблестроительной политики Морского министерства, вице-адмирал Андрей Александрович Попов, остался в этом деле, что называется, «за бортом», да и в дальнейшей работе МТК участвовал лишь как «один из многих». Тому была объективная причина: Александр III недолюбливал Попова за излишнюю самостоятельность и определенный технический волюнтаризм, выражавшийся, по словам царя, в «округлении отечественной корабельной архитектуры». И после ознакомления в подробностях с недавно начатой постройкой в Англии по проекту Попова «круглокорпусной» яхтой «Ливадия» (единственным монаршим повелением в отношении нее явилось «разделаться с яхтой во что бы то ни стало» — и контракт с британцами спешно аннулировали, невзирая на штрафные санкции) это чувство у императора лишь окрепло.*

*Справочно:

В нашей истории назначение А.А.Пещурова товарищем управляющего Морским министерством состоялось 14 января 1880 года. Полагаю, что могло это назначение состояться и при Александре III, хотя бы потому, что Пещуров был известен как строгий блюститель государственных интересов, не робевший отказывать в частных услугах и членам царской семьи (см. Грибовский В.Ю., Черников И.И., «Броненосец «Адмирал Ушаков», 1996 г., с. 52), и в этой связи как человек и профессионал не должен был вызвать отторжения у нового императора.