Журнал «Вокруг Света» №04 за 1982 год - Вокруг Света

— Мой друг сегодня женится,— сказал Сомарин после обычных приветствий и расспросов о житье-бытье.— И он очень хочет, чтобы ты пришел на его свадьбу.

И мы отправились на одну из многочисленных улочек, веером расходящихся от центрального рынка.

Перед домом, украшенным гирляндами и цветными фонариками, собрались детвора, соседи, просто прохожие.

Из-за угла раздались звуки барабана — и появились жених и невеста. Жених был в темном пиджаке, белой рубашке и при галстуке, но вместо брюк на нем был коричневого цвета сампот.

Сампот — разновидность традиционного кхмерского саронга — куска хлопчатобумажной, а в праздники шелковой ткани, которая обертывается вокруг нижней части туловища. Сампот представляет нечто вроде штанов: концы ткани продеваются между ног и, подтянутые выше колен, закрепляются у талии на спине.

Обут был жених в сапожки на толстой подошве и белые гольфы.

Сампот невесты был бордового цвета, белая блузка без рукавов плотно облегала тело. Масса всевозможных украшений — браслеты на запястьях и щиколотках, диадема в черных, собранных в пучок волосах, ожерелья — не затмевала красоты девушки.

За женихом и невестой шли барабанщик, подружки и друзья. На подносах подарки — кто чем богат. Свертки в белой бумаге, перевязанные яркими ленточками, ананасы, бананы, плоды кросанга, апельсины и грейпфруты, арбузы и дыни, арахис, подвяленные на солнце ракушки.

Кхмерские свадьбы необычайно богаты действами и длятся три, а то и четыре дня. Но самое главное совершается в первый день.

Когда жених и невеста опустились на колени на циновку у входа, бойкий пожилой мужчина, пританцовывая и напевая, пошел вокруг молодых. Ему подали серебряные ножницы на подносе, и мужчина состриг по пряди волос у новобрачных.

— Это на счастье,— объясняет Со-марин.— Союз молодых должен быть прочным, его скрепляют на всю жизнь.

Мужчина все кружил и пел какие-то добрые и веселые песни.

Ким Сок Бол — так зовут жениха — работает в пномпеньском порту. Ему двадцать пять лет. До 1975 года был первокурсником политехнического института; потом изгнание, каторжный труд на полях одной из полпотовских коммун в провинции Баттамбанг. После освобождения вернулся в Пномпень, где нашел отца и двух братьев. Мать и старшая сестра умерли в 1977 году.

Биография его невесты, двадцатидвухлетней Хенг Тирит, тоже неотделима от судьбы поколения. Годы полпотовского террора, лишений и потерь...

Церемониймейстер свадьбы, сорокапятилетний Хеп Тиен, рассказал нам, что вся его семья погибла в жаркие апрельские дни семьдесят пятого года, когда их гнали по дороге на Кампонгсаом. В его глазах блестели слезы.

На кхмерской свадьбе гости сидят небольшими компаниями, а жених с невестой переходят от одной группы к другой. Так что «горько!» на кхмерской свадьбе не кричат.

Подали фрукты. Ломтики дыни посыпаны сахаром. А вот дольки грейпфрутов, апельсинов, куски ананаса и арбуза посыпаны крупномолотой солью.

Ананасы с солью — это не только вкусно, но и полезно, потому что соль снижает действие кислоты, разрушающей эмаль зубов. Что же касается цитрусовых и арбуза, я предпочел бы их в натуральном виде, но кхмеры едят с солью. Я скоро привык к этой кухне. Вот так мы и съели с Сомарином не один фунт соли.

Меж тем первый день свадьбы подходил к концу. Молодежь неутомимо танцевала рамвонг. Впереди шла девушка, за ней юноша, потом девушка и так далее, и так далее... Они ритмично двигаются по кругу, согласно взмахивая кистями рук. У меня танец не особенно удавался, но не участвовать в рамвонге невозможно.

Вот и к нашему столу подошли молодые.

Нас фотографируют.

— На счастье,— говорит Сомарин.— На память.

На тихой улице мы прощаемся. На черном небе проступили звезды, повис месяц.

Я благодарю Сомарина за радость, подаренную в пасмурный день. Он смотрит на часы.

— Влетит мне от жены,— говорит он преувеличенно испуганно; потом тихо, серьезно добавляет: —Пасмурный сезон у нас кончился.

И уезжает на своем велосипеде с латаными-перелатаными покрышками. Мой друг Сомарин.

Виктор Притула Пномпень — Москва

У большого моста

Наутро, после окончания краевой комсомольской отчетно-выборной конференции, мы наконец встретились с Анатолием Потехиным. Сидим в крохотном номерке гостиницы «Красноярск». От стены до стены — руками достать. Достать можно и до потолка...

— Тебе-то, пожалуй, можно,— смеется Анатолий, смерив меня взглядом.

Окно выходит на набережную. На дворе минус тридцать три. С ветерком. Въедливый «хиус» дует с северо-запада, чуть покачивая на том берегу толстые тугие жгуты дыма. Дальше, за дымами, за ярусами новых городских домов — горы. За горами — небо. Сквозь рваные перламутровые облака просвечивает синева. Из окна также хорошо просматривается знаменитый красноярский мост с цепочками бегущих по нему автомобилей.

Могучие арки моста упираются в красный гранит быков.

Река парит. Енисей от Красноярской ГЭС до самого города не замерзает.

Биография у Анатолия Потехина, монтажника из Шарыпова, одна из самых обыкновенных на первый взгляд: десятилетка, армия, женитьба, рождение сына, свое дело. И все-таки я сказал: «на первый взгляд»...

Вчерашнее выступление на конференции Анатолий начал словами: «КАТЭК завоевывает все больше сердец». Я записал эту фразу. Потом была развернута внушительная панорама крупнейшего в мире Канско-Ачинского топливно-энергетического комплекса. Что, собственно, такое КАТЭК... О том, что есть и что будет, говорил Потехин.

Он говорил о крупнейших угольных разрезах — их на КАТЭКе пять. С общим запасом угля в шестьсот миллиардов тонн. О крупнейших ГРЭС, что будут построены. Сердце КАТЭКа, город Шарыпово, со временем сильно вырастет. В дальней перспективе население увеличится до четверти миллиона. Когда это будет? Лет через двадцать? «То, что мы начали сегодня, кончать будут наши внуки». Это тоже слова Анатолия.

Молодежь притягивает все новое, современное. Захватывают масштабы прежде всего. Так считает Анатолий. Ну а самое главное то, что все это нужно сделать своими руками. Это и завоевывает сердца. У каждого поколения есть свой Братск, БАМ, свой КАТЭК.

Еще одну фразу из его выступления, произнесенную не без гордости, я записал:. «На счету нашей бригады — все дома в первом микрорайоне города Шарыпова». Да, дома. Пока только дома. Жилья в городе построено всего сто тысяч квадратных метров. А за текущую пятилетку надо построить 530 тысяч. Нужны дома, магазины, столовые, детские сады, школы. Именно это и решит окончательный успех начатого дела...

Словом, выступление монтажника Потехина было выверенное, трезвое. Принципиальное. Тысячная аудитория комсомольцев оценила его. Ему хлопали долго.

Дедушка его по материнской линии, Павел Филатьевич, здешний, шарыповский, в старые времена мыл золото в горах Кузнецкого Алатау, в Хакасии. Крепкий был мужик Павел Филатьевич, ухватистый. Везло ему. Рудное дело в совершенстве знал. Сказочно богатый край этот имел не только золотые жилки, но и прочих дорогих руд и камней целые россыпи. Да и теперь их в достатке. В довоенные годы прииск «Коммунар» поднимался с немалым участием Павла Филатьевича, рудознатца.

Пышные кедровники некогда покрывали здешние отроги Кузнецкого Алатау. Рядом с Шарыповом — а село это родилось в 1812 году — вплоть до начала Великой Отечественной стоял густой кедровый бор. Село — в бору. Каждый хозяин шишковал, считай, прямо в своем дворе. Масло кедровое добывал из молодого кедрового лапника, живицу вздымал от кедра. И охота хорошая была, и рыбалка. Теперь лесопромысел ушел аж в Горячегорск, километров за сорок. Нету такой кедровки, которая залетела бы сюда с семечком кедровым в зобу. Для рассады. Искусственным способом кедр не размножается. Не растет. Птица ему для этого специальная нужна, кедровка.

Все эти дедовы рассказы Потехин до сих пор помнит. Дед ему говорил и про березовские и назаровские угли, давным-давно открытые селянами попутно с рытьем водяных колодцев. К сороковым годам угли эти бурые уже оконтурили и объявили как месторождение. Рассказывают, в некоторых местах пласты выходят на поверхность на глубину штыка лопаты.

Уголь в домашних печках горел давно в этих местах. Научились люди его поджигать. Кое-кто даже ставил специальные печки в домах для топки этим углем. Но применение его было ничтожным. Час канско-ачинских углей пробил только в семидесятые годы.

Анатолий сидит задумчивый. То ли от нашей беседы, то ли от воспоминаний. Сигарета в его пальцах едва дымится. Вроде забыл про нее. Рассказывает про своего деда. Выходит, сам-то он коренной, в целых трех, а может и больше, поколениях — шарыповский. Жена его, Люда, тоже, считай, из местных, из деревни Парная. А трехлетний их сынишка Максим — так тот и вовсе корень от корня.