Кольцо приключений. Книга 3. Кольцо России - Олег Северюхин

Неудачи в первый период войны никто не объясняет тем, что большинство не особенно-то хотели воевать за большевиков. Отдельные примеры героизма не являются показателем боевого духа войск. Опомнились, когда враг к Москве начал подходить. Не до большевиков тут – Отечество в опасности. Но до этого еще далеко. Как бы Отечество наше оборонить от русско-японской войны и от первой революции, чтобы жить ничего не мешало. Вот где нужно изворачиваться, не стесняясь похлопать по упругим женским попкам, входя в аристократические гостиные да на пол там смачно плюнуть и сапогом растереть. Вот где нужно отвагу проявлять, чтобы ее не пришлось проявлять на полях кровопролитных сражений. Не помешал бы такой советчик и нашим руководителям, а то опять начали генеральную линию в стороны воротить.

Епархию я нашел сравнительно легко. Она тогда размещалась в сером здании, где сейчас управление федеральной службы безопасности и управление внутренних дел размещаются. Раньше все это одно НКВД было, прямо напротив Успенского собора, который так намозолил глаза чекистам, что те его снесли и с землей сравняли. А их потомки и другие люди фундамент раскопали и собор восстановили, еще лучше прежнего стал.

Помолился я на кресты золотые и в парадное епархии и вперся в своем рубище и с волосами нечесаными, всклоченными. Меня и на порог не пускают, а я кричу, что к владыке с письмом от северного старца.

Вышел тут один батюшка, возрасту моего, весь холеный и лощеный, ряса атласом переливается, крест серебряный наградной на цепи же серебряной висит. Поклонился, перекрестился, спросил, чего мне надобно. И я ему поклонился, перекрестился и бумажку подал. Прочитал он бумажку и говорит, чтобы я здесь дожидался, а сам куда-то ушел. Вернулся он минут через тридцать, добрый, такой же ласковый и повел меня в комнаты постоялые при епархии, чтобы я себя в порядок привел, а завтра меня примет сам архиепископ.

В комнатах обслуга вся из братьев и сестер состоит, все в рясах, в шапочках черных и в платках наглухо завязанных. Приготовили мне ванную, а я делаю вид, что не знаю, что это и с чем это едят. Сразу доложат, что из скита который, сразу в ванну сел, шампуни всякие там требует и соли ароматные. Тут уж люди Божьи не оплошают, такого пинка под зад поддадут, что и мявкнуть не успеешь, как на улице окажешься, а еще хуже – в околоток сдадут как мошенника.

А ванна интересная. Бочка здоровенная, сверху опиленная. Видом как ванна и затычка деревянная в углу. Я подошел, руку опустил, помочил, по глазам провел и говорю: благодарствуйте, мол, люди, все, я умыт и к владыке готов идти.

Пришли тут служитель один и женщина лет за сорок, похоже, как старшая над ними, тоже в одежде монашеской. Сказали мне, чтобы я разделся, одежду на пол бросил и в чан этот залезал. Держусь дичком, руками причинные места закрываю, а они люди деликатные, на меня не смотрят. Одежду мою в мешок положили и унесли. Залез я в чан и сижу. Вода горячая, но терпеть можно. Сижу. Мне говорят, мойся, давай. Я опять лицо сполоснул и говорю, что помылся.

– Да, – говорят, – одичал ты там в лесу. Говорить ты хоть умеешь, – спрашивают.

– Не только говорить, но и молитвы читать умею, – отвечаю я.

– А прочитай-ко нам молитву Великомученику и целителю Пантелиймону, – говорят мне.

Я откашлялся, сделал строгий вид и начал речитативом читать:

– О великий угодниче Христов, страстотерпче и врачу многомилостивый Пантелеймоне! Умилосердися надо мною, грешным рабом, услыши стенание и вопль мой, умистиви небеснаго, верховнаго Врача душ и телес наших, Христа Бога нашего, да дарует ми исцеление от недуга, мя гнетущаго. Приими недостойное моление грешнейшаго паче всех человек. Посети мя благодатным посещением. Не возгнушайся греховных язв моих, помажи их елеем милости твоея и исцели мя, да здрав сый душею и телом, остаток дней моих, благоданю Божиею, возмогу провести в покаянии и угождении Богу и сподоблюся восприяти благий конец жития моего. Ей, угодниче Божий! Умоли Христа Бога, да предстательством твоим дарует здравие телу моему и спасение души моей. Аминь.

Монах с монахиней переглянулись. Спроси-ка любого верующего, да даже слугу Божьего прочитать эту молитву да так, что все слово в слово было. Многие ли это сделают? То-то. А я вам потом расскажу, как я молитвы учил.

Монахиня и говорит:

– Ты, брат Николай, иди и доложи, что через час отрок будет вымыт и приведен в вид Божеский. Я уж сама его помою, видишь, ну чистый младенец и смущать его не надо.

Брат Николай ушел, а монахиня обмакнула мою голову в воду, намылила мылом каким-то черным, типа хозяйственного, промыла, проскребла голову коготками своими. Мочалкой настоящей из липового лыка, пахучей, достаточно жесткой натерла мое тело. Я стоял, прикрывшись ладошкой, пока меня натирали, а потом меня просто подтолкнули в ванну, и я погрузился в пену.

Монахиня заголила руку и опустила ее в ванну, чтобы открыть пробку, но я держал пробку ногой. Я чувствовал, как ее рука погладила мою ногу и стала перемещаться выше к тому месту, которое до определенного возраста называют мужским достоинством, а после определенного возраста перестают так называть. Мне тоже передалось ее желание, и эрекция была настолько сильной, что монашка потом уже сказала, поглаживая его, что многие, ох и многие бабы будут еще скучать и убиваться по нему.

Глава 6

После мытья меня одели в комплект нательного белья войскового типа из белой бязи. Рубаха с двумя маленькими пуговками на груди и кальсоны. У кальсон на поясе большая роговая пуговица желтоватого цвета, на ногах штрипки, тесемочки для подвязки, чтобы штанины не болтались.

Спал я крепко в чистой кровати после постного ужина и приятных ассоциаций в Сибири 1904 года июня двенадцатого дня. Снилось мне, что я сажусь в огромный серебристый самолет и лечу через Свердловский аэропорт в город Ленинград. В аэропорту меня встречает вся царская семья и у великой княжны Ольги в руках огромный букет желтых роз. Бортпроводница трогает меня за рукав и говорит:

– Вставай, касатик, трапеза уже ждет и к Его высокопреосвященству торопиться надо.

Молодая послушница с каким-то удивлением глядела на меня. Заметив, что я проснулся, она быстрыми и легкими шагами выпорхнула из комнаты. На келью комната не похожа. Хотя, впрочем, кельи бывают разные.

Его высокопреосвященство сидел за письменным столом в огромном кабинете, приличествующем лицу государственному и ранга большого. От двери к столу вела дорожка ковровая. Слева от дорожки стоял стол большой со стульями для совещаний. За столом письменным виднелась дверка, вероятно, в комнату для отдыха и для молитвы.

– Проходи ближе, сын мой, – сказал владыка и показал пальцем в то место, где я должен был стоять. – Читай псалом 90 наизусть.

Я немного подумал и начал:

– Живый к помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: 3аступннк мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.

Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия ко дни, от вещи ко тьме преходящия, от сряща и веса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотрнши, и воздаяние грешников узрнши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не прнближится телеси твоему, яко ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех своих.

На руках возмут тя, да некогда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

– Садись, сын мой, – сказал владыка. – Значит, выполнил старец свое обещание и прислал наследника своего ко мне. Был он моим наставником, ушел в скит, а я остался здесь. Ты как к нему прибился?

Было такое ощущение, что я произносил какой-то пароль и что молитву Великомученику Пантелиймону у меня спрашивали тоже не зря.

– Ехали мы все вместе, – сказал я, – и вдруг очутился в лесу. Потом меня встретил старик и оставил у себя. Учил писать и читать. Рассказывал, что в мире делается. Говорил, чтобы я после его смерти пошел в город к владыке и передал эту записку. Сказал, что ждут меня великие дела, и чтобы я не противился мыслям своим…

– Всегда он такой был, романтик. Никогда нельзя доверяться своим мыслям, – сказал архиепископ, – мысли могут привести нас к греху, потому что мы люди и за греховные мысли изгнал Бог Еву и Адама из Рая. А куда нас изгонять за наши мысли? Кто знает, какие мысли ходят в наших головах и не скрывается ли за благочестием змей-искуситель. Но тебе я позволю делать все, что прикажут твои мысли. Посмотрю. Кем ты хочешь быть?