Дорога в Гарвард и обратно - Лана Барсукова

– У тебя как кондиционер работает? – Гоша решил сменить тему. – У меня просто зверски. Я ночью замерз реально.

– Так у арабов, видимо, комплекс неполноценности, оттого что у них зимы нет. Вот они ее ночами и устраивают.

Гоша рассмеялся. «А у этого Эдика кроме мозгов еще и чувство юмора есть», – отметил он.

И когда они поднимались по ступенькам отеля, оба знали, что на каждого чудака во вселенной найдется другой чудак, с которым будет хорошо вместе.

Глава 5. Развод

Гоша любил компьютерный мир самозабвенно и восторженно. Там все было логично, гармонично и закономерно. Жизнь на этом фоне представлялась ему бардаком, где совершаются идиотские поступки и проливаются слезы, оставляющие незаживающие душевные раны.

Однажды отец хлопнул дверью и уехал жить на дачу. Все как обычно. Необычным было лишь то, что он захватил с собой чемодан. На антресолях образовалась пустота, которая резала глаз какой-то несуразностью. В их маленькой квартире все было заставлено и плотно подогнано, вещи как будто вросли друг в друга. И вдруг дырка, брешь.

Гоша косил глазом на эту пустоту и считал дни. Отца не было уже неделю. Обычно активная фаза обиды прогорала в нем за два-три дня, потом он возвращался и долго ходил с хмурым лицом, пока тлеющая обида не превращалась в пепел. В этом отношении папа был полной противоположностью мамы, которая вспыхивала как спичка, могла оскорбить и даже побить посуду, но через час улыбалась и честно не помнила, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Папа никогда не повышал голос, но умел консервировать обиды. У него была хорошая память на все, что в порыве ссоры говорила мама.

Гоша всегда удивлялся, как нелогична окружающая его действительность. Компьютер обязательно подобрал бы папе и маме других партнеров. Но они почему-то выбрали друг друга. И теперь этот системный сбой приводит вот к таким дачным каникулам.

Через десять дней мама под видом уборки залезла на антресоли. Она шуровала там коробки, протирала пыль и выкидывала лыжные ботинки, из которых Гоша давно вырос. Потом закончила уборку и слезла со стремянки.

Гоша внимательно поглядывал на маму. Было что-то неестественное в ее активности, в демонстративной хозяйственности. Обычно мама не дружила с уборкой, всегда находя ей более приятную альтернативу. А тут с утра пораньше полезла на антресоли, добралась до лыжных ботинок, которые никому не мешали и никого не трогали уже много лет.

Все это было странно. Еще более странным было то, что мама вытирала пот каким-то смазанным, размашистым движением, умудряясь захватить все сразу: лоб, щеки, глаза. Пот стекал струйками, и мама вытирала их, размазывая тыльной стороной ладони.

Гоша посмотрел вверх и увидел, что на антресолях больше нет места для папиного чемодана. Коробки сдвинулись со своих привычных мест. Теперь они стояли вольготно, с надменным видом, пухлые и пыльные, не оставляя шансов на возвращение чемодана.

Гоша хотел сказать маме, что она неправильно расставила коробки. Повернулся к ней, и его сердце сжалось от жалости. Мама сидела на табуретке и смотрела на старые лыжные ботинки. Энергия, с которой она шуровала на антресолях, покинула ее. Она была похожа на тряпичную куклу, которой уже никто не играет.

Пот лился по ее лицу, и мама стеснительно вытирала его. Гоша понял, что это слезы. И еще он понял, что отец не вернется.

Ночами Гоша просыпался от звука льющейся в ванной воды. Мама уходила туда плакать, включив воду для конспирации. Он стеснялся сказать ей, что вода его будит, что лучше плакать на кухне. Они с мамой продолжали жить, делая друг для друга вид, что все нормально. Но Гоша знал, что ненормально, что все как-то испортилось без шансов на починку.

Через пару недель отец позвонил Гоше. Он спросил, как у сына дела в школе и занимается ли он спортом, в его возрасте это необходимо. Гоша отвечал односложно и сам ни о чем не спрашивал. Разговор не клеился. Отец пытался как-то достучаться до Гоши, говорил что-то мутное и бессмысленное, но отсутствие контакта было таким очевидным, что продолжать не имело смысла. Наконец отец не выдержал:

– Ты прости меня, сынок. Сам видишь, нам с мамой тяжело вместе. Мы решили развестись.

Гоша молчал.

– Ты мне звони. У нас с тобой все останется по-прежнему.

Гоша усмехнулся. Прежнее испарилось навсегда.

– Если нужны деньги, ты всегда можешь ко мне обратиться. Маме я, само собой, буду давать, но если тебе нужно на что-то личное…

– Не надо. Я сам заработаю, – сказал Гоша и повесил трубку.

Хотелось плакать и ругаться самыми бранными словами, которые он знал. Не на отца, а на весь этот треклятый мир, где все так напутано и намешано. Где жизнь сдуру сводит разных людей, привязывает их друг к другу, а потом рвет по живому, разбрасывая несчастных человечков как кровавые ошметки. Гоша не винил ни отца, ни мать. Они не виноваты, что кто-то так фигово запрограммировал жизнь.

С того дня случилось две перемены. Гоша перестал говорить «папа». Как-то само собой вышло, что на язык ложился исключительно «отец».

И еще. Гоша ни на минуту не забывал о деньгах. Он сказал отцу, что обойдется без его помощи, что сам заработает. Конечно, это была всего лишь фраза, отец наверняка уже забыл. Можно позвонить и попросить на личные нужды. На того же Монстрика, которого Гоша регулярно усовершенствовал, покупая разные технические прибамбасы. Отец даст без разговоров, даже обрадуется. Взрослые часто заливают деньгами вину перед детьми. Но Гоша уперся. Сказал, что сам заработает, значит, так тому и быть. Оставалось придумать, как выполнить это обещание. Обещание, данное самому себе.

От всех бед Гоша бежал к своему Монстрику, чтобы погрузиться в свой личный компьютерный рай, где царствует логика и легко исправляется любая ошибка.

– Ну что? Поможешь мне с деньгами? – спросил он своего друга. – А я тебе за это новую карту памяти куплю.

Монстрик мигнул голубоватым экраном и без разговоров приступил к выполнению команд, которыми, как из пулемета, Гоша начал бомбардировать компьютерную вселенную.

Глава 6. Награждение

Награждение победителей турнира затягивалось. После каждого поздравительного слова Гоша надеялся, что сейчас торжественно сообщат о денежном призе и отпустят всех восвояси. Но на смену одному оратору приходил другой и вдохновенно сообщал собравшимся то, что и так знали без него. Про технический прогресс, про молодое поколение, про новую компьютерную эру и прочую ерунду. Гоша переглядывался с Эдиком и закатывал глаза. Тот в ответ улыбался и делал вид, что засыпает.

Процесс тормозился тем, что некоторые арабы говорили на своей тарабарщине и их приходилось переводить на английский язык. Такая нерациональная трата времени нервировала Гошу. Неужели