Кровь леса - Артем Лунин

Которые за ночь вдруг возымели желание подрасти в мою сторону.

Я понял, что стою в боевой стойке, мышцы напряжены, морда лица застывшая в ярости, зубы оскалены в готовности кусать и грызть, пальцы судорожно скрючены – бить-хватать-душить, как быстро слетает с человека шелуха цивилизации… Наверное, я долго так стоял и напряженно таращился на дерево. Сердце колотилось, адреналин бурлил так, что пар из ушей, тело казалось неправдоподобно легким.

Я выдохнул, по заветам Деда – «долго и со вкусом», сбрасывая напряжение. Расслабился.

– Ну ты, блин, даешь, – сообщил дереву. – Знаешь, говорят, бамбук офигенно быстро растет, но бамбуку до тебя…

Дерево при полном безветрии шевельнуло ветвями. Я на всякий случай попятился. Отросшие за ночь ветви образовывали нечто вроде полога над местом моей ночевки.

Я подумал о прожорливом мхе, но отбросил мысль. Нет, это дерево явно не хищное. Просто мое присутствие отчего-то стимулирует его рост.

Для проверки этой невесть откуда взявшейся мысли я подошел ближе. Вроде ничего. Погодите-ка…

Ветки чуть шевелились. И… да, если приглядеться, они медленно обрастали почками, которые выбрасывали зеленые стрелки побегов. Пахло весной, и вообще, это было похоже на телепередачу о природе, когда пускают ускоренное воспроизведение.

– Круто, чувак, – еще раз сказал я, и дерево согласно шумнуло листвой. Оно тянулось ко мне, и я отошел подальше. Ветки печально поникли.

– Отлично, – сказал я. – Спасибо тебе за сон и пристанище. Я, пожалуй, пойду?

Дерево как будто вздохнуло. Я попятился, не решаясь повернуться к нему спиной. Отпятившись на порядочное расстояние, поклонился дереву, поблагодарил за ночлег и пошел искать своих эльфов.

Глава 2

На лицо ужасные

Скоро взошло солнце. Ручей-проводник, похоже, вел меня к границам леса, потому что на этот раз я смог насладиться красотой здешнего рассвета. И заодно еще раз убедиться, что я не на Земле. Сутки не совпадали. Здешние были длиннее.

И долго мне еще топать? По всем канонам нелюбимого мной жанра фэнтези герой, попадающий в иной мир, мгновенно оказывается в гуще событий, я же вместо того оказался в какой-то Беловежской пуще, где никаких событий не происходит… Выругавшись для поднятия боевого духа, я от души наподдал по какой-то коряге ногой.

Зря я это сделал.

Во-первых, я крепко ушиб ногу. Во-вторых, отлетевшая в сторону коряга обиделась, зашипела и вознамерилась проверить, каков я на вкус. В-третьих, к ней присоединились еще три таких же.

Что ж, вот тебе и события, чего хотел, в то и влетел… Я резво попятился, споткнулся, чуть не упал. Махнул дубинкой широко, слишком широко, и она улетела из руки… Светка живот надорвала бы от хохота…

Оставшись безоружным, я сложил пальцы в неприличную фигуру:

– Уйди, файерболом пришибу!

Кажется, публику не впечатлило. Я махнул рукой, выкрикнув что-то вроде «Экспилорамус». Без какого-либо видимого эффекта. Что ж, фокусник был пьян, фокус не удался… Коряги подступили вплотную, и первая из них клацнула пастью в опасной близости от моих коленок.

Пасть показалась мне очень большой.

Боюсь, что я визжал, как девчонка, увидевшая дюжину крыс. И улепетывал не медленней, разве что не пытался повыше забраться. Трава цепляла ноги, листва хлестала по лицу, по рукам. Коряги нагоняли, я резко повернул, они проскочили мимо, я с треском проломился через густой колючий кустарник.

И с головой ухнул в ледяную воду.

Я вылетел на другой берег широкого ручья так быстро, что, казалось, почти не промок, и рванул дальше. Неизвестно, куда бы я убежал, если бы не плети ползучего растения, подставившие мне подножку.

Грохнувшись во весь рост, я с воплем перевернулся на спину и наудачу пнул воздух, почти ощущая, как в ноги впиваются мелкие острые зубы…

Не впиваются. Коряги суетились на том берегу, и только одна, кажется, именно та, которую я пнул, осмелилась спуститься к воде.

Я по инерции поорал еще немного и заткнулся. Тварюшки либо не умеют плавать, либо, как нечисть, не могут пересечь бегущую воду. Или просто не желают мочить лапы. Их у каждой, кстати, насчитывалось ровно шесть.

До этого дня мне никогда не встречались агрессивно настроенные коряги. Да и шестилапых зверей я видел только на картинках в старой детской книжке.

Сердце еще бешено колотилось, но я набрался смелости и подошел ближе, с любопытством разглядывая тварь, от которой минуту назад удирал без оглядки. Нас разделяло метров десять водной глади.

Больше всего тварь походила на небольшого худого и очень лохматого пса, облаченного в маскировочную сетку. Без шуток, пегая шерсть свалялась длинными прядями, в них запутались травинки, листва, и когда тварь не двигалась, она здорово смахивала на кучу мусора. В передней части тела имелось возвышение, которое с натяжкой можно было назвать головой. На ней зло сверкали маленькие глазки и скалилась усаженная мелкими зубами пасть. Морда самая мерзкая, так и просит кирпича. Ничего, сейчас обеспечим…

Коряга взвизгнула точь-в-точь как пес, которому попало сапогом пьяного хозяина, и метнулась прочь.

– Получай, фашист, гранату! – нервное напряжение требовало разрядки. Зверюги давно разбежались, а я все орал, хохотал, матерился и швырялся камнями. Наконец, выдохшись, уселся на валун и принялся подсчитывать потери.

Самой чувствительной утратой оказалась вдребезги разбитая робкая надежда, что здесь нет хищных зверей. На втором месте было… Мама дорогая!

Очень осторожно я стянул правый ботинок. Кожа над каблуком была нарезана узкими аккуратными полосками, а закатанная штанина превратилась в сомнительной красоты кружева.

Я проникся уважением к первым представителям фауны, встреченным мной в этом мире. Какие же зубы и челюсти надо иметь, чтобы прокусить насквозь несколько слоев джинсовой ткани, плотную кожу ботинка, устрашающий носок и оставить глубокие порезы на моей пятке!

Да уж, в заповедных и дремучих страшных муромских лесах всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх… Я хихикнул, невольно ежась. Если бы милая зверюшка поранила вот это сухожилие над пяткой, я бы далеко не убежал. Как же оно называется? Кажется, что-то связанное с Гомером… Гомерическое сухожилие… Нет, гомерический – хохот. Примерно таким я только что распугивал лесное зверье и снимал стресс. Впрочем, нет, то был истерический.

А сухожилие – ахиллесово.

Отвлеченно размышляя над всякой фигней, я не сразу обратил внимание, что делают мои руки.

Как я уже заметил, подорожника здесь не было. Зато было растение, похожее на небольшой разлапистый кактус. И сейчас мои руки как раз обламывали нижние листья с этого кактуса и смазывали царапины их клейким соком. Сок был вонючим и едким, щипался, но скоро я почувствовал себя лучше.

А еще я почувствовал недоумение по поводу того факта, что уже во второй раз делаю нечто незнакомое мне, словно само собой разумеющееся. Сначала ягоды, потом кактус… Возможно, я излишне привередлив, но я привык осознавать свои действия.

Закончив с лечением, я занялся сознательными действиями. Разделся, оставшись в трусах, отжал одежду, раскидал по камням и кустам. Выломал себе дубинку взамен потерянной в ходе героической битвы с корягами. Распустил цепочку ключей с тяжелой гайкой, приноравливаясь, взмахнул кистенем, маскирующимся под брелок для ключей.

Однажды такой штукой я убил собаку. Не какую-нибудь шавку, а… нет, все-таки и сухопутным крокодилом ту мою жертву нельзя назвать. Так, всего лишь крокодильчик…

Разглядывал одежду, прикидывая, можно ли сообразить из ткани тетиву для лука. Хотя на фиг? Стрелок из меня тот еще. Десяток выстрелов из современного блочного лука, и три (больше не смог натянуть тетиву) из исторически-достоверного, принадлежавшего Светке. И что, стал после этого Робином Гудом? Дед меня другому учил.

И насчет того, чему он учил…

Я сломал себе новую палку. Снял с ремня пряжку, расплющил камнем железный край, долго точил о песчаник. Получилось что-то вроде ножа-кастета. Этим ножом я чуть заострил палку, подкинул в руке, привыкая к оружию, сделал несколько махов.

Джинсы пришлось подпоясать стеблями ползучих растений, о которые я так ловко споткнулся. Эти побеги были настолько прочны и гибки, что не рвались и не ломались, и пришлось рубить их импровизированным ножом.

Представляю, как я выглядел со стороны – вооруженный деревянным копьем, подпоясанный лозой, в необработанной шкуре… то есть в рваной ветровке и тертых джинсах. Мокрых. И в одном ботинке.

Гулять босиком по лесу – небезопасное занятие. Пришлось рвать, кромсать острыми камнями и пилить ножом-пряжкой, наконец задник ботинка оторвался. Только так опухшая нога влезала в обувь.

Я потоптался на месте – с бегом придется погодить, – и, опираясь на копье, потихоньку похромал вдоль ручья.

Приближался полдень этого мира, второй мой полдень в нем. Мои шмотки просохли и стали выглядеть так, словно их прожевало и выплюнуло неведомое чудовище. Вместе со мной. Солнце уже стояло в зените, когда я совершенно неожиданно вышел на открытое пространство.