Приключения Василия Ромашкина, бортстрелка и некроманта - Владимир Стрельников

— Дочь? — Сергеич удивленно поглядел на крутящуюся в воздухе, в ярости щелкающую соверщенно не лисьими челюстями лисичку. — Это твоя дочь? Век живи, век учись.

— Что ты знаешь о жизни, человек? И что ты знаешь о смерти? — Стоящая на коленях женщина выпрямилась. На ее лице двумя дорожками блестели слезы. — Ты знаешь, как больно, когда ты уже умерла, а твоя дочь плачет и кричит от боли, и зовет тебя? И ты не можешь уйти в свет, и ты кружишь вокруг задыхающейся от боли девочки, и ничего не можешь сделать? Я не поняла, как стала лисой, но сумела проскользнуть сквозь обломки, и вылизывала лицо дочки, носила ей воду в пасти. И дочь сама ушла со мной, став лисенком. И не ее вина, что она убила охотника, который всадил в нее две порции дроби. В лисичку — сеголетка!

— Это кто? — Громким шепотом спросил молодой урядник сержанта.

— Лиса Патрикеевна, кицуне по — японски. Нежить. — Сержант тоже вылез из‑под одеяла, держа дробовик в правой руке. Потер лицо свободной рукой, и подошел к нам. — Огневка, говоришь? Кончать будешь?

— Нет! Убей меня, но не тронь Таню! — Старшая вскочила, частично перекинувшись, и оскалив свои зубы. И снова, застонав, упала на колени.

— Чего медлишь, Василий? — Хмуро спросил Сергеевич, придерживая за ошейник Рафаля. — Прими на клинок, не мучь.

— Рука не поднимается, Мартын Сергеевич. Может, ты? — Лисичка упала на землю, обессилев, и обернулась в девочку максимум семи годов от роду. И хоть я знал, что ей не меньше двухсот, все равно было тяжело.

— Нет, твоя добыча. — Покачал головой старший. — Отпустить огневку мы не можем. Мы не судьи, Вась, выбора у нас нет. Хотя, у лис выбор есть.

— Предстать перед инквизитором? — Я поглядел на лисиц. Младшая переползла к матери, и обняв ее, утнулась ей в грудь. Лицо старшей уже ничего не выражало. — Патрикеевна, как твое имя?

— Полина, это мое истинное имя. Мы готовы предстать перед людским судом. — На вернувшем людской облик лице лисицы застыло спокойствие. — Готовь сосуд, человек.

— Хм… — Я смущенно поглядел на спасателя. — Мартын Сергеевич, не одолжишь флягу?

— Не одолжу. Полусотня, золотом. — Спасатель вытащил из подсумка небольшую флягу. Неброская, в простом суконном чехле. Но верхний слой серебро, внутренный медь. Причем фляга очень прочная, просто так не испортишь. — А то учишь вас, молодых, учишь.

— Но это тройная цена. — вяло попытался возразить я, внутренне уже согласившись.

— ты где‑то видишь лавку, торгующую артефактами? Не мука тебе, а впредь наука. — И я поймал брошенную мне емкость.

— Ну, ладно. — Я откупорил довольно увесистый сосуд, поглядел на лисиц.

И те, расплывшись туманом, втекли во флягу. Мне осталось только плотно закрутить пробку, и зафиксировать ее чекой.

— Ну, теперь у тебя есть свой собственный геморрой. — Усмехнулся Сергеевич, подходя к кострищу, и складывая сухие сучья в колодец. — Давайте, подъем. Раз уж встали, сварганим хороший завтрак. Все едино скоро светает.

— А почему не убили? Нежить же? — Урядник повесил на перекладину закопченный чайник. Молодец парнишка, сориентировался, воды принес.

— Кицунэ сложно назвать нежитью, Клим. — Я присел на свою лежанку, крутя в руках флягу. — Скорее, нелюдь. Мы слишком мало знаем обо всем этом еще, слишком мало информации. Кицунэ опасны, могут и убить, но обычно просто морочат — крутят. Стараются не лить кровь, хотя и при поглощении души живого становятся резко сильнее. Но это редкость, Клим. Обычно они поглощают бродячие души, всякие полтергейсты, приведения, прочие неупокои. Они разумны, у них устойчивое тело, хоть людское, хоть лисье, хотя как это у них получается — никто пока объяснить толком не может. Вообще, эти лисы стоят особняком. Да и встречаются редко, очень редко. Я и не думал, что около нас живет семья этих особей. Теперь понятно, почему с этой стороны старого города относительно спокойно, кицунэ не терпят конкурентов. Не зря у мамаши целых пять хвостов, на ее счету минимум полсотни неупокоев.

— Как понять — устойчивое тело? — Молодой урядник с опаской поглядел на мою флягу. Кстати!

— Сергеевич, держи. — Я вытащил из кошелька пять золотых дукатов, и передал ему. Один дукат равен нашему червонцу. Так что в расчете.

Сейчас народу мало, и бумажных денег почти нет. Серебро, золото, никель для мелочи. Иногда платина встречается. У меня лежат в ячейке банка несколько платиновых талеров. Точнее, целых десять, на пятьсот рублей. Плюс золотом и серебром еще на столько же. На свой дом коплю, надо свою крышу над головой, вечно у матери жить не получится.

— Вот молодец. — Кивнул спасатель, принимая деньги, и пряча их в свой портмоне. — А насчет устойчивого тела — в лисьем обличье они себя как настоящие лисы ведут, охотятся, едят кроликов, зайцев, птицу давят, да они в людском обличье от людей почти не отличаются. С ними даже трахаются иногда, хотя тут некрофилией отдает.

— Экзотичненько так. — Усмехнулся я, пряча флягу в мародерку. После чего взялся за завтрак, а то эти наготовят.

В котел бросил нарезанного копченого сала и лука, быстренько обжарил, залил водой, дождался когда закипит и всыпал гречневый концентрат. И через двадцать минут все ждали, когда остынет порция Рафаля, поставленная в родник.

— Сень, ты мешай, мешай. — Не выдержал Клим, принюхиваясь к котлу. — Тут же слюной истечешь!

— Кто мешает, того бьют. Я перемешиваю. — Важно воздел вверх ложку Семен. Ткнул пальцем в собачью порцию, и вытащил ее из родничка. — Рафаль, кушай. На здороье.

Псину не пришлось уговаривать дважды, хоть и собаки не очень любят гречку. Но тут такой мясной дух от каши идет, что на самом деле слюнки текут. Очень неплохие концентраты делают на нашей фабрике, точнее — отличные!

— Так, давайте чашки, орлы. Сначала орлы старшие. — Я плюхнул пару поварешек в миску Сергеича, передал ему ее, и принял миску сержанта…

— Так, теперь следим в оба, до старого города осталось чуть. — Старший поудобнее перехватил свой дробовик. Мы поднялись на насыпь древней дороги. На ней хоть и проросли деревья и трава, но идти все равно удобнее, чем внизу.

Никаких старых машин, дорожных указателей, вообще ничего железного здесь не было. Отсюда все что могли, то вывезли. Здесь это было сделать проще всего. Насколько я знаю, отсюда неподалеку вообще одно время стан был разбит, где разбирались на запчасти машины, складировалось уцелевшее имущество. Там сейчас пусто, да и расположен этот стан несколько в другом месте, овчар Шушкиной бежал так, как ему больше понравилось.

— А где? — Клим явно нервничал, перебирая пальцами по своей винтовке. Тоже штатная, кстати, у нас что для армии, что для полиции делают оружие одинаковое.

— За холмом, километрах в пяти. — Я его прекрасно понял.

Город уже ощутимо давил. Мы, некроманты, это выносили намного проще, было ясно что и как. А вот народ простой плющило не по — детски, заставляя нервничать.

Ночами в городе простому человеку вообще лучше не оставаться, можно и сдвиг крыши заработать. Или какой‑либо неупокой захватит, майся потом с одержимым. Далеко не каждого можно обратно вернуть, даже если аккуратно спеленать успевают.

Глава третья

Рафаль уверенно тянул нас по старой дороге, так что вскоре мы встали на гребне холма. Снизу развалился, по — другому и не скажешь, заросший американским кленом и осинником старый город.

— Ох ты ж твою маман! — Клим сбил на затылок форменную фуражку, застыв в восхищении.

— Ну да, ну да. — Задумчиво кивнул старший, неторопливо осматривая руины в бинокль.

Здесь когда‑то жило чуть больше полумиллиона человек. Довольно крупный город даже по меркам тех времен. И практически одномоментно был снесен десятибалльным толчком, от которого в городе не осталось ни одного целого здания. Причем толчок был поздней ночью, когда большинство были дома.

Все, старые купеческие бревенчатые особняки, переделанные в коммуналки, каменные постройки царских времен, двухэтажные бараки старых заводов, сталинские, хрущевские и брежневские многоэтажки, небоскребы постсоветских времен — все было развалено и разрушено. В живых остались единицы. Правда, таких единиц набралось около пятидесяти тысяч, живых людей.

Большинство были ранены, почти все в чудовищном шоке, помощи ждать особо было неоткуда. Но все‑таки люди сумели выжить, да и помощь все‑таки появилась.

Армию тогдашний министр обороны вывел своим приказом в полном составе в полевые лагеря. И сберег людей, да и большую часть техники.

И сюда на помощь людям прибыл целый мотострелковый полк. При помощи вояк был организован штаб спасения, людей начали выводить из района разрушений, собирать имущество и уцелевшую технику.

Собирали имущество долго, минимум лет пятьдесят. Разбирали заводские корпуса, извлекая станки и инструмент, снимали рельсы, резали тяжелое оборудование на металлолом. Искали электронику, лекарства. Короче, все, что можно, то и тащили.