Сумеречная зона - Александр Лекаренко

Человек, знающий толк в деле, с усмешкой наблюдал за безуспешными попытками ищейки проникнуть через преграду, стоя у амбразуры своей сторожевой башни. Это заградительное сооружение, как и любое другое, не было неприступным — оно было рассчитано на то, чтобы затормозить противника, сделать его видимым, давая обороняющемуся пространство для маневра, и время, чтобы выставить прицел. Прицеливание исключалось по действующим правилам игры, а не пользовать собаку значило прекратить игру вовсе. Поэтому наблюдатель удовлетворенно кивнул, увидев, что противник нащупал слабое место в преграде и начал взбираться вдоль металлической опоры, опираясь на те ячейки, которые были прикручены к ней толстой проволокой и не тянули за собой всю сеть.

Воронцов осторожно сполз на землю по другую сторону ограды и хмуро осмотрел брючину, порванную о «колючку» наверху.

«Туше», — усмехнулся наблюдатель, рассматривая в бинокль его мрачное лицо.

Пробираясь между грудами строительного мусора, поросшего кустами сирени, и держа наготове аэрозоль, Воронцов минул кирпичную башню и вышел к зданию офиса. Здесь было чистенько и пустынно — двухэтажная бетонная коробка на квадрате белого бетона, несколько розовых кустов у входа, глухие стальные двери, стальные щиты, окрашенные серой эмалью на окнах первого этажа.

Без толку потыкавшись во входную дверь, он обошел кругом здание, постукивая донцем баллончика во все металлические поверхности, и не найдя ни единой щели, куда всунуть глаз, оборотил свой взгляд к башне «элеватора» — больше смотреть было некуда. В кирпичную стену, обращенную в сторону офиса, была врезана ржавая железная дверь со следами зеленой краски, ему не очень хотелось тащиться туда, рискуя оступиться в какую-нибудь грязную яму, в зарослях лопуха и репейника, но он потащился. Раз уж он влез сюда, то следовало подергать все двери.

Наблюдатель бесшумно отступил в тень от амбразуры окна.

Вопреки ожиданиям, дверь оказалась незапертой и петли почему-то не заскрипели, в душной тишине жаркого майского полудня, когда, подковырнув пальцами край, он потянул на себя ржавую дверную створку — ручка отсутствовала.

Изнутри дохнуло холодом, железом и кирпичной сыростью. Воронцов переложил баллон с аэрозолем в левую руку, достал из кармана фонарь и перешагнул порог.

Перед ним открылись два пути. Один крутыми маршами лестницы вел вверх. Второй бетонными ступенями лестницы спускался вниз. В сумеречном пространстве между путями стояли тени. Он начал подниматься к свету, но путь вверх оказался изначально перекрыт — уже третий марш лестницы рухнул и ломаной грудой лежал в лестничном пролете. Откуда-то сверху каменного колодца проникали лучи света, но не достигали дна. Пришлось спуститься вниз.

Лестница вниз, оканчивалась в квадратном пространстве, открытом в три низких коридора, луч фонаря выхватывал крепления на стенах, оставшиеся от снятых коммуникаций. Поколебавшись, Воронцов выбрал средний.

Черная Герта замерла рядом с хозяином, хозяин улыбнулся в темноте — игра началась.

Воронцов осторожно продвигался вперед, здесь и ряд ли можно было заблудиться, но свалиться что-то на голову могло вполне, а можно было и оступиться в какую-нибудь дыру — все было ветхим, брошенным, нигде не присутствовали следы человека, здесь было холодно и пахло запустением, где-то капала вода. По обе стороны коридора открывались проходы в какие-то подсобные помещения — пустые, в основном, но прежде, чем коридор повернул под прямым углом вправо, Воронцов обнаружил железные шкафы для одежды — в одном из них, и душевую с насквозь проржавевшими кранами — в другом.

Игрок улыбнулся в темноте и подбросил камешек.

Воронцов, вздрогнув, метнул за спину луч фонаря, но ничего не увидел и снова пошел вперед, с опаской поглядывая на потолок, — впереди уже просматривалось что-то, похожее на решетку. Это и оказалась решетка из двух створок, стянутых цепью, провисшей под тяжестью ржавого замка. Что-то многовато здесь было железа, не учтенного охотниками за металлом. На всякий случай Воронцов пнул створку, но замок был подвешен не для виду, как это случается в брошенных помещениях, и пришлось поворачивать назад, ничего не увидев интересного сквозь решетку, кроме такого же коридора, а когда он свернул за угол, петли решетки ржаво скрипнули за его спиной. Воронцов замер, сунув в карман бесполезный баллон, и уже дернулся было к пистолету, но тут же обозлился на себя — что за ребячество? Створка могла сама вернуться в исходное положение, но кто-то мог и играть с ним в игры. А если кто-то играл с ним в игры, то тем более не следовало метаться по коридору лучом фонаря, да еще и со стволом в руке — на смех затейнику, который уже ушел из зоны досягаемости луча света и хихикает во тьме. Следовало выбираться отсюда — вот, что следовало делать. Если здесь есть кто-то, играющий на своем поле, пусть засунет свои правила игры себе в жопу. В лабиринте могло никого и не быть, но ум Воронцова сам по себе был достаточно лабиринтным, чтобы подозревать подвох за каждым поворотом самого себя. Многоопытный Воронцов, точно и хорошо знал, что паранойя доставляет много забот, но ее отсутствие отменяет все заботы раз и навсегда — гробовой доской. Поэтому очень тихо, очень спокойно, контролируя не только каждое движение, но и выражение лица, он начал выбираться к свету дня.

В квадратном помещении, под лестницей, ведущей наверх, он позволил себе ухмыльнуться и перед тем, как поставить ногу на первую ступеньку, мельком глянул в черные провалы двух неисследованных коридоров — нет, он не пойдет гуда, а вот как вам понравится дымовая шашка, господин затейник?

«А ведь он вернется сюда с дымовой шашкой, — ухмыльнувшись, подумал игрок, глядя ему в спину из темноты коридора. — Пожалуй, следует принять меры».

Глава 10

Воронцов, полагая принятие мер по защите собственной задницы от собственного начальства более насущным делом, чем газовая атака на башню с привидениями, затаил отмщение насмешливому призраку и вернулся в контору для написания рапортов. Насущным делом было оперативно-поисковое, служившее прокладкой между ним и системой, профилактически раздающей пинки в ходе дежурных проверок своих структур. Воронцов хорошо знал: если ты хочешь, чтобы система работала на тебя, — работай на нее и по ее правилам, следовать принципу командного и системного сотрудничества было совершенно необходимо для извлечения личной выгоды. Воронцов не нес личной ответственности за ведение дела, равно, как и за раскрытие убийства, но раскрытие убийства было его личным делом, и он прикрывал своим опытом всю команду, чтобы команда прикрывала его, пока он будет ее обворовывать, извлекая из чужой информации персональные перспективы. На этом принципе работала вся машина сыска, перемалывая любых гениев преступного мира со времен его сотворения. Машина сыска была монстром, кусающим себя за хвост двуликим Янусом, она могла перемолоть опера в труху, но могла и защитить всей своей мощью и давала невиданные возможности. И вся эта машина сама рассыпалась в труху, без единой, важнейшей детали — заинтересованного сыщика. Воронцов и был такой деталью — ржавым, кривым гвоздем, о который не одна сотня волков ободрала свои шкуры. А для того, чтобы исправно драть и не быть при этом вбитым в грязь по самую шляпку, самой же машиной, он должен был держать над головой пухлую пачку бумаг, отражающую гнев начальства и деятельность, служившую прикрытием для результата, медленно прорастающего в ее тени.

Пока что его деятельность была весомо отражена в ворохе крупно и неразборчиво исписанных листов сиротско-серой бумаги, однотипно озаглавленных «Объяснение» и не объяснявших ничего, кроме того, что объяснить опрошенным совершенно нечего, которые он сунул в тощую пока еще папку ОПД. Затем он отразил напряженную разведывательную работу в нескольких рапортах о встречах с агентами, многозначительно поименованными псевдонимами «Соколов», «Орлов» и «Сидоров», традиционно кочующими из одного агентурного дела в другое с самого 37-го года. «Соколов», «Орлов» и «Сидоров» были совершенно никчемными бродягами, один из которых давно умер, что ничуть не мешало ему регулярно поставлять информацию и даже получать денежные вознаграждения. Ни один здравомыслящий опер никогда не загонял ценного информатора в документы, вся бумажно-агентурная работа была туфтой, и в оперативных службах не было ни одного человека, который бы об этом не знал. Опер фальсифицировал дважды — когда изображал деятельность для начальства и когда подгонял бумаги под уже полученный агентурный результат. Никаких документов, реально отражающих направление агентурной операции, просто не существовало, все бумаги, хранящиеся в оперативных и архивных делах, описывали обратный во времени процесс, похороненный под грудой дезы. Эта система бюрократических фальсификаций, спонтанно возникшая в недрах НКВД, прессующего самого себя, являлась никем, никогда не организованной и не требующей наладки системой защиты и во времена Воронцова продолжавшей надежно шифровать и агентурный процесс на любом его этапе. Но эта шифровальная машина, подобно дорогому хронометру, работала на драгоценном камне, которым являлся толковый информатор — без него она останавливалась. Сыск начинался там, где прилежный и удачливый старатель находил такую драгоценность, а Воронцов был толковым сыщиком и имел кое-что в своем кармане. Однако прежде чем извлекать что-то из своего кармана, следовало тщательно ознакомиться с содержанием общей корзины, и Воронцов принялся за акт судмедэкспертизы.