Избранные сатирические стихотворения - Дмитрий Минаев

Там умника великого Для умоослабления С утра сажали до ночи За греческий букварь;

Долбить его заставили Язык великой Греции С латинскою грамматикой Упорно, по пятнадцати Часов во всякий день.

А чтобы отупление Быстрее подвигалося, То в виде развлечения Дозволили ему

Издания российские, По выбору особому, Читать в часы свободные От греческой долбни.

И вот пред ним явилися Изделья, подходящие К системе исправления: Гилярова-Платонова,

Каткова и Краевского И наконец Суворина, Столь смело овладевшего Булгарина пером.

Такими журналистами Приниженный, измученный, Учителем классическим Задавленный вконец,

Тупеть Сорвиголовый стал, Расслабивши мозги "Печатью" усыпляющей, Латынью одуряющей;

Год от году тупеет он В познанье книжной мудрости, От вечного зубрения Двух мертвых языков.

Когда же в дом родительский Вернулся он на пятый год, Везя диплом блистательный, Весь город ликовал,

Перерожденью "умника" С восторгом аплодируя: От каблуков до маковки Он идиотом стал.

А Глупость всемогущая Над ним лукаво тешилась: "Скажи-ка, добрый молодец, Доволен ли ты мной?"

Шипела распроклятая: "Скажи-ка, добрый молодец, Кому на свете плохо жить? Кому и отчего?"

1871

СВОЙ СВОЕМУ ВОВСЕ НЕ БРАТ (Современная пословица)

Стремясь к сближению с народом, Сошелся барин с мужиком И разговор с ним мимоходом Подобным начал языкам.

Барин Дай руку, пахарь! По принципам Я демократ и радикал… Но как же звать тебя?

Мужик Антипом.

Барин Я твой гражданский идеал Желал бы знать хотя отчасти. Защитник ты какой же власти: Консервативной или нет? В свои "дорожные наброски" Вписать хочу я твой ответ.

Мужик Ты это баешь по-каковски?

Барин Чего ж боишься ты, хитрец, Мне отвечать категорично? Сообрази же наконец: Друг друга мы поймем отлично При полном тождестве идей. "Свободу совести" людей Ты признаешь и понимаешь?

Мужик Чаво?

Барин Ну, то есть… отрицаешь Ты право каждого иметь Свою религию, любезный? Вопрос весьма не бесполезный, Чтоб нам собща его решить… Мир старины приходит в гнилость…

Мужик Да что вам нужно, ваша милость? Вы темно говорите так, Что вас понять мне трудновато…

Барин Да ты не бойся же, чудак! На том стоим мы, чтоб, как брата, Теперь встречали мужика; Мы все на том стоим пока, Чтоб реставрировать картину Всей вашей жизни бытовой И вековечную кручину Сменить на праздник вековой… А ты на чем стоишь, друг мой?

Мужик На чем? Да на земле, известно!.. Барин Ах, всё не то! Ну как тут честно К ним относиться! Нас поймут Скорей колбасники из Риги…

Мужик Что хлеба мало в нашей риге Могу сказать…

Барин (наставительно) Хлеб там, где труд, И вас, поверь, mon cher, спасут От вашей бедности и спячки Ассоциации и стачки. Я без ума от них!..

Мужик Эх-ма! Признался сам, что без ума!..

Барин Читал ли ты хотя Жорж-Занда?

Мужик Да я, кормилец, не учен.

Барин Возможна ль с ними пропаганда! Нам нужно лень забыть и сон, Вступить в борьбу открыто, смело, Нам нужно всем, карая зло, Чтобы в руках горело дело…

Мужик У нас сгорело все село, Так не поможешь ли мне, барин?

Барин Ну как тут будешь солидарен С подобным скифом? Как его Встряхнуть, чтоб он от сна проснулся?

Мужик (тихо) Мой барин, кажется… того… Немножко головой рехнулся.

Смущенный странным языком, Мужик пришел в недоуменье, И прогрессиста с мужиком На этом кончилось сближенье. Один из них пошел домой, Себя беседой растревожа, Другой домой побрел бы тоже, Да дом его сгорел зимой.

1871

ПОЛУСЛОВА

Обучена в хорошей школе Ты, муза бедная моя! От света, с тайным чувством боли, Желанья жгучие тая, Ты изломала бич сатиры И сходишь так в мир грустный наш: В одной руке — обломок лиры, В другой же — красный карандаш. Ты тихо песни мне диктуешь, То негодуя, то любя, И вдруг, прервав сама себя, Свой каждый стих процензируешь, И, дрогнув порванной струной, Твой голос слух на миг встревожит, Но только смех один больной Наружу вырвется, быть может. К чему ж нам петь? И я едва Расслушал, затаив дыханье, Ее ответ: "Полуслова Все ж лучше вечного молчанья…" (1871)

ЗОЛОТОЙ ВЕК (Октавы)

I

Немало развелось теперь людей Всем недовольных — холодом и зноем, Печатью, сценой, множеством идей, Нарядами с нескромным их покроем, Решеньями присяжных и судей, И стариной, и новой жизни строем, И русскою сатирой, наконец… Вступись же, сатирический певец,

II

Скорей за репутацию сатиры И отвечай: вы правы! мы скромны, Не кровопийцы мы и не вампиры, Но в этом не видать еще вины, Как думают различные задиры. Когда нет зла среди родной страны, Где каждый счастьем ближних только занят Где без улыбки праздничной лица нет

III

Как может быть сатира наша зла? Какие сокрушительные ямбы Придут на ум, когда одна хвала Сама собой ложится в дифирамбы, Когда поэт, как из цветка пчела, Отвсюду мед сбирает, и не вам бы, Друзья мои, скорбеть, что этот мед Сатире нашей пищи не дает.

IV

Живем мы в век "отчетностей" и съездов, Общественных, обеденных речей, Манифестаций шумных у подъездов И экономной топки для печей, Прогресса всех губерний и уездов, Где что ни шаг, то всюду для очей "Отрадное и светлое явленье", Достойное похвал и умиленья.

V

Сегодня — где-нибудь народный пир, А завтра шумный праздник юбилея И торжество на целый русский мир, Где, от вина и счастия алея, Сливаемся мы в сладкозвучный клир, И никогда такая ассамблея Насмешки злой — о, боже сохрани! Не вызовет в печати в наши дни.

VI

Кто ж явится с сатирою бесстыдной Среди торжеств, веселья и утех Смущать в толпе покой ее завидный? Нет, на такой мы не способны грех. У нас есть только юмор безобидный И цензированный самими нами смех, Без всякого ехидства и протеста: В Аркадии сатирикам нет места.

VII

Но все-таки мы смелы чересчур И говорим с известною свободой; Без страха наш развязный балагур Трунит над бедной финскою природой, На "чернь" рисует ряд карикатур (Над "чернью" смех повальною стал модой), А иногда, как гражданин-пиит, Городовых и дворников казнит.

VIII

До колик мы смеемся иногда, С эстрады клубной слыша анекдоты О плутовстве одесского жида, О мужичке, который до икоты Напился пьян… Все это без вреда Нас развлекает в клубе в день субботы; Тот смех лишь возбуждает аппетит И нашему веселью не вредит.

IX

Наш юмор безобиден. Скуки ради Стишки запретные мы любим почитать, Мы подтруним над "сильным мира" сзади, Чтоб льстить в глаза и стулья подавать, И наши черновые все тетради Наполнены — коль правду вам сказать Хвалебными посланьями к вельможам… Мы никого сатирой не тревожим.

Х

И это ли не признак, что наста Век золотой? Смех горький затаился В груди людей, и каждый думать стал Теперь: "И я в Аркадии родился!" И потому российский Ювенал В Полонского у нас преобразился И начал славить умственный застой, Как делает граф Алексей Толстой,

XI

Который некогда так весел был и боек… — Да, век прошел проселочных дорог, Валдайских колокольчиков и троек, Исчез и крепостник и демагог; Цыганок нет, нет ухарских попоек, И вместе с тем почил на долгий срок, Похороненный с прочими грехами, Наш прежний смех — и в прозе и стихами.

XII

По рельсам чинно ездим мы теперь, Цыганок заменили оперетки, И прогрессистом смотрит прежний зверь, Безумные попойки стали редки, Крепостники, смирившись от потерь, Не могут жить, как прежде жили предки, Повсюду тишь да божья благодать… Откуда же сатиры ожидать?

XIII

Сатира с отрицаньем неразлучна, А мы давно девизом запаслись, Что вкруг "все обстоит благополучно", И, искренно поверив в тот девиз, Нашли, что и без смеха нам яе скучно, А если б даже им мы увлеклись, То этот смех не смех ведь, а скорее Хихиканье ливрейного лакея. 1872

НЕОТРАЗИМЫЕ ИСТИНЫ (Робкое подражания "Гражданину")

Тот не огонь, который жжется, Холодный лед совсем не лед, И то прогрессом не зовется, Когда народ идет вперед. Пусть целый мир мотает на ус: Тьма нам полезнее, чем свет, Движенья в мире нет без пауз, Реформ и книг без точек нет. Должны мы пить сухую воду, Ее налив в стакан без дна, И слаще сахару и меду Сатира быть всегда должна. Писатель должен быть без мысли И действие без всех причин, И никогда о здравом смысле Не должен думать "Гражданин".

1872

"ПОЭТ ПОНИМАЕТ, КАК ПЛАЧУТ ЦВЕТЫ…"

Поэт понимает, как плачут цветы, О чем говорит колосистая рожь, Что шепчут под вечер деревьев листы, Какие у каждой капусты мечты, Что думает в мире древесная вошь. Он ведает чутко, что мыслит сосна, Как бредит под раннее утро, со сна, И только поэт одного не поймет: О чем это думает бедный народ? (187З)

СМЕХ

Всегда неподкупен, велик И страшен для всех без различья, Смех честный — живой проводник Прогресса, любви и величья.