Костер в ночи - Мария Петровых

1929

Старость

Смысл старости печален и суров:За радость покарать, унизить наказаньем…Так, вместо возбуждающих смешков —Разбухшие мешочки под глазами.

Нет на ладонях ласк. Ослабли пульсы зла.Любимый отошел — не вскрикнула от боли…Так ревность ревматизмом зарослаВ суставах, не сгибающихся боле.

И вместо властных слов — нелепый лепет льнетК обрюзгшим деснам… Смрад оплывшему огаркуПрощаешь, мимо чашки каплешь йодИ желчью харкаешь на старую кухарку.

На столике — и пластырь и псалтырь…(Твоей ли пластике рукоплескали?..)За окнами — постылое: пустырь.Да ночь насмешливые звезды скалит…

1929

Сон

Кате

Да, все реже и уже с трудомЯ припоминаю старый домИ шиповником заросший сад —Сон, что снился много лет назад.А ведь стоит только повернуть,Только превозмочь привычный путь —И дорога наша вновь легка,Невесомы наши облака…

Побежим с тобой вперегонкиПо крутому берегу реки.Дом встречает окнами в упор.Полутемный манит коридор…Дай мне руки, трепетанье рук…О, какая родина вокруг!

В нашу детскую не смеет злость,Меж игрушек солнце обжилось.Днем — зайчата скачут по стенам,Ночью — карлик торкается к нам, —Это солнце из-за темных гор,Чтобы месяцу наперекор.

В спальне — строгий воздух тишины,Сумрак, превращающийся в сны,Блеклые обои, как тогда,И в графине мертвая вода.Грустно здесь, закроем эту дверь,За живой водой пойдем теперь.

В кухню принесем ведро невзгодНа расправу под водопровод,В дно ударит, обожжет краяТрезвая, упрямая струя,А вокруг — в ответ на светлый плеск —Алюминиевый лютый блеск.

В зал — он весь неверию ответ,Здесь корректно радостен паркет,Здесь внезапные, из-за угла,Подтверждающие зеркала.Поглядись, а я пока пойдуНа секретный разговор в саду.

Преклоню колени у скамьи:Ветры, покровители мои!Долго вы дремали по углам,Равнодушно обвевали хлам.О, воспряньте, авторы тревог,Дряхлые блюстители дорог,Вздуйтесь гневом, взвейтесь на дыбы,Дряхлые блюстители судьбы!..

Допотопный топот мне воследПышет ликованьем бывших лет.Это ветры! Судорга погоньИль пощечин сладостный Огонь.На балконе смех порхает твой.Ты зачем качаешь головой?Думаешь, наверно, что, любя,Утешаю сказками тебя.Детство что! И начинаешь тыМилые, печальные мечты.

Мы с тобою настрадались всласть.Видно, молодость не удалась,Если в 22 и 25Стали мы о старости мечтать.В темной глубине зрачков твоихГоречи хватает на двоих,Но засмейся, вспомни старый сад…Это было жизнь тому назад.

1930

Рьявол

В. Д.

О рьяный дьявол, черт морской…Дремучий Рьявол, спящий в тучеМладой воды, на дне…   Ногой,Обутой камнем, и онучейНебрежно скрученной волныКачаешь ты морскую чашуНечаянно…   Ты видишь сны…Волну взъяренну и кричащуС хрипеньем выдыхаешь тыНа боль предельной высоты.

Несчастный черт, безвестный бог!Стихия стихла в нем, и разомОн синей мукой изнемог,До пены гневался…   Чтó разум,Когда в тоске душа и плоть!И чтобы чрево проколоть,Бог жрал кораллы.   Бедный черт!Грозноголосый Рьявол, где ты?

Ты пьяно спишь, полуодетый,Не накренишь рукою бортПлавучей дряни…   Смело ворыКромсают колесом волну.Ты их не позовешь ко дну,Не вступишь с ними в разговорыНеравные…   Пускай врагиПлывут спокойно над тобою…Во сне ты чувствуешь кругиВоды испуганной, но к бою,Но к штормам с шрамами на дне,Но к буре с пеной на спине —Влеченья нет…   Несчастный Рьявол!С какой волной ушла душа?Ты море Черное исплавал,Захлебываясь и спеша,Но волны — все одни и те же.Ты ослабел и стал все режеМетаться. Ты залег на дно.Ни слез, ни гнева — все равно.

Но отзовись мне, бог безвестный!Проснись хоть раз, одетый бездной,Безумный бог!   И я живу,Темнея от бессильной жажды,Как жаждет пробужденья каждый,Кто заколдован наяву.

1930

Восточный Крым (Отрывок)

…Но я вернусь к твоим просторам,И ты печаль мою рассей,Суровый берег, на которомБродил усталый Одиссей.

Тогда воительницы милостьОн верным сердцем призывал,И дева светлая спустиласьНа голубые глыбы скал.

Она отплыть ему велела,Враждебный ветер укротив,И парус он направил смелоВ послушно-голубой залив.

Она стояла здесь, блистаяБессмертьем юной красоты.Кустов испуганная стаяМеталась у ее пяты.

Змеенышем обвивши чресла,Подъяв копье, щитом звеня,Вдруг белым облаком исчезла,Растаяла в сияньи дня…

Неукротимы, непрестанны, —Шел, верно, родовой раздор,—Врубались в землю ураганыИ там остались до сих пор.

В ее расщелинах застылаТень от побоища богов.Ее таинственная сила Похожана беззвучный зов…

Но мне родней родного — море,Когда мильярдами сердецДрожит, само с собою споря,Швыряя берегу венец…

1930

Муза

Когда я ошибкой перо окуну,Минуя чернильницу, рядом, в луну, —В ползучее озеро черных ночей,В заросший мечтой соловьиный ручей, —Иные созвучья стремятся с пера,На них изумленный налет серебра,Они словно птицы, мне страшно их брать,Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.Встречаю тебя, одичалая ночь,И участь у нас, и начало — точь-в-точь:Мы обе темны для неверящих глаз,Одна и бессмертна отчизна у нас.Я помню, как день тебя превозмогал,Ты помнишь, как я откололась от скал,Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,Ты любишь скрываться в расселинах строк.Исчадье мечты, черновик соловья,Читатель единственный, муза моя,Тебя провожу, не поблагодарив,Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

1930

Болдинская осень

Что может быть грустней и прощеОбобранной ветрами рощи,Исхлестанных дождем осин…Ты оставался здесь одинИ слушал стонущие скрипыПомешанной столетней липы.

Осенний лед, сковавший лужи,Так ослепительно сверкалЗарей вечернею… Бокал —Огонь внутри и лед снаружи —Ты вспомнил… (Он последним был,Соединившим хлад и пыл.)

Той рощи нет. Она едваУспела подружиться с тенью,И та училась вдохновенью, —Сгубили рощу на дрова.Для радости чужих дорогТри дерева господь сберег.

Их память крепко зарослаКорой, дремотой и годами,Но в гулкой глубине дуплаТаят, не понимая сами, —Свет глаз твоих, тепло рукиИ слов неясных ветерки.

Несчастные! Какая участь!Но пред тобой не утаю —Завидую, ревную, мучусь…Я отдала бы жизнь мою,Чтоб только слышать под коройНеповторимый голос твой.

Летучим шагом АполлонаПодходит вечер. Он вчернеЛуну, светящую влюбленно,Уже наметил, — быть лунеПод легкой дымкою туманаПечальной, как твоя Татьяна.

Дорогой наизусть однойТы возвращаешься домой.Поля пустынны и туманны,И воздух как дыханье Анны,Но вспыхнул ветер сквозь туман —Бессмертно дерзкий Дон Жуан.

В бревенчатой теплыни домаТебя обволокла истомаУсталости… Но вносят свет,Вино, дымящийся обед.Огнем наполнили камин,Прибрали стол, и ты — один.

Ты в плотном облаке халата,Но проникает сквозь халат —Тяжелый холод ржавых латИ жар, струящийся от злата…Ты снова грезишь наяву,А надо бы писать в Москву.

Но, сколько душу ни двои, —Чтó письма нежные твои,Прелестные пустые вести,И чтó — влечение к невесте,И это ль властвует тобой,Твоей душой, твоей судьбой!..

Во влажном серебре стволовТроились отраженья слов,Еще не виданных доныне,И вот в разгневанном камине —Внутри огня — ты видишь ихИ пламя воплощаешь в стих.

С тех пор сто лет прошло. НиктоТебе откликнуться не в силах…

1930