Городские сказки. Сказочные истории и рассказы - Елена Николаева-Цыганкова

Ну, уж горшочки с кашей я вам и не предлагаю, это совсем старинная вещь, да и коза вам золотая вряд ли нужна.

И тут он пытливо уставился на меня. Глаза его сверлили и сверлили меня.

Я, как бы через силу ответил: – Ну а что же будет, если правитель согласится поменять свою молодость на ваши волшебства?

– Оооооо! – закричал маг. – Тогда я стану самым молодым магом, у меня будут тысячелетия на новые опыты, и потом, я смогу…

А… вам незачем этого знать.

Вам и надо-то лишь уговорить правителя на обмен. Кстати, неплохой обмен.

Вы же знаете, с вами я честен. Мне к правителю нельзя, не допустит он меня, только вам он и верит. Потому и выбор мой пал на вас.

Соглашайтесь, ведь, согласившись со мной и моим предложением, вы тоже приобретете вечность! И будете рядом со мной всегда! Думайте! Думайте!

Если хотите, могу вам дать примерить вот шапку эту, и кошель потрясти. Ну, как?

Я напряженно думал. Вспоминал правителя, вспоминал – ну почему он допускает к себе только нас с Малир. Думал, думал, сердце лихорадочно стучало в груди моей. Малир, прижимаясь ко мне всем телом, давала мне свою силу отваги и свою память.

И я, о, счастье, вспомнил, что мы совершенно безбоязненно сможем принести правителю нашему эти дары от мага. Правитель наш лучший друг. Принести ему можно это совершенно безбоязненно, потому что он самый лучший и чистый человек, который был нам известен. Никогда и ни за что он не согласился бы ни от кого взять дары эти. Даже если бы мы их ему преподнесли.

Такого чистого сердца не видели мы, к такой чистоте мы стремились с Малир. Он был для нас примером примеров. Он был Идеалом, к которому надо стремиться всем.

Малир, крепко сжав мою руку, будто прочитала она мои мысли, тихонько шепнула: «Ты прав! Я с тобою всегда и навсегда! И рада, что ты уверен в чистоте правителя, и еще больше рада, что ты чист сердцем, и так же, как и он, горяч!»

Но все же, несмотря на заключения мои мысленные и поддержку Малир, я отказал магу. Сказал, что дружбу предать нельзя, что нет смысла искушать правителя, что если бы и сам был правителем, то ответ мой был бы такой же. И если магу нужны мои и Малир молодость и силы, то и тут ему будет отказ.

Завизжал маг, будто отдавили ему мозоли тысячелетние. Кинул в нас ключом железным от подземелья, где мы сидели, но, выставив вперед руку, и почувствовав, что Малир тоже протянула руку вперед, мы вдвоем поймали ключ.

***

Стряхнув с себя наваждение темноты, я обнаружил в руке ключ, который еще держала в руке Диана, мы находились вдвоем в запаснике музея.

***

Что было потом? Думаю, что это будет не так интересно читателю.

Единственное, что стоит добавить, что с недавних пор работаем мы с Дианой вместе, в нашем любимом Краеведческом музее.

Да, и все же уточню про механизм старинный, который нашел и принес в Краеведческий музей дедушка. Выяснилось, что это старинные солнечно-звездные часы.

У нашего музея раритет этот забрали потом в главный музей нашего Отечества, уж очень он им интересен показался.

Павел

Кроме Павла, в купе пассажиров не было.

Убрав свои вещи, он забрался на верхнюю полку.

– Ну и хорошо, что нет никого, – с облегчением подумал Павел, – не будут лишний раз тревожить беседами или вопросами, которые так часто возникают у случайных попутчиков.

Мысли громоздились одна на другую. Лезли, толкаясь, будто в безумной очереди. Молодого человека лихорадило от его, как ему казалось, безвыходного положения. Потом он вдруг успокаивался, вздыхал тихо, пытаясь уснуть, но опять круг мыслей, завершив один виток, заходил на другой.

Его мутило от себя, от всего того, что он старался забыть всеми силами.

Он хотел спрятаться от мыслей и от себя. И наконец-то он забылся беспокойным сном. Поминутно вздрагивая, ежась, свернувшись в калачик.

На одной из станций в купе вошел дед. Скинув с себя рюкзак, он, стараясь не шуметь, вышел за чаем.

Вернувшись с двумя полными стаканами горячего, исходящего паром янтарного напитка, он уселся на нижнюю полку.

Павел, почувствовав, что в купе ворвались струи свежего ночного воздуха, приоткрыл глаза. Поморщившись опять от своих муторных мыслей, он попытался сделать вид, что спит.

Но дед, то ли не замечая, что парень, лежащий на верхней полке, сморщился, как от зубной боли, то ли желая просто поговорить, обратился к Павлу:

– Будь здрав, молодец!

В голосе деда играли звенящие ноты радости. Тембр голоса деда был сродни звучащему альтово-сопрановому регистру духовой трубы.

Голос его был удивителен. Он звал к пробуждению, он звучал так жизнеутверждающе, что Павел, не ожидая от себя такой прыти, ответил:

– И вам здоровьичка крепкого, дед! – войдя в роль нахлынувшей старины говора.

Мысли, которые будоражили сознание Павла, исчезли, или просто утихли.

Дед, завладев вниманием молодого человека, представился:

– Пантелеймон Петрович. Бывший работник совхоза «Заречный».

Павел, протянув руку с верхней полки, тоже назвал свое имя.

И спрыгнул сверху. Еще раз крепко пожав руку деду.

– Ну, вот и познакомились, – сказал Пантелеймон Петрович, – присаживайся рядом, да попьем с тобой чаю дорожного.

Павел сел за столик напротив деда. Вспомнив, что у него в сумке есть пирожки, приобретенные в привокзальном буфете, он вынул их и, развернув пакет, предложил угощение.

Колеса поезда мерно отстукивали ритм пути. Разговоры, поначалу не касающиеся личных дел, утихли, исчерпав себя.

Но дед, не успокоившись на этом, предложил Павлу:

– А давай-ка мы с тобой ещё чаю выпьем, да поговорим о жизни, вижу, что тебе не по себе, а чаек, глядишь, и поможет чем, а может и я смогу тебе чем пригодиться, да совет, ежели он тебе надобен, дать. Жизнь-то вроде простая штука. Но иногда так завернет, что уж и деваться от её виражей некуда.

Павел, вначале даже и не думавший о ночных разговорах с попутчиками, теперь переменил мнение по этому поводу. Дед своим выговором, да присущей ему теплоте в речи, вытягивал больные нити из Павла, помогая невольно убрать тяготившие его мысли. Настраивая думы его на лучшее звучание что ли.

– А давайте выпьем еще по стакану живительной влаги, – согласился он, и направился за чаем.

Вернулся быстро, даже торопясь продолжить беседу.

Дед, прищурясь, отпив глоток горячего чая, проговорил:

– Знаешь, Павлуша, расскажу я тебе немного о жизни своей студенческой. Давно это было, конечно. Давным-давно. Уж и быльем поросла память о тех далеких годах. Но, возможно, что тебе удастся хоть как-то понять себя, глядя на события своей жизни через призму тех событий, о которых поведаю тебе.

Увидев взгляд Павла, который пронзительно уставился на него, дед сказал:

– Видишь ли, сынок, глядя на тебя, понимаю, что тебе нужна поддержка. Плохо тебе, муторно тебе, а понять причину своей тоски-печали ты не можешь. А мы с тобой сейчас поговорим о всяком-разном. Я тебе о своем житье-бытье поведаю, а потом ты мне о своем расскажешь, если захочешь.

Павел притих, понимая, что дед этот – не совсем простой дед. Знающий что ли. Всяк ли человек может понять, что кому-то рядом с тобой плохо. Вот то-то и оно, что не всякий. Каждый видит во всем только себя, а нужды рядом сидящего и стоящего не чувствуют и не принимают.

Дед продолжил:

– Было это можно сказать при царе Горохе, то есть давненько, учился я тогда в институте. Тогда, было времечко, отправлялись студенты на лето в составе стройотрядов или на строительство, или в помощь колхозам и совхозам. Да ты знаешь, наверное, о такой практике?

Павел кивнул, подтверждая слова деда.

Пантелеймон Петрович продолжал:

– Наш стройотрядный курс из родного института поделили на несколько частей и отправили по деревням страны нашей огромной.

На долю нашего отряда выпала честь строительства конюшен, да заготовка сена и силоса.

Все городские были в нашем отряде. Ни одного деревенского паренька или девушки.

Все нам было в новинку. Нас привезли, выгрузили вещи и оставили в деревне на два месяца.

Председатель совхоза был рад увидеть нас. Добрые руки, да в пору, когда необходимо заготавливать впрок сено, очень нужны были в деревне.

Нам выделили сарай не сарай, а очень просторное помещение, барачного типа.

Кстати, сарай-то неплохой был. Пол, устланный свежим сеном, пахучим, притягивал взгляды своей необычностью.

Девчонки наши поначалу возмущались тому, что мы, будто коровы, в хлеву жить должны. И убрали все сено из-под ног. Вместе с сеном ушла романтика деревенской жизни. Запах лета улетучился из нашего нового дома. И девчонки снова, теперь уже радуясь, разбросали сено по полу.

И впоследствии ежедневно кто-нибудь из них приносил новой травы, для усиления запаха в наших деревенских хоромах.

Девчонок у нас в отряде было всего двое. Танюша да Аннушка. Они поехали с нами, зная, что им придется готовить нам ежедневно супы и каши, варить бесконечные компоты, читать нотации вместо оставленных нами дома мам и бабушек.