Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну - Наталия Нарочницкая

Мюнхен и позиция «демократических стран» показали бессмысленность для СССР пребывания в фарватере англосаксонской стратегии. Это признал в своем докладе и сам М. Литвинов, не без оснований считавшийся представителем англосаксонского лобби в СССР. При нем внешняя политика СССР не просто плавно переместилась от рапалльской линии в антигерманский лагерь, что было естественно после прихода Гитлера к власти. СССР вступил в Лигу Наций и начал активно демонстрировать надежду на согласие с Западом в поиске коллективной безопасности. Доклад Литвинова был сделан во время Мюнхенского сговора, что было сразу замечено на Западе. «Речь, произнесенная вчера Литвиновым, в основе, мне кажется, признает провал политики коллективной безопасности, которая была в продолжении последних лет основой внешней политики Москвы… Это признание не может не привести к заключению о том, что СССР отклоняет какую бы то ни было ответственность за то, что случится в Европе, и отныне будет руководствоваться исключительно своим собственным интересом и собственными идеалами», — сообщает посол Италии Аугусто Росси осенью еще 1938 г.

Хрестоматийная история и новые подтверждения бесконечных попыток и планов показывают одно: переговоры и затягивания со стороны западных стран среди прочего имели целью отвлечь внимание СССР от поиска самостоятельных возможностей, предупредить его обращение к модус вивенди с Германией. Чего только стоят многомесячные переговоры по общей декларации Англии, Франции, СССР и Польши! Мало того что Польша была главным препятствием такой декларации, Британия постоянно меняла свою позицию, попеременно то сея надежды, то беря свои слова обратно и всегда отказываясь включать туда пункт о собственных обязательствах и гарантиях.

Весьма красноречиво отражает реальную обстановку разговор постоянного представителя в Лондоне И. М. Майского с заместителем министра иностранных дел Великобритании А. Кадоганом, который принялся убеждать Майского, что Лондон готов принять декларацию против грядущей агрессии Германии: «Я слушал Кадогана с большим недоверием, — записал в донесении Майский. — Зная вековую нелюбовь Англии к «твердым обязательствам» вообще, а на континенте Европы в особенности, зная традиционное пристрастие Англии к игре на противоречиях между третьими державами со свободными руками, зная, наконец, как уже на моих глазах брит(анское) прав(ительство) никогда даже и слышать не хотело о гарантии границ в Центральной и Восточной Европе, я с трудом мог себе представить, чтобы Чемберлен согласился дать твердые обязательства Польше и Румынии. Наконец, он спросил: «Почему вы так усмехаетесь? Почему Вам кажется подобное решение кабинета невероятным?» Я возразил: «Потому что ваш новый план, если он только вообще будет реализован… представлял бы что-то похожее на революцию в традиционной внешней политике Великобритании…»» Кадоган пожал плечами: «Да, конечно, это было бы революцией в нашей внешней политике, — оттого-то мы так долго не можем принять окончательное решение»»[8]. При этом Кадоган показал на часы и стал уверять, что правительство в этом момент принимает решение. Но решение в очередной раз не было принято!

СССР неизменно включал пункт о том, что «Англия, Франция и СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черными морями и граничащими с СССР, в случае агрессии против этих государств»[9]. Однако ни один проект со стороны Британии не давал гарантии Прибалтийским странам — западной границе СССР, все они практически заканчивались уклонением от решительного шага. Это подтверждают практически все опубликованные ранее и вводимые в оборот новые архивные документы. В ответ на предложение СССР от 17 апреля Галифакс вновь сообщил Майскому, что «Британия будет настаивать на своем первоначальном предложении о нашей (советской. — Н. Н.) односторонней гарантии для Польши и Румынии». Британский министр сослался опять на «оппозицию» Польши и Румынии, а о предоставлении англо-французской гарантии Прибалтийским государствам заметил, что, во-первых, сами эти государства будто бы высказываются против такой гарантии из опасения «спровоцировать» Гитлера, и что, во-вторых, распространение англо-французской гарантии на Балтику дало бы Гитлеру лишний аргумент для вбивания в голову германского населения мысли о политике «окружения».

В ответе советского посла было указано, что «предложенная английская формула лишена характера взаимности: мы обязаны помогать англо-французам, если они вовлечены в войну из-за Польши и Румынии, а они не обязаны нам помогать в аналогичном случае». Этот обмен мнениями проходил в дни, когда в «Таймс» была развернута большая кампания за то, чтобы сделать «еще одну попытку» договориться с Германией и Италией. Как сообщал И. Майский: «… В правительственных кругах явно чувствовался рецидив мюнхенской политики, и вновь подняли головы «умиротворители»[10].

В итоге очень интенсивные и напряженные попытки добиться результата от западноевропейских партнеров ничего не дали, что и привело к заключению пресловутого советско-германского договора 23 августа 1939 г.

Было ли такое развитие событий и итог совершенно неожиданными для западных государств, как это пытаются представить сегодня? Отнюдь. Уже в сентябре 1938 г., после переговоров с заместителем наркоминдел В. Потемкиным, посол Италии в СССР сообщал своему ведомству о полной разочарованности СССР, руководство которого полагает, что вслед за разделом Чехословакии Гитлер возьмется за Польшу, и выводе о неизбежности смены курса: «Я полагаю, что в настоящее время непосредственным результатом последних событий станет то, что СССР будет принужден оставить свои попытки международного сотрудничества с буржуазными правительствами западных демократических держав, перейдя к оборонительной политике относительной изоляции»[11]. Итак, будущая смена поисков договоренностей с Британией и Францией на пакт о нейтралитете с Германией названа западным дипломатом в его секретном послании в центр оборонительной политикой!

Во всех беседах с британским послом Сиддсом в Москве и Литвинов, и Молотов неоднократно доносили до него разочарование политикой Лондона, провал которой в Мюнхене позволял СССР «считать себя свободным от всяких обязательств»[12]. После Мюнхена и на Западе осознавали, что для СССР это единственный путь. Постоянно подпитывать в советском руководстве мнимую надежду на возможность соглашения о взаимных коллективных гарантиях — вот очевидная цель стратегии прежде всего Британии, главным инструментом которой была Польша.

Родоначальником искажения смысла Второй мировой войны можно считать германского историка Э. Нольте, взгляды которого в 70-е гг. вызвали бурные протесты всего научного и политического сообщества на Западе. До сих пор из-за своих нелиберальных взглядов он считается неполиткорректным, ибо фактически начал реабилитировать фашистские явления в Европе и косвенно оправдывать гитлеровские завоевания. Тем не менее именно его концепцию, избавляющую Запад от вины за грех нацизма, сейчас сделали стержнем фальсификации истории.

В своей книге «Европейская гражданская война. 1917–1945» Нольте доводит свою концепцию до апогея, интерпретируя международные отношения в межвоенный период и движение к войне как схватку двух идеологий, представляющих вызов гражданскому миру и обществу, а саму Вторую мировую войну — не как кульминацию стремлений к территориальному господству и к новому переделу постверсальского мира, а как якобы начатую Октябрьской революцией «всеевропейскую гражданскую войну». Нольте предпочитает не интересоваться фактами, а те, что общеизвестны, нанизывает на свою схему. Однако фактом является то, что решение о дате нападении на Польшу 1 сентября 1939 г. было принято Берлином еще весной 1939 г. и советское руководство было об этом прекрасно осведомлено. Более того, почти сразу после Мюнхена многие на Западе понимали, что СССР оказывается в полной изоляции. Так что тезис о том, что якобы именно пакт Молотова-Риббентропа привел к нападению на Польшу, абсолютно антиисторичен.

Нольте называет «пакт Гитлера-Сталина» «европейской прелюдией» ко Второй мировой войне. Разбирая текст секретного протокола о разделе сфер влияния, Нольте обрушивается на пункт о Польше, где говорилось, что вопрос о желательности для интересов обоих государств независимого польского государства и о том, каковы могли бы быть границы этого государства, может быть выяснен лишь в ходе будущего развития политической ситуации.

Обращаем внимание, что фраза эта почти совпадает с текстом из заметок кайзеровского канцлера фон Бюлова, сделанных еще в 1890 г. в отношении планов кайзеровской Германии в будущей войне против Российской империи. Планы, прямо скажем, полностью повторены Гитлером, да и расширение НАТО как будто идет по кайзеровским картам: «Мы должны в конечном счете оттеснить Россию от обоих морей — от Балтийского и от Понта Евксинского, на которых и зиждется ее положение мировой державы». Дряхлый Бисмарк оставил на полях помету: «Столь эксцентричные наброски не следует излагать на бумаге»[13].