Старый дом на захолустной улице - Сергей Семенович Монастырский

В городе новостей нет. Да и какие у нас новости? Только печальные, если кому-то приходит похоронка. Слава богу, на нашу улицу не приходили, так что все, кого ты знал живы.

Господи! Ну, зачем эта война?! Как же хорошо мы жили! Ну, ладно, скоро и война кончится, ты ведь тоже слушаешь сводки информбюро. Наверное, знаешь это лучше нашего.

Держись мой мальчик!

Целуем, твоя мама и сестренка!»

« Здравствуйте, мама и Светлана!

Мы ведем наступательные бои и гоним фрицев с нашей земли!

За меня не беспокойся, я под пули не подставляюсь. Нет, не трушу! Но как учит нас комбат: «Ты Родине живым нужен, а не убитым». Это он сказал по поводу недавнего случая.

Сидим мы в окопах, впереди длинное, пустое, просматриваемое поле. На том его конце – засевшие в окопах фрицы!

С обеих сторон идет обстрел. И вдруг один лейтенант, командир взвода орет:

– Взвод! За мной, в атаку! За Родину! – и выскакивает из окопа в полный рост.

Тут комбат, как заорет:

– Отставить! – и кроет этого лейтенанта матом:

– Ты то, орден захотел получить!? Пулю получишь, ста метров не пройдешь! Тут он и сказал: – ты Родине нужен живым.

Хороший у нас комбат! А лейтенанта с командования ротой снял! Так что вы не беспокойтесь – вернусь живым и с победой.

Ваш сын и брат»

***

«Здравствуй, Светлана!» Тете Наташе, это письмо не читай, оно для тебя. Ей отдельно напишу. Ты мне пишешь только вместе с мамой, тетей Наташей. А я очень хочу, чтобы ты мне писала отдельно. Ну, пожалуйста, хоть иногда.

Ты, же знаешь, я тебя люблю! Ни как сестру, да никакая ты мне и не сестра – просто росли вместе. Ты думаешь, что когда я тебе это сказал, уходя в училище, это была шутка?

Может, тогда это и была шутка. Но теперь, оставшись без тебя, каждый день, понимая, что могу быть убит, я понял, что действительно тебя люблю! Правда, люблю! Очень, очень! И поэтому буду стараться остаться живым, ведь война скоро кончится, и я к тебе приеду. И мы поженимся! Мне ничего больше не надо, только чтобы кончилась война и чтобы ты стала моей женой! Я для тебя сделаю все, все! И ты будешь самой счастливой на свете!

Не отвечай мне прямо сейчас. Давай, скажешь свой ответ при встрече!

Твой Василий»

« Тетя Наташа, здравствуйте!

Рад, что вы со Светланой здоровы и что все у вас хорошо. Да, конечно, плохо, что маме не разрешено писать на фронт из колонии, но мне достаточно почти ваших писем о ней, и ей, надеюсь, достаточно ваших писем обо мне. Пусть мама не беспокоиться, я же в прямых боях не участвую и под пулями не хожу. У разведроты, которой я командую, другие задачи. Вам похвалюсь, и маме напишите, что получил второй орден. Это большая боевая награда, мама может мной гордиться.

Вы спрашиваете, как я беру в плен немцев? Очень просто – подхожу к нему, делаю козу из двух пальцев, и говорю: «Хэнде Хох!». Он сдается и бежит впереди меня в наше расположение!

Всех обнимаю и скучаю!

Ваш Василий»

«Мама не ругайся, пожалуйста! У меня теперь есть невеста. Я ее очень люблю. И она меня. Она тебе обязательно понравиться! Зовут ее Рая. Она из роты связи, прикомандированной к нашему батальону. У нее нет родителей, фашисты всех убили. Когда кончится войн, мы с Раей приедем в наш дом и поженимся. Мам, она тебе обязательно понравится!

А теперь у меня просьба. Дело в том, что у нее грудь четвертого размера. Не смейся – очень красивая! А на складе больше третьего размера нет. Рая уже два года носит один бюстгальтер. Не могла бы ты по выкройкам тети Маруси – они ведь где-то остались, сшить бюстгальтер и прислать бандеролью. Бандероль пропустят.

Володя»

«Васька! Привет, дурачок! Про любовь будем говорить потом, возвращайся сначала живым и невредимым!

Твоя сестренка – Света»

«Тетя Наташа и Светланка! Пишу вам из госпиталя. Меня немного ранило. Так, ничего страшного. Но после лечения сказали, что комиссуют. Так что ждите, скоро приеду.

Ваш Василий»

***

В последний год войны из лагеря вернулась Маруся.

Теперь три женщины жили в стареющем купеческом доме. Да, дом старел, потому что его давно не касались мужские руки, облупливалась и тускнела краска на стенах, отходили и скособочивались резные наличники, да и внутри все слышнее скрипел деревянный пол, и обваливалась местами штукатурка.

Дом не жил. Он ждал наступления жизни, ждал уже выросших и посуровевших на войне детей, ждал, когда большая семья будет собираться за обеденным столом, и уже дети детей будут бегать по яблоневому саду.

… Первым, еще до дня победы, вернулся Васька. Из госпиталя он написал о дне его возвращения.

Трое женщин, укутанные платками от мартовского ветра, стояли на перроне, вглядываясь в каждый проходящий поезд.

Наконец, один из составов, лязгнув сцепленными вагонами, остановился.

На их маленькой станции из вагонов никто не вышел. И только двое проводников одного из дальних вагонов, вынесли и аккуратно поставили на землю что-то, и чемодан.

Маруся первой все поняла и беззвучно сползла на доски перрона, Светлана бросилась ее поднимать. И только Наталья со всех ног помчалась к последнему вагону.

Возле вагона, на досках перрона стоял, нет, сидел,… нет, просто как-то существовал, на деревянных дощечках покрытых одеялом Васька!

На нем был солдатский ватник, офицерская фуражка и вещмешок с запиской. Рядом стоял чемодан.

Ног по самые бедра у Васьки не было. Наталья, не разглядывая, просто упала на него, сжала в объятья и зарыдала.

Поседевшую в раз, с мутными глазами Марусю подвела Светлана.

Теперь уже рыдали все, сидя на грязном мокром перроне и не выпуская из объятий безногого офицера.

– Простите, – прошептал Васька, – ну, какой уж есть!

– Ты самый красивый, ты самый любимый! – сквозь слезы крикнула ему Светлана.

– Да? А замуж пойдешь?! – чтобы остановить женские слезы, шутил Васька.

…Дом зажил.

Первым делом, с помощью соседей сколотили Ваське машину для передвижения. Это был ладно сколоченный и покрашенный ящик с невысокими бортами с колесами от детского велосипеда. Васька в кожаных офицерских перчатках мог крутить два передних колеса руками, разъезжая, таким образом, по дому, а потом и по двору, и по улице.

Во-вторых, собрали праздничный стол, за который пригласили ближайших соседей, ведь он был первым фронтовиком с их улицы, вернувшийся с войны.

Васька был центром внимания на этом вечере! Он пел, играл на баяне, веселил шутками, разговорами. Трудно было представить, что этот самый веселый и радостный гость за столом сидит без ног!

О войне Вася не говорил. И не пил. Как не подначивали!

– Нельзя мне, – серьезно объяснял он. – Я инвалид, сопьюсь!

Пользы от Васьки дома оказалось много. Он постоянно что-то пристукивал, прибивал,