Гамиани, или Две ночи сладострастия - Альфред де Мюссе

— С этого дня ты будешь жить у меня. Называй меня «тетя». А теперь быстро собери вещи, через полчаса мы уезжаем. Поторопись, я не люблю опозданий. Можешь идти.

В доме тети меня ждала суровая жизнь. Маленькая комнатка, где единственным украшением было деревянное распятие. Жесткая постель. Молитва перед сном, молитва после сна, молитва перед обедом. Ежедневные визиты молодого священника падре Антонио, человека с жестоким выражением лица, холодными глазами и грубыми властными манерами. Исповеди превращались для меня в настоящую пытку, так нагло и бесстыдно он выпытывал у меня мои незамысловатые девичьи секреты.

Да, это было совсем не похоже на детство. Ни игр, ни развлечений. Я не знала, что такое смех, песни. Я была совсем одинока. У меня был только Бог, и я, молясь, делилась с ним своими горестями. Это несколько утешало меня, но после молитвы я горько плакала.

Так продолжалось несколько лет. Дни тянулись медленно и безрадостно. Однажды, когда мне было уже пятнадцать лет, тетя вдруг позвала меня к себе. Это было рано утром. Она еще лежала в постели.

— Подойди ко мне, — ласково сказала она. Мне еще никогда не приходилось видеть ее настроенной так доброжелательно. Жестом она приказала мне сесть у ее изголовья, потом вдруг притянула мою голову к себе на грудь, обняла меня и начала целовать, все крепче и крепче прижимая к себе. Пораженная, я поспешила высвободиться из ее объятий и убежала к себе. С этого дня каждое утро мне приходилось являться в спальню тети, ложиться с ней рядом и терпеть ее ласки, которые становились все более страстными.

— Как ты стала хороша, — говорила она мне, — какое у тебя горячее тело! — И она смеялась, обнимая меня, извивалась, запрокидывала голову, шептала бессвязные слова и снова смеялась. Тогда я, конечно, не догадывалась об истинных причинах ее привязанности ко мне, проснувшейся после стольких лет отчуждения, но чувствовала, что за всем этим что-то кроется, и ласки тетушки не радовали меня. Я уходила от нее встревоженная…

Как-то, после длительной беседы с падре Антонио, она позвала меня. Когда я вошла, падре внимательно осмотрел меня с головы до ног, удовлетворенно кивнул тете и внушительным голосом заговорил:

— Вы стали уже совсем взрослой, дочь моя. Пора уже подумать о вашем будущем. У меня нет никаких сомнений в том, что вы посвятите свою жизнь служению Господу, но я хотел бы предупредить вас об опасностях, которые ожидают человека на этом пути. Дьявольские козни подстерегают душу на каждом шагу. Только вам покажется, что вы ушли от соблазна, как дьявол уже смущает вашу душу следующим соблазном, еще более сильно захватывающим разум твой и тело. И устоять перед ним невыносимо трудно. Дьявол живет среди нас, дьявол живет внутри нас, и, чтобы изгнать его, не всегда достаточно молитвы и крестного знамения. И если вы грешны перед Господом, только страданием вы можете искупить свою вину перед ним, только страдание поможет вам очиститься. Если ваша вера истинна, то приготовьтесь к очищению, умертвите плоть свою, и Господь не оставит вас своей милостью. Приготовьтесь принять крестную муку и молите Господа, чтобы он дал вам силы и мужества все вынести. Сегодня вечером вам предстоит первое испытание. А сейчас идите с миром, дочь моя. Я буду молиться за вас, и Господь вас не оставит.

Подавленная и растерянная вернулась я к себе. Что меня ждет? Я попыталась молиться, но недобрые предчувствия уже полностью овладели моим сознанием. Все-таки я попросила у Господа поддержать меня в трудную минуту. Постепенно я успокоилась и продолжала думать о предстоящем испытании уже больше с любопытством, нежели с ужасом. Я вспомнила, что как-то тетка мельком говорила мне о каких-то истязаниях во искупление своих грехов, но говорила, скорее, как о чем-то приятном, чем страшном и мучительном. Теперь я уже с нетерпением ждала часа своего испытания, любопытство мучило меня, и мне казалось, что время идет невыносимо медленно.

Вскоре после того, как часы пробили полночь, дверь в мою спальню отворилась, и на пороге появилась тетя. Она приказала мне подняться и следовать за ней. Мы пришли в ванную комнату, где тетя сама раздела меня и омыла мое тело. После этого она подала мне черный балахон. Одев его на голое тело, я почувствовала какое-то необъяснимое волнение, душевный трепет и пришла в себя, лишь услышав приказ тетки идти. Тетя была одета точно так же, как и я. Длинная черная одежда зловещими складками скрывала очертания ее тела. Молча мы вышли из дома и сели в ожидавшую нас карету. Опять внезапно подступивший страх затуманил мое сознание, и я даже не заметила, когда мы остановились, и сколько времени продолжалось наше путешествие.

Дверь кареты распахнулась, и две сильные руки почти выхватили меня из кареты и поставили на землю. Я очутилась лицом к лицу с монахом, но рассмотреть его я никак не могла. Ночь была темная, а голова его была покрыта капюшоном. Тот же монах помог выйти из кареты и тетке. К тому времени мои глаза уже привыкли к темноте, и я смогла разглядеть, где мы находимся. Нельзя сказать, чтобы это место мне очень понравилось. Приземистый, лишенный всяких украшений каменный дом, похожий на конюшню или амбар, был окружен высокой каменной стеной. Окна дома были плотно закрыты тяжелыми ставнями. «Да, невеселое местечко!» — подумала я. Монах, сказав несколько слов кучеру, пригласил нас следовать за ним, и через несколько секунд мы уже стояли перед массивной дубовой дверью.

И вот я стою посреди обширной залы. Единственная свеча скудно освещала стены, задрапированные плотной черной тканью. Свеча горела неровно и тускло, и казалось, что толпа зловещих теней плотной стеной сомкнулась вокруг меня. В глубине залы возвышалась простая кафедра, на которой вдруг появился монах, лицо которого показалось мне очень знакомым. «На колени!» — шепнула мне тетя и, видя, что я не последовала ее совету, грубо толкнула меня. Ноги мои подкосились, и я тяжело опустилась на толстый ковер, устилавший всю залу.

Едва мои колени коснулись пола, как с кафедры раздался суровый голос монаха: «Готова ли ты к искуплению грехов, дочь моя?» Потребовалось снова энергичное вмешательство тетки, прежде чем я смогла прошептать свое «да». «Молись, дочь моя, и пусть Господь услышит твою молитву», — торжественно произнес монах и, не дожидаясь, пока я начну молитву, сам забормотал «Патер ностер». Я машинально повторяла за ним слова молитвы, не вникая в их божественный смысл.

Когда молитва была окончена, монах спустился с кафедры и медленно подошел ко мне. Только сейчас я узнала в нем падре Антонио. Увидев перед собой знакомое лицо, я почувствовала большое облегчение, и страх почти покинул меня. Тем временем святой отец уверенным и быстрым движением сорвал с меня мое одеяние, и я увидела, как его глаза загорелись алчным огнем при виде моего обнаженного тела. Когда он прикоснулся к моему плечу, я заметила, что его рука дрожит. И хотя мне было стыдно моей наготы, я с гордостью отметила про себя, что произвела сильное впечатление на падре.