Пятое время года - Ксения Михайловна Велембовская

— Нет, к сожалению, не помню. — Достаточно было Лийке перевести взгляд на майора, как в ее огромных теперь глазах вспыхнули на удивление кокетливые огоньки, обнажились в улыбке крупные, неровные зубы, и она стала прежней — некрасивой, но очень живой и потому привлекательной. — Так вы, товарищ майор, по какому вопросу?

Майор козырнул и заулыбался, как человек, который принес добрые вести.

— Я к вам по поручению Льва Левитеса.

— От Левочки?! — Раньше всегда такая важная, Лийка подпрыгнула и на радостях по-детски захлопала в ладоши. — Как он там? Жив? Здоров?

— Жив-здоров! Все в порядке, не волнуйтесь. Посылку, вот, велел вам передать. — Майор поспешно расстегнул замочки на кожаном чемоданчике и протянул Лийке пакет из плотной оберточной бумаги, перевязанный бечевкой, похожий на стопочку книг, хотя там, наверное, были гостинцы, что-то очень вкусное.

— Большое спасибо, товарищ майор! Жаль, не могу пригласить вас в комнату, у меня мамочка тяжело болеет. А так хочется поговорить! Знаете что? Нина, кажется? Вы ведь живете где-то поблизости? Вы не будете возражать, если мы поговорим у вас? А вы, товарищ майор, не возражаете? Вы не очень спешите?

— Ну, час-другой еще могу побыть в вашем полном распоряжении.

Огрызком карандаша, болтавшимся на веревочке у телефона, командирша Лийка записала адрес прямо на стене.

— Вы идите, я только покормлю мамочку и моментально приду!

После пропахшей керосином, ледяной квартиры в пустынном, сумрачном дворе показалось еще холоднее, ноги побежали сами собой, но майор обогнал и, шутливо раскинув руки, перекрыл дорогу:

— Девушка, давайте хоть познакомимся?

— Давайте.

Он заулыбался широко, белозубо, козырнул и, сняв теплую кожаную перчатку, протянул руку. Горячую, сильную:

— Алексей Орлов.

— Как Орлов?

— Так Орлов, Алексей Иванович. А почему вы удивились-то?

— Потому что я тоже Орлова. Орлова Нина.

— Неужто мы с вами родственники? Вот здорово!

— Вряд ли. Это распространенная фамилия.

Должно быть, на правах возможного родственника, Алексей Иванович решительно взял под руку. Щеки опять запылали, и она в смятении низко склонила голову — будто спасаясь от колючей вьюги.

— Ниночка, я спросить хотел. Ведь неудобно вышло, что эта Лия меня к вам пригласила? Мы, чай, вашим родным помешаем?

— Нет, не помешаете. Я живу одна.

Дом, в котором она родилась, был построен давно. В начале века, еще до Первой мировой войны. Входя в парадное через высокие, массивные двери, его обитатели — по рассказам бабушки, люди не самого высокого достатка, но вполне обеспеченные — поднимались по широким мраморным ступеням сначала на просторную площадку, выложенную мозаичной плиткой, а затем уже двигались дальше — либо пешком, для моциона, по удобной, полукруглой лестнице, либо на лифте, в кабине из полированного дуба, с большим зеркалом. Мраморные ступени порядочно стерлись: за два предвоенных десятилетия, за счет уплотнения старожилов, жильцов заметно прибавилось, зеркало из лифта куда-то исчезло, однако любимый старый дом выглядит еще весьма и весьма солидно.

Комната у нее тоже очень хорошая. Конечно, раньше здесь было гораздо красивее — с картинами, старинными книгами в кожаных переплетах, с маминым вишневым роялем, с саксонским фарфором в бабушкином буфете. Иногда, сумрачным днем, буфет так грустно смотрит своими пустыми полками, что хочется плакать. Но вечером в его стеклах отражается свет.

— Какая у вас комната большая! Поди, метров тридцать? Отродясь такой не видывал! — Запрокинув голову, Алексей Иванович с восхищением стал рассматривать лепнину на потолке и розово-голубой витраж над дверью. — Как красиво делали-то раньше!

— Вы садитесь, пожалуйста, а я пойду поставлю чайник.

Когда она вернулась, Алексей Иванович все еще разглядывал потолок, но уже сидя на стуле, а на столе перед ним лежали папиросы, плитка трофейного шоколада, сахар в развернутой желтой бумаге и пачка чая.

— Спасибо вам. А мне, вот, и угостить вас нечем. Хотите супа? Я уже поставила подогреть. Только он не очень вкусный.

— Да что вы, Ниночка, я отлично пообедал в столовой у себя в наркомате. А вы обязательно поешьте горячего. Небось, замерзли и голодная после работы? Правда-правда, вы кушайте, не стесняйтесь.

— Ну, хорошо. Вы тогда пока покурите. Сейчас я дам вам пепельницу. — Из множества папиных пепельниц сохранилась лишь одна — маленькая латунная рыбка.

Супа в кастрюльке было почти на донышке, и, пока она бегала из кухню в комнату и обратно, он успел подгореть. После нескольких ложек этой бурды аппетит разыгрался только еще сильнее, однако доставать хлеб из буфета и жевать на глазах у гостя было неловко. Скорей бы уж пришла Лийка! Тогда можно будет выпить чаю. Сладкого, с кусочком шоколада.

Алексей Иванович, куривший уже вторую папиросу, тут же загасил ее и поспешно разогнал рукой дым. Следовало занять гостя каким-нибудь разговором, и, хотя симпатичное оканье выдавало в нем уроженца северных областей, на всякий случай она решила спросить, не москвич ли он.

— Нет, но учился-то здесь, в Москве, в институте. После в аспирантуре. Только закончить не пришлось, война как раз началась. А родился в Переславле. Вы-то, чай, и не слыхали о таком городишке?

— Почему же? Я знаю. Там еще озеро… Плещеево? Верно?

— Верно! — Алексей Иванович был так счастливо поражен, что хлопнул себя по коленям и рассмеялся. — Вы, Ниночка, первый человек, кто знает, что есть такой город! Кому ни скажу, никто не знает!

Говорил майор охотно, искренне, держался просто, и все-таки, сама не зная почему, она боялась встретиться с ним глазами. Когда же наконец придет Лийка и они окажутся втроем?

Напрасно она так ждала Лийку. Принарядившаяся в светлую кофточку, Лийка уселась рядом с Алексеем Ивановичем и принялась подробно, то заглядывая ему в глаза, то хватая за руку, чтобы не отвлекался, обстоятельно, до мельчайших подробностей, выспрашивать «все-все» про своего Левочку. Пила свежезаваренный чай, отламывала не глядя шоколад от плитки и засыпала Алексея Ивановича бесконечными вопросами.

Они все говорили и говорили, совершенно не обращая внимания на молчаливую хозяйку, а она с каждой минутой все сильнее и сильнее ощущала себя словно бы лишней в собственной комнате. Потихоньку ушла на кухню и там, на холодном каменном подоконнике, даже всплакнула от обиды. Зачем было приглашать их? И суп подгорел, и есть очень хочется. Сейчас слопала бы хлеб с кипяточком, свернулась калачиком под одеялом, почитала книжку. Нет, Алексей Иванович — очень приятный человек. Лицо такое хорошее, по-русски открытое, держится скромно, с достоинством. Все дело в Лийке — невозможная нахалка, не дает и слово вставить и, должно быть, уже слопала весь шоколад!..

Ничего не изменилось, кроме того, что теперь Лийка громко