Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку - Сэм Кин

То утро изменило его взгляды на медицину. Паре больше никогда не пользовался кипящим маслом и стал совершенствовать свою пасту из яичных желтков и скипидара. (С годами рецепт несколько изменился и стал включать земляных червей.) На более глубоком уровне это научило Паре экспериментировать и самостоятельно наблюдать результаты, независимо от мнения старинных авторитетов.

На самом деле это было символическое обращение в новую веру; отказавшись от кипящего масла и других средневековых предрассудков, Паре фактически отрекся от средневекового менталитета, принимавшего на веру медицинские советы далеких предков.

Как явствует из врачебных отчетов Паре, он жил в эпоху почти гротескного насилия: в один день он мог лечить двенадцатилетнюю девочку, изувеченную ручным львом короля, а в другой – буквально упираться ногой в лицо герцогу, чтобы выдернуть отломившийся наконечник копья. Но Паре проделывал все это весьма уверенно, а готовность к экспериментам делала его хирургом-изобретателем.

Он разработал новое устройство для «трепанации» черепа, то есть для бурения отверстий в костях с целью ослабить давление на мозг, возникающее от воспаления или избытка спинномозговой жидкости. Он также изобрел тесты для различия – при особенно кровавых ранах головы – между жиром, который можно было безопасно удалять, и кусочками жировой ткани мозга, не подлежавшими удалению. (В двух словах: жир плавает в воде, а мозг тонет; жир растопляется на сковороде, мозг съеживается.)

Описывая выздоровление пациента, Паре обычно с пренебрежением отзывался о собственной роли. Ему принадлежит знаменитое изречение: «Я лечил больного, Бог исцелил его». Но многочисленные успехи, граничившие с чудом, принесли Паре заслуженную известность, и в конце концов Генрих назначил его «королевским хирургом».

Несмотря на опыт в лечении ран головы, Паре по-прежнему стоял ниже королевских врачей в медицинской иерархии, и ему пришлось уступить их требованиям в жаркой дискуссии в первые часы после инцидента. Лекари насильно скормили Генриху порцию ревеня с пеплом египетской мумии (должно быть, Паре закатывал глаза, пересказывая это в частных беседах), а потом отворили королю кровь, хотя у него уже открылось спонтанное кровотечение из прямой кишки.

Английский посол отметил, что в первую ночь король «очень дурно отдыхал», но большинство врачей сохраняли оптимизм и сходились на том, что, если не считать правого глаза, повреждения были незначительными. Действительно, когда король пришел в себя на следующее утро, он как будто сохранил здравый рассудок.

Амруаз Паре разработал новое устройство для «трепанации» черепа, то есть для бурения отверстий в костях с целью ослабить давление на мозг.

Но скоро Генрих обнаружил, что Екатерина фактически захватила власть во Франции. Он спросил о судьбе Монтгомери и с недовольством узнал, что шотландец, не доверявший Екатерине, уже бежал из страны. Генрих вызвал свою любовницу, но Екатерина уже расставила солдат у дверей дворца, чтобы воспрепятствовать прибытию Дианы. Но, пожалуй, самым поразительным было известие о ее приказе обезглавить четырех преступников, чтобы врачи Генриха могли ставить эксперименты над их головами с обломком копья Монтгомери и выработать метод лечения.

Между тем конный гонец торопился на северо-восток через леса и поля, направляясь в Брюссель, где находился двор короля Испании Филиппа II. (Как ни странно, тогда испанские короли жили на покоренных территориях Северной Европы.) Хотя недавний мирный договор оговаривал бракосочетание Филиппа с дочерью Генриха, тот не снизошел до присутствия на собственной свадьбе, заявив, что «испанские короли не бегают за невестами». Он послал герцога в качестве своего представителя на свадебной церемонии.

Для законной «консумации» брака герцог вечером вошел в спальню принцессы, снял сапоги и рейтузы и сунул ногу под одеяло, чтобы погладить обнаженное бедро девушки. В Париже ходило много непристойных догадок о том, могла ли такая любезность удовлетворить ее (1)[5]. Несмотря на свою надменность, Филипп хотел, чтобы Генрих продолжал жить, и вскоре после прибытия гонца он вызвал своего лучшего врача, единственного человека в Европе, чей опыт в изучении головного мозга соперничал с опытом Паре.

Еще подростком во Фландрии Андреас Везалий препарировал кротов, мышей, кошек, собак и любых других животных, которых он мог поймать. Но расчленение животных не вполне удовлетворяло его, и довольно скоро он последовал за своей истинной страстью: расчленением людей. Он стал грабить могилы по ночам, иногда устраивая схватки с собаками за останки трупов. Он также бродил ночью за городскими воротами и снимал с виселиц скелеты и трупы, карабкаясь по десятиметровым столбам, чтобы срезать болтавшихся в петле карманников и убийц, и считал себя счастливчиком, если вороны не успели сильно повредить их тела. Он тайком проносил трупы в город под одеждой, а потом неделями хранил их в своей спальне и тщательно препарировал, словно каннибал, смакующий трапезу. Ему также нравилось ощупывать органы и даже раздавливать их, чтобы посмотреть, что вытекает наружу. Каким бы жутким ни выглядело его увлечение, оно произвело революцию в науке.

В конце концов Везалий поступил в медицинскую школу. Как и у всех его коллег за последние тринадцать столетий, его медицинское обучение в основном состояло из запоминания трудов Галена, родившегося в 129 году нашей эры. Тогда препарирование людей находилось под запретом, но, к счастью для Галена, он был врачом римских гладиаторов, что обеспечивало наилучшую подготовку для анатома: раны гладиаторов часто бывали чрезвычайно тяжелыми, и он видел больше внутренностей, чем любой из живущих в то время.

Вскоре Гален основал анатомическую школу. Его работа была настолько оригинальной и всесторонней, что ни один из последователей так и не смог приблизиться к нему. В эпоху Возрождения анатомия как наука по-прежнему находилась на стадии младенчества, и большинство «анатомов» старались как можно меньше заниматься вскрытиями. Лекции по анатомии тоже выглядели анекдотично: главный специалист восседал на троне и вслух цитировал Галена, а его ученики внизу препарировали животных и показывали их внутренности. Анатомия была теорией, а не наукой.

Андреас Везалий, другой участник «поединка нейрохирургов». (Национальная медицинская библиотека)

Везалий – смуглый мужчина с густой черной бородой – обожал Галена, но после самостоятельного погружения в человеческую плоть стал замечать расхождения между старинным учением и свидетельствами, лежавшими на его анатомическом столе. Сначала Везалий отказывался верить собственным глазам и внушал себе, что, должно быть, ему попадаются трупы с врожденными уродствами. Он даже увлекся теорией, согласно которой человеческое тело изменилось со времен Галена, – вероятно, потому, что теперь мужчины носили плотно облегающие штаны и рейтузы, а не тоги.

Но в конце концов Везалию пришлось признать, что Гален заблуждался, хотя это и казалось немыслимым. Около 1540 года он составил список из двухсот вопиющих ошибок и пришел к выводу, что Гален дополнял свою «гладиаторскую» работу анатомированием овец, коз, быков и обезьян, а потом экстраполировал собранные данные на людей.

Благодаря этому бестиарию у человека появились дополнительные доли печени, двухкамерное сердце и мягкие «рожки» на матке, наряду с другими мутациями.

Недостатки Галена стали особенно явными, когда Везалий перешел к изучению мозга. Гален препарировал в основном коровьи мозги, в изобилии доступные на римских бойнях.

К несчастью для Галена, человеческий мозг устроен несравненно сложнее, чем коровий, и в течение тысячи трехсот лет медики пытались объяснить работу мозга на основе совершенно ошибочных представлений о его устройстве.

Везалий поклялся реформировать анатомию как науку. Он бросал вызов соперникам и даже стал разоблачать видных «анатомов», никогда не препарировавших человеческое тело. (Об одном из них Везалий презрительно сказал, что тот никогда не видел человека с ножом в руке, кроме как за обеденным столом.) Что важнее, он получил доступ к более широкой аудитории, когда написал один из основополагающих трудов западной медицины, De Humani Corporis Fabrica — «О строении человеческого тела».

За исключением нескольких грубых набросков в других книгах, это был первый труд по анатомии, включавший реалистические изображения людей. И что это были за рисунки! Везалий искал лучшего местного художника для создания иллюстраций к своему великому труду, а поскольку тогда он работал в Падуе, это оказался Тициан, чья художественная школа придала «моделям» эстетическую форму.