Дженни Даунхэм-Пока я жива - Неизвестно

Мама нежно улыбается мне:

-Ты познакомилась с парнем?

-Нет.

-Познакомилась, я же вижу. И как его зовут?

-Ни с кем я не познакомилась!

Папа в ярости.

-Это так на тебя похоже, -заявляет он. –Черт побери, в этом вся ты. Я так и знал, что от тебя помощи не дождешься.

-Да ладно тебе, -говорит мама. –Ведь ей от этого хуже не стало, разве нет?

-Ты посмотри на нее. Она едва стоит на ногах.

Все трое уставились на меня. Терпеть это не могу. Мне тоскливо, холодно, и живот болит. Ноет не переставая с тех пор, как мы с Джейком занимались сексом. Я не знала, что так будет.

-Вернусь в четыре, -бросает папа, входит в лифт. –Она почти две недели отказывается сделать анализ крови, так что позвони мне, если что-то изменится. Справишься?

-Да, конечно, не волнуйся. –Мама наклоняется и целует меня в лоб. –Я за ней присмотрю.

Мы с Кэлом садимся за стол на кухне, а мама ставит чайник, отыскивает среди стоящей в раковине посуды три чашки и ополаскивает их под краном. Достает из шкафчика пакетики с чаем, из холодильника молоко, нюхает его, выкладывает не блюдо печенье.

Я тут же засовываю в рот бурбонскую печеньку. Очень вкусно. Дешевый шоколад –сахар моментально поступает в кровь, в мозг.

-Я вам рассказывала про своего первого парня? –спрашивает мама, поставив чай на стол. –Его звали Кевин, он работал в часовой мастерской. Мне безумно нравилось, как он сидел, такой сосредоточенный, со стеклышком в глазу.

Кэл берет еще одно печенье:

-Мам, а сколько всего у тебя было парней?

Она смеется, откидывает длинные волосы за плечо:

-Нескромный вопрос.

-А папа был лучше всех?

-Ах, ваш отец! –восклицает мама и театрально хватается за сердце, отчего Кэл покатывается со смеху.

Однажды я спросила у мамы, почему у них с папой не сложилось. Она ответила:

-Он самый трезвомыслящий человек, которого я когда-либо знала.

Когда она его бросила, мне было двенадцать. Какое-то время она присылала открытки из мест, о которых я никогда не слышала –из Скегнесса, Гримсби, Халла. На одной из них была фотография гостиницы. «Здесь я теперь работаю, -писала мама. –Я помогаю кондитеру и очень поправилась!»

-Отлично, -заявил папа. –Пусть хоть лопнет.

Я развешивала открытки на стене своей комнаты- Карлайл, Мелроуз, Дорнох.

«Мы живем на ферме, как пастухи, -писала она. –Оказывается, хаггис делают из бараньего горла, легких, сердца и печени!»

Я этого не знала, как не знала и того, кто эти «мы», но мне нравилось рассматривать открытки с пейзажами Северной Шотландии –высокое небо, расстилающееся над заливом.

Потом наступила зима, и мне поставили диагноз. Кажется, сперва мама не поверила, потому что вернулась не сразу. Когда она наконец постучала к нам в дверь, мне стукнуло тринадцать.

-Прекрасно выглядишь! –воскликнула она, едва я открыла дверь. –И почему твой отец вечно сгущает краски?

-Ты будешь жить с нами?

-Не совсем.

Она нашла себе эту квартиру.

С тех пор всегда одно и тоже. Наверно, у мамы нет денег, а может, она боится, что я переутомлюсь, но все заканчивается тем, что мы садимся и смотрим телик или играем в какую-нибудь настольную игру. Сегодня Кэл выбрал «Игру в жизнь». Полная фигня, и я вечно проигрываю. В конце концов у меня оказался муж, двое детей и работа в туристическом агентстве. Я забыла застраховать дом и, когда налетел ураган я потеряла все сбережения. Зато Кэл стал поп-звездой и построил коттедж у моря, а мама- художницей, у которой куча денег и собственный замок. Я же рано вышла на пенсию (мне все время выпадало десять очков) и даже не стала пересчитывать остатки своих средств.

Потом Кэл решает показать маме новый фокус и уходит, чтобы взять в ее кошельке монетку. Пока мы ждем, я стаскиваю со спинки дивана одеяло, и мама урывает мне колени.

-На той недели мне надо в больницу, -сообщаю я. –Ты придешь?

-А разве папа не поедет?

-Вы оба можете поехать.

Она смутилась:

-А зачем тебе в больницу?

-У меня опять начались головные боли. Мне хотят сделать люмбальную пункцию.

Мама наклоняется и целует меня; я чувствую ее теплое дыхание на щеке.

-Все будет хорошо, не волнуйся. Я верю, что все будет хорошо.

Возвращается Кэл с фунтом.

-Дамы, следите за рукой, -произносит он.

Мне не хочется. Надоело смотреть, как исчезают предметы.

В маминой спальне я задираю футболку перед зеркалом на шкафу. Раньше я была страшная, как карлица. Кожа серая, а живот на ощупь словно тесто, вылезшее из кастрюли: палец тонул в рыхлых телесах. Все из-за стероидов. Преднизолон и дексаметазон в больших дозах. Оба лекарства –сущий ад, от них толстеешь, становишься уродливой и злобной.

Прекратив их принимать, я похудела. Теперь тазовые кости выпирают и ребра торчат. Я, словно призрак, постепенно покидаю свое тело.

Я сажусь на маминой кровати и звоню Зои.

-Что это вообще такое-секс? –спрашиваю я.

-Бедненькая, -жалеет меня Зои. –Тебе не понравилось, да?

-Просто я никак не пойму, отчего мне так неуютно.

-В каком смысле неуютно?

-Одиноко и живот ноет.

-Ах да! –восклицает Зои. –Помню такое. Как будто тебя раскупорили?

-Вроде того.

-Это пройдет.

-А почему мне все время хочется плакать?

-Тесс, ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Секс- лишь способ общения. Возможность расслабиться и почувствовать себя желанной.

По голосу кажется, будто Зои улыбается.

-Ты что, снова под кайфом?

-Нет!

-А где ты?

-Мне надо бежать. Скажи, что там у тебя дальше по списку, и мы все решим.

-Я передумала. Список-полная фигня.

-Да что ты, это так весело! Не стоит от него отказываться. Наконец-то в твоей жизни что-то происходит.

Повесив трубку, я мысленно считаю до пятидесяти семи. Потом набираю 999.

Женский голос отвечает:

-Служба спасения. Что у вас случилось?

Я молчу.

Женщина спрашивает:

-Произошел несчастный случай?

Я отвечаю:

-Нет.

-Не могли бы вы подтвердить, что все в порядке? –просит она. –Будьте добры, назовите ваш адрес.

Я называю мамин адрес. Подтверждаю, что все в порядке. Интересно, придет ли маме счет. Хорошо бы пришел.

Я звоню в справочную, узнаю телефон «Самаритян» и не спеша набираю номер.

-Алло, -отвечает мягкий женский номер с акцентом, пожалуй с ирландским. –Алло, -повторяет женщина.

Мне неловко тратить ее время, и я говорю:

-Жизнь- дерьмо.

Она негромко произносит «Угу», и это напоминает мне о папе. Полтора месяца назад он ответил также, когда врач в больнице спросил, понимаем ли мы, о чем речь. Помню, я тогда подумала, что папа, наверно, ничего не понял, потому что все время плакал и не слушал.

-Я вас слушаю, -произносит женщина.

Мне хочется обо всем ей рассказать. Я прижимаю трубку к уху: чтобы говорить о важном, нужно стать ближе.

Но я не могу подобрать слов.

-Вы меня слышите? –спрашивает она.

-Нет, -отвечаю я и вешаю трубку.

Шесть.

Папа берет меня за руку.

-Отдай боль мне, -говорит он.

Я лежу на краю больничной койки головой на подушке, подтянув колени к груди. Позвоночник вдоль края кровати.

В палате два врача и медсестра, но мне их не видно, потому что я лежу к ним спиной. Одна из врачей на самом деле еще студентка, и она почти все время молчит. Наверно, наблюдает, как второй отыскивает на моем позвоночнике место, куда будет колоть, и отмечает его ручкой. Он протирает мою кожу антисептическим раствором. Очень холодным. Начинает с места, куда войдет игла, и вокруг небо, потом обкладывает мне спину салфетками и надевает стерильные перчатки.

-Мне понадобятся иглы двадцать пятого диаметра, -сообщает он студентке, -и пятикубовый шприц.

На стене за папиным плечом висит картина. Картины в больнице меняют часто; эту я раньше не видела. Я пристально всматриваюсь в нее. За последние четыре года я научилась отвлекаться от происходящего.

На картине изображено поле где-то в Англии; день клонится к вечеру, и солнце стоит низко. Мужчина налегает на тяжелый плуг. Порхают птицы.

Папа поворачивается на стуле, замечает, куда я гляжу, отпускает мою руку и встает, чтобы рассмотреть картину.

Внизу по полю бежит женщина. Одной рукой она придерживает юбку, чтобы ноги не путались в подоле.

-«Великая лондонская чума пришла в Эйам», -вслух читает папа. –Веселенькая картина для больницы!

Доктор хмыкает.

-А вы знаете, -спрашивает он, -что до сих пор регистрируется три тысячи случаем бубонной чумы?

-Я этого не знал, -отвечает папа.

-Слава богу, что есть антибиотики.

Папа садится и снова сжимает мою ладонь:

-Слава богу.

Бегущая женщина вспугнула кур, и я только сейчас замечаю, что она с ужасом смотрит на мужчину.

В 1666 году случилась чума, Большой лондонский пожар и война с Голландией. Я помню это со школы. Миллионы трупов свозили на телегах к ямам с известью, сваливали в общие безымянные могилы. Спустя триста сорок лет от тех, кто пережил чуму, не осталось и следа. Из того, что изображено на картине, есть только солнце. И земля. И от этой мысли мне тоскливо.