Империя страха - Юлиан Бардин

Надо отметить, что золотая цепочка оказалась самой невзрачной из всего, находящегося внутри жестянки.

В мгновение ока драгоценности перекочевали в карман незваного визитера, а пивная упаковка вернулась на свое прежнее место, причем отверстие вор благоразумно залепил все тем же воском.

Дело оставалось за малым — как можно быстрее скрыться, оставшись незамеченным.

Прежде чем выйти на лестничную клетку, молодой человек предусмотрительно уничтожил следы своего пребывания в квартире и взглянул в дверной глазок. Площадка была пуста, и он осторожно приоткрыл массивную дверь.

Несколько секунд понадобилось вору на то, чтобы вернуть замки в первоначальное положение — попросту запереть их; и вот он уже весело и непринужденно спускался по пологим ступеням лестницы.

И вдруг сзади послышался непонятный шум. Молодой человек инстинктивно обернулся и успел заметить лишь громадную пасть с мощными клыками — на него бросился здоровенный кобель немецкой овчарки.

Острые зубы вонзились в левую руку парня, прокусили мягкую ткань куртки и впились в живую плоть.

Отчаянный крик боли и ужаса потряс высокие своды подъезда — округлив глаза, вор ждал, что вслед за кобелем появятся несколько человек в милицейской форме; он был уверен, что его выследили, а взять решили с поличным при выходе из дома.

Но вместо этого на лестнице показалась высокая блондинка, чьи волосы отливали серебристо-платиновой сединой. Хотя, конечно, это была вовсе не седина — в ее двадцать шесть седеть было еще рановато, — а просто причудливая краска. Ее лицо, с некоторой натяжкой, можно было назвать красивым, если бы не очень широкий рот с тонкими губами-ниточками, но красота эта была холодной и надменной.

В руке у девушки был длинный кожаный поводок с мощным металлическим карабином на конце.

Замахнувшись поводком на пса, она резко крикнула:

— Рэкс, фу! Фу! Я кому сказала!..

Получив ощутимый удар железным карабином по загривку, кобель неохотно отпустил жертву и покорно прижался к ногам хозяйки.

А та, глядя на кровоточащую руку незнакомца, извиняющимся голосом запричитала:

— Ой, простите меня пожалуйста, сама не знаю, как это получилось, — вопреки ожиданию, голос ее звучал звонко и жизнерадостно, нисколько не гармонируя с холодноватым внешним обликом. — Он никогда раньше ни на кого не нападал без команды… Хотите, я вам заплачу, только не обращайтесь, пожалуйста, в милицию, а то его, — рука блондинки качнулась в сторону любимого питомца, — могут убить.

При иных обстоятельствах вор не отказался бы от денег, но в данную секунду он был несказанно рад тому, что это всего лишь досадная случайность, а не результат работы ненавистных оперов из уголовки. Поэтому молодой человек, прижимая к груди раненую руку, ворчливо и вместе с тем снисходительно произнес:

— Распустили собак, на людей уже бросаются. Но на первый раз, так и быть, прощаю.

Не слушая торопливых благодарностей обрадованной блондинки, он вышел под проливной дождь и в следующую секунду исчез в темноте полукруглой арки.

Рука, конечно, саднила от монотонной боли, но это было ничто в сравнении с улыбнувшейся удачей, красноречивое свидетельство которой приятно оттягивало внутренний карман спортивной куртки.

В квартире было многолюдно и шумно. Захмелевшие гости встретили Чижова восторженными криками, как будто он был виновником торжества, а не его дражайшая половина.

Елена Чижова — миловидная особа лет двадцати пяти с выразительной внешностью фотомодели и стройной, точеной фигуркой — неторопливо поднялась из-за стола, сделав коротенький шажок навстречу Иванычу.

— Ну что же ты, — укоризненно произнесла она, стараясь скрыть капризные интонации в голосе, — все уже давно собрались, только тебя одного и ждали!

Иваныч протянул Елене громадный букет алых роз и перевязанную синей ленточкой упаковку с французскими духами, сопроводив это все торопливым поцелуем в подставленную щеку.

Затем, окинув придирчивым взглядом наполовину опустошенные бутылки со спиртным, Ваня отозвался ироничным замечанием:

— Что же вы так, хотя бы по рюмочке пропустили…

С видимым безразличием Елена приняла подарки, даже не удосужившись разорвать упаковку, а лишь одарив мужа недовольным взглядом.

В тот же миг она вернулась на свое место и нарочито весело выкрикнула:

— Штрафную моему ненаглядному! Опорожнив предложенную рюмку водки,

Иваныч явственно ощутил, как по уставшему телу разлилась сладостная нега. Только сейчас он обратил внимание на то, что большую часть приглашенных видел впервые в жизни.

Честно говоря, в последнее время их семейные отношения оставляли желать лучшего. Куда делась та скромная, даже застенчивая Ленка, которую он полюбил пять лет назад? От былой Алены — как в самые задушевные минуты называл ее Чижов — осталась только броская внешность, а вот с ее душой творилось нечто странное.

У жены скромного каскадера появились новые подружки и друзья, а вместе с ними и непомерные требования к жизни. Все чаще и чаще ему приходилось выслушивать монотонные, а порой и истерические монологи о «маленьком заработке, нищенском существовании и невозможности позволить себе даже мелкие удовольствия».

Какое-то время Ваня пытался отнести неудовольствие жены на счет ее плохого настроения или мимолетной прихоти, но все чаще убеждался, что эти «сиюминутные» капризы обретают форму неумолимого постоянства.

Тревожные мысли о разводе начинали частенько приходить ему в голову, но всякий раз он пытался гнать их от себя. И причиной тому был четырехлетний сын Сашка.

— Иван, что это вы загрустили? — обратилась к нему ярко накрашенная брюнетка с короткой стрижкой «под мальчика» и непомерно огромным бюстом, едва поместившимся в тесном декольте вечернего платья.

Скользнув по лицу женщины откровенно оценивающим взглядом, Иваныч неожиданно для себя пробурчал:

— А вам-то какое дело? Кто вы вообще такая?

Последняя фраза не осталась незамеченной многочисленными гостями, и за столом повисла гнетущая тишина.

— Ваня, как тебе не стыдно, — попыталась исправить положение Елена, — это же Соня, моя подруга, помнишь, я тебе о ней рассказывала?

Чижов, как ни старался, не мог вспомнить эту загадочную Соню, поэтому грубовато пробасил:

— Нет, не помню.

Он встал и вышел на балкон, на ходу прикуривая ароматную сигарету. Здесь было тихо и прохладно.

Дождь так и не прекращался, казалось, что на город обрушился целый океан.

С высоты пятого этажа Иван наблюдал за торопливыми перебежками прохожих, чьи фигуры скользили в предвечерних сумерках.

Сзади послышался робкий скрип открывающейся двери. Оглянувшись, Иван увидел все ту же брюнетку в накинутой на плечи теплой куртке.

— Простите, если я вас чем-то обидела, — произнесла она, глядя в глаза Чижова.

Соня смотрела на него открыто и прямо, но было в этом взгляде нечто скользкое и плотоядное. Как бы в подтверждение мыслям Иваныча, прозвучала короткая фраза:

— Может быть, мы могли бы встретиться с вами… — неожиданно для собеседника она поправилась, — …с тобой в другой обстановке и замирить наш конфликт бутылкой хорошего вина?

Ехидная улыбочка растянула губы Чижова, вслух же он сказал:

— Предлагаешь легкий перепихон? Или я что-то не так понял?

— Ваня, ты груб и неделикатен. Хотя мне нравится это слово, — брюнетка повторила по слогам: — пе-ре-пи-хон. Пусть будет по-твоему, я согласна. Мне всегда нравились сильные и независимые мужчины.

— А мне никогда не нравились откровенные бляди! — резко и грубо выпалил Иваныч и демонстративно отвернулся от пышногрудой мадам.

Соня была уязвлена в самое сердце. Еще ни разу в жизни она не сталкивалась с таким откровенным нахальством и неуважением. Но, с другой стороны, ее серьезно заинтриговал этот непохожий на других мужчина, и она решила: если не добьется его, то хотя бы испортит ему настроение.

Ядовитые слова острым кинжалом вошли в раздраженное сознание Чижова:

— Если ты думаешь, что твоя жена чиста, как первый снег, то должна тебя разочаровать — она потоптана, как прошлогодние листья…

Договорить брюнетка не успела; сильные руки оторвали ее от пола, и, резко встряхнув женщину, Иван вытянул руки за перилами балкона. Куртка упала с плеч Сони и полетела вниз, распластавшись на сырой земле под балконами многоэтажки.

Соня хотела закричать, но слова сбились тугим комком и застряли в пересохшем горле.

— Тебе не приходилось падать с пятого этажа? — ровным голосом спросил Иваныч. — Так вот, если еще раз я услышу что-то плохое о своей жене — почувствуешь прелесть свободного падения, правда, в первый и последний раз.

Только сейчас силы вернулись к Соне, и она заголосила не своим голосом: