Ради жизни на земле - Иван Драченко

Растянувшись на траве под косой тенью плоскостей, разморенные дневным зноем, мы балагурили о всякой всячине. Вдруг послышался гул приближающегося самолета. И вот он, с незнакомым номером на стабилизаторе, скользнул крутой горкой на аэродромное поле. По элегантному почерку посадки определили сразу: пилотирует машину опытный летчик. Самолет мягко приземлился у посадочного знака, погасил скорость, подрулил к стоянке. С крыла спрыгнул молодцеватого вида полковник и размашисто зашагал в нашу сторону. На груди сверкнули боевые ордена. Лицо смуглое, худощавое, волосы ершатся из-под шлемофона.

— Заместитель командира штурмовой авиационной дивизии полковник Шундриков, — представился на ходу офицер, придерживая болтающийся планшет. — Где ваше начальство?

Оно было на месте.

— Машины готовы к отправке?

— Двадцать четыре, согласно приказу! — отчеканил командир запасного полка.

— Прошу представить мне список летчиков, которые погонят партию ИЛов…

— Подъем, погонычи, — кто-то подал с издевкой команду. — Может, возьмут посмотреть, что там делается на фронте.

И вот готовимся к вылету на оперативный аэродром — Евгений Бураков, Николай Кирток, Юрий Маркушин, Яков Луценко и я. Полковник Шундриков на построении до подробностей растолковал предстоящее задание, задал несколько вопросов «на засыпку», подверг сомнению отдельные положения из инструкции по технике пилотирования. Усвоили следующее: во-первых, устойчивость штурмовика позволяет взлетать без подъема хвоста даже при сильном боковом ветре, во-вторых, на посадке лучше всего смотреть в форточку под углом, а не в лобовое бронестекло. В случае дождя или пробоины жидкость из гидравлического узла обязательно плеснет на козырек бронестекла, и тогда видимости никакой! Другое дело — открытая форточка.

Владимир Петрович Шундриков еще до войны командовал отрядом, легкобомбардировочной бригады, воевал, много раз бывал в горячих переплетах. И конечно, его советы, отточенные на фронтовом оселке, мы принимали как руководство к действию.

…Роняя зеленые искры, взлетела ракета, вычертила крупную дымную дугу. «От винта!» — последовал а команда. «Тч-о-о-х, тч-о-о-х!..» — заговорили на своем языке две дюжины моторов, будто перекликаясь между собой на утренней поверке. Из патрубков запульсировали оранжевые языки пламени и дыма. Первым вырулил на взлет полковник Шундриков. Бурлящий поток воздуха пригладил траву, сбил с нее росу. Шлейф жидкой пыли, словно пар, повалил из-под днища машины. Самолет сделал стремительный разбег и важно понес ввысь свою бронированную тяжесть. За ведущим группы начали взлетать все остальные. В воздухе мы быстро пристроились к полковнику: Николай Кирток — справа, я — слева. Легли на курс, не отставая от командира ни на полкрыла, будто связанные одной невидимой нитью.

— Осторожней, черти! Слышите?.. — раздался в шлемофоне твердый голос заместителя командира дивизии, но без ноток раздражительности. Я искоса посмотрел на фонарь флагмана. Через боковую форточку отчетливо вырисовывалось его невозмутимое, загорелое лицо, подчеркнутое вертикальными полосками подшлемника. Осмотрелся вокруг: хорошо идут ребята — в кулаке, плотно. Кабину наполняет гул — мощный, слитный, словно от одного огромного двигателя.

Подошли к аэродрому южнее Нового Оскола и только здесь освободили головной самолет из-под «опеки», но сели с ним одновременно и почти рядом.

И вот после такого полета полковник учинил нам капитальный разнос, обозвал нас мальчишками, наградил серией нелестных эпитетов. А все из-за рискованного лихачества, даже из-за воздушного хулиганства: в этом полете погиб наш товарищ Яков Луценко, попытавшийся на бреющем полете передать привет своей девушке.

Чуть остыв, Владимир Петрович вынес нам приговор, услышав который мы чуть не заплясали: назад не возвращаться, стать на все виды довольствия в боевой 66-й штурмовой авиационный полк. Впереди нас ожидали очень горячие деньки!

Мчалось на всех парах жаркое лето сорок третьего. Фашистское командование, следуя плану «Цитадель», готовилось к «последнему сражению за победу Германии» под Курском. Приказ Гитлера, обращенный к войскам, гласил:

«…вы становитесь участниками крупных наступательных боев, исход которых может решить войну… Мощный удар, который будет нанесен советским армиям, должен потрясти их до основания».

Войскам фронта, в состав которого мы входили, противостоял сильный ударный кулак: 4-я танковая армия, оперативная группа «Кампф», нашпигованная разным бронированным зверьем — «тиграми», «пантерами», насыщенная самоходными орудиями «фердинанд». Здесь же были сосредоточены отборнейшие дивизии «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова». С воздуха группировка имела мощное прикрытие, особые надежды возлагая на «Фокке-Вульф-190-А» и «Хейнкель-129».

На линии Курского выступа повисла обманчивая тишина. Вулканическая! Готовая в любой момент взорваться, залить огнем, засыпать пеплом все живое и мертвое. Мы окунулись в сложную боевую жизнь. Командиры и политработники полка готовили нас, молодых летчиков, не только в плане тактическом, но и морально, раскрывали сильные и слабые стороны противника, его коварные замыслы, расчеты на призрачную победу, делились опытом, накопленным в тяжелых воздушных сечах.

Мой командир эскадрильи — старший лейтенант Николай Евсюков. Я почему-то представлял комэска парнем с косой саженью в плечах, с трубным голосом. Оказалось все наоборот: Евсюков был худощавый, но жилистый, с суховатыми пальцами на тонких руках, неторопливый на слово. Но за обманчивой внешностью скрывалась масса энергии, твердость характера, трезвый расчет, умение быстро, рационально сориентироваться в самой неблагоприятной обстановке.

Еще на Калининском фронте в первом своем вылете Николай Евсюков доказал верность братскому закону: когда смерть смотрит в глаза твоему товарищу, бери ее взгляд на себя.

…Командиру полка майору Лавриненко случилось выполнять задание девяткой ИЛов. Пять молодых летчиков из группы ни разу не участвовали в бою, что сразу заметили гитлеровцы. Весь огонь они сосредоточили на самолете командира. Молнией бросился Евсюков на помощь Лавриненко, метким огнем отсек «мессершмитты» от его поврежденной машины, дал возможность дотянуть за линию фронта на ближайший аэродром.

И вот те горячие деньки, о которых говорил полковник Шундриков, наступили. Нас включили в боевой расчет. Молодых летчиков собрал командир эскадрильи. Расположились на лужайке. Говорит он спокойно, словно преподает урок.

— Команды выполнять четко и неукоснительно. Строй — место святое. Никакой самодеятельности. Не забывайте включать электросбрасыватель бомб. Работать будем так: сначала угостим немцев бомбами, затем накроем огнем пушек и пулеметов. Держать гитлеровцев под наркозом до моей команды.

Начальник штаба полка майор Дмитрий Спащанский приказал подготовить карты, нанести на них линию фронта, исходный и конечный пункты маршрута, контрольные ориентиры, «прощупать» каждый метр земли в районе предстоящих действий, дабы не ударить по своим.

Сдаем партийные и комсомольские документы, ордена и медали, получаем дополнительные пайки.

Коротка июльская ночь. Ворочаюсь на жестком матраце. А сон, хоть убей, не берет. Бессмысленно смотрю на серое полотно потолка. В голове множество различных дум. В таком состоянии и застает меня команда «подъем». Кого-то будят, кто-то чертыхается: перепутали сапоги.

Утреннее солнце, выкатившееся из-за дымчатого горизонта уже наливалось жаром, набирало силу. На небе — ни облачка. Все вокруг выкрашено в мягкие акварельные тона. Получив задание, бежим к машинам, где механики сбрасывают последние маскировочные ветви. Сажусь в кабину. Прохладно. Откинувшись назад, сосредотачиваюсь на деталях предстоящего полета. Мучительно томительные минуты ожидания. Наконец-то! Всплеск зеленой ракеты — и аэродром закружился под аккомпанемент монотонного воя винтов. Прелести свежего утра как не бывало: все исчезло, потонув в хаосе звуков и пыльной метели. ИЛы, начиненные скрытым огнем в оболочках бомб, эрэсов и снарядов, гуськом тянутся к взлетной полосе и один за другим поднимают на пятнадцатиметровом размахе крыльев свою тяжесть. Взлетаю и я, мягко оттолкнувшись от земли. Набрав высоту, пристраиваюсь к ведущему группы старшему лейтенанту Евсюкову. Направление — Курск.

Внизу плывет овражная степь, покрытая буйной порослью молодого дубняка и орешника, белеют плешины на склонах балок, взбегают на пригорки ряды хат под соломой. По дорогам в разные стороны движутся танки, автомобили, конные упряжки. Через четверть часа подходим к петляющей линии фронта. На моей карте она обозначена красным и синим. Уже отчетливо видна изломанная, многолинейная даль позиций противника, разбрызганные розовые кляксы от пожаров, дым, ползущий в лощинах.