На крутой дороге - Яков Васильевич Баш

Надежда не знала отца. Он не вернулся с гражданской войны, когда она была еще грудным ребенком.

На пороге без стука, с грудой тарелок в руках появилась долговязая Килина Макаровна — соседка с верхнего этажа. Она была такой непомерной высоты, что едва не касалась потолка. А от своей худощавости казалась еще выше и просто пугала этим. Другие в таких случаях сутулятся, ходят без каблуков. Но Килину Макаровну не удручал ее рост. Она даже гордилась им и всегда ходила на высоких каблуках. Ей попросту, наверное, нравилось смотреть на всех окружающих сверху вниз.

— Зачем это вы, Макаровна! Спасибо, спасибо, — смущенно отмахивалась Лукинична. — Нам достаточно уже, спасибо.

— Не за что, сестричка. — Она всех называла сестричками. — Пусть постоят. Может, понадобятся, — густым мужским басом гудела Килина Макаровна.

Вслед за ней в узенькую дверь кухни сунулась с макитрой в руках толстенькая, как кубышка, Крихточка. Сунулась — и завязла в двери. Тоже соседка, только с нижнего этажа. Языкастая и говорунья — на всю округу. Голос сильный, пронзительный: бывало, как зазвонит на улице — за два квартала слышно. Она и говорить-то спокойно не может. Говорит и будто пританцовывает. Да и говорит она как-то скороговоркой, перескакивая с одной мысли на другую, с предмета на предмет, и так быстро, словно боится, что не успеет всего высказать.

Если Килину Макаровну частенько называли «сестричкой», то эту женщину почти никто и не звал по имени-отчеству. В ее лексиконе было излюбленное словечко «крихточка». «Крихточкой» ее и прозвали.

Это были две кумы и две неразлучные подруги. И хотя они ссорились, наверное, не меньше десяти раз в день, однако одна без другой не могла и в магазин сходить. Всегда вместо. А выйдут, бывало, — вся улица смотрит им вслед: одна длинная, как мачта, а рядом семенит другая, переваливаясь, словно утка.

Увидев, что Надежда уже не спит, Крихточка сразу затараторила:

— Ой, Надийка! С приездом! А тесто какое выдалось! Ох, будь они неладны, эти двери. Слышите, Лукинична, пирожки как пушинка будут. Приехала, моя милая? Тьфу, жарко как! Корицы, корицы добавьте в тесто, Лукинична. Ой, бокам больно. И какой аспид вымудрил эти двери? Ну дай же я тебя поцелую, моя крихточка! — наконец протиснувшись в дверь, пританцовывая, наклонила она Надину голову к своему вспотевшему лицу.

Обе они — Крихточка и Килина Макаровна — сегодня уже не раз были тут. Да и не только они. С самого утра дверь Шевчуков не переставала хлопать. То одна соседка забежит, то другая. А как же! Дочка Лукиничны вернулась. Инженер! Та самая девчушка, которая совсем недавно вихрем проносилась по ступенькам подъезда, — уже инженер!

И всем, конечно, любопытно. У каждой тоже дочка или сын в институте. Поэтому радость Лукиничны в какой-то мере близка их собственным переживаниям. К тому же Лукиничну все уважали. И приезд Надежды вылился в своеобразный праздник для соседок. Каждая предлагала свои услуги. Пока Надежда отдыхала, в подъезде даже разговаривали шепотом, что для Крихточки было невыносимым мучением.

С букетом роз примчалась и Лариса — подруга Надежды. Она только сейчас, да и то случайно, узнала что Надя уже дома. Лариса собиралась встречать ее вечером на пристани и еще утром бегала на рынок за розами. Красные розы с детства были символом их дружбы. И они всегда в день рождения дарили друг другу эти цветы.

Лариса прибежала не только поздравить подругу с приездом, но и поделиться своей радостью. Да еще какой! Она потащила Надю в комнату, прикрыла дверь, чтобы не слышали на кухне, и, сияя от счастья, смущаясь, открыла секрет: замуж выходит!

Надя даже вскрикнула: ведь это и для нее большая радость. Они давно мечтали об этом. Лариса была дурнушкой: волосы неприятно рыжие, лицо в веснушках, а сама непомерно худая. Даже старые холостяки ее обходили. Лариса очень страдала. И чем больше страдала — тем сильнее худела, становилась от этого еще менее привлекательной. Надя любила Ларису и переживала за подругу. Чего только не делала она, чтобы помочь Ларисе: в косы вплетала яркие ленты, и фасоны платьев придумывала такие, чтобы сгладить худобу, сама жениха ей подыскивала и не одному из них пыталась открыть глаза на душевные качества Ларисы. Однако ничто не помогало. Надя уже боялась, что Лариса так и зачахнет в девушках. И вот наконец-то!

— Кто же он?

— Сегодня увидишь.

Надя обняла подругу и поцеловала ее. Обе даже всплакнули на радостях.

Лариса заговорила о Василе. Она видела его утром. Василь просил Ларису и для него достать цветы, так как он вернется из части только к вечеру. Они условились вместе выйти к пароходу.

И Надя желала теперь только одного — чтобы скорее наступил вечер.

III

Мысль поехать на завод пришла внезапно. Мать удивилась: только вошла в дом и снова из дому. Советовала отдохнуть — успеешь, мол, еще и устроиться и наработаться. Однако, уговаривая, она знала: раз Надежда надумала что-то, ничем не остановить ее — отцов характер.

Конечно, у Надежды на заводе были важные дела: ведь там теперь должна начаться ее новая жизнь. Хотелось поскорее узнать, как ее примут, куда назначат. Впрочем, сегодня она, возможно, и не поехала бы, если бы не желание быстрее скоротать время до вечера.

Автобус вышел за город и, слегка покачиваясь, свернул на заводскую трассу. Шум и непринужденное веселье царили в автобусе. Здесь все свои: прокатчики, литейщики, лаборанты — в большинстве молодежь. Гомон, шутки, смех… А в уголке три девушки, мило обнявшись, тихо напевали:

Ой, коли б той вечір

Та й повечоріло,

Може б, моє серце

Та й повеселіло…

В автобусе знакомых не было, но Надежде казалось, что все смотрели на нее как-то особенно приветливо, словно уже знали, кто она, куда едет, и радовались ее успехам. Даже эту песню, в которой звучало взволнованное желание скорее увидеться с милым, как будто нарочно пели для нее.

За окном раскрывалась панорама заводов. В сиянии солнца они выглядели еще величественнее, чем на рассвете, в огнях. Множество еще не закопченных, светлых кирпичных труб высилось, будто гигантские колонны, на которых держится голубой небосвод. Без конца тянулись кварталы цехов Алюминиевого; за ними поднимались черные, как галки, батареи Коксохимического; то длинные, как улица, то стремительные, как башни, выплывали сооружения Электродного, Днепроспецстали, Ферросплавов. Где-то вдали на дымчатом горизонте виднелись, корпуса Шамотного, Ремонтного. И вдруг, уже совсем близко, над зелеными волнами парка вырос на холме могучий красавец — завод «Запорожсталь». Казалось, до самого