ИСТОРИЯ МАХНОВСКОГО ДВИЖЕНИЯ - Петр Аршинов

Вследствие этого работа носит спешный характер, имеет много про­белов. Окружающая действительность требует, однако, чтобы работа по истории движения была выпущена хотя бы и в таком неполном виде. Сле­довательно, она не является исчерпывающей, а лишь начальной и будет иметь дальнейшую разработку и продолжение. Но для этого необходимо собирание материалов, относящихся к движению. Просьба ко всем това- рищам, имеющим что-либо из этого материала, передать его автору.

***

В этом предисловии я желаю сказать несколько слов заграничным товарищам-рабочим. Многие из них, приезжая в Россию на те или иные конгрессы, видят русскую действительность из казенных рук. Они обхо­дят заводы Петрограда, Москвы и других городов и знакомятся с положением в них на основе данных правительственной партии или родственных ей политических групп. Такое знакомство с русской действительностью не имеет ценности. Приезжающим гостям всегда пока-ывают жизнь, далекую от действительности. Возьмем следующий при-В 1912 или 1913 году один амстердамский ученый (кажется, Израель Ван-Кан) приехал в Россию для ознакомления с русской тюрь­мой и каторгой. Царское правительство предоставило ему возможность осмотреть тюрьмы Петрограда, Москвы и иных городов. Профессор хо­дил по камерам, знакомился с положением заключенных, разговаривал с ними. Несмотря на это и на то, что он вступил в нелегальную связь с некоторыми политическими каторжанами (Минор и др.), в русской тюрьме он в общем не увидел больше того, что ему желало показать само тюремное начальство; и то, что было специфически в русской каторге, осталось для него неизвестным. Вот в положение такого Из-раеля Ван-Кана попадают все заграничные товарищи-рабочие, приезжа­ющие в Россию и думающие в короткий срок, на основании данных правительственной партии или соперничающих с ней политических де­ятелей, познакомиться с русской жизнью. Они неизбежно будут делать грубые ошибки.

Чтобы прощупать русскую действительность, необходимо пойти или в деревню в качестве простого работника-земледельца, или на фабрику — в качестве рабочего, получать экономический и политический паек, вы­даваемый коммунистической властью народу, требовать священных прав труда, а когда их не дают, — бороться за них, и бороться революци­онно, ибо революция есть высшее право труда; и лишь тогда подлинная, не показная русская действительность заглянет такому смельчаку пря­мо в лицо. И тогда для него не покажется неожиданной история, рас­сказанная в этой книге. Он с ужасом и потрясением увидит, что в России сейчас, как и везде, распинается великая правда трудящихся, и ему понятен будет героизм махновского движения, защищающего эту правду.

Мне думается, что всякий вдумчивый пролетарий, заботящийся о судьбах своего класса, согласится, что только так и следует знако­миться с русской — и со всякой иной — жизнью. Все же то, что до сих пор обыкновенно практиковалось в России в целях изучения ее дей­ствительности заграничными делегациями, — вздор, самообман, загра­ничный пикник, пустая трата времени.

Москва, апрель 1921 г.

P.S. — Считаю приятным товарищеским долгом, от себя и от ос­тальных участников движения, высказать благодарность всем организа­циям и товарищам, помогшим или стремившимся помочь делу издания книги: федерации анархо-коммунистических групп Северной Америки, итальянским и болгарским товарищам.

Май 1923 г.

Глава первая. ДЕМОКРАТИЯ И ТРУДОВЫЕ МАССЫ В РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Мы не знаем ни одной революции в мировой истории, когда бы ее — революцию — вел в своих интересах сам трудовой народ, т.е. городские рабочие и бедное, не эксплуатирующее чужого труда крестьянство. Несмотря на то, что во всех крупных революциях главною силою были рабочие и крестьяне, приносившие неисчис­лимые жертвы во имя торжества их, — руководителями, идеоло­гами и организаторами форм и целей революции неизменно бывали не рабочие и крестьяне, а сторонний, чуждый им элемент, обык­новенно элемент средний, колеблющийся между господствующим классом отмирающей эпохи и пролетариатом города и деревни.

Этот элемент всегда зарождался и вырастал на почве распада старого строя, старой системы государственности, производимого постоянным движением к свободе порабощенных масс. Благодаря своим классовым особенностям, своим претензиям на власть в го­сударстве он в отношении отмирающего политического режима за­нимал революционную позицию, легко становился вождем порабощенного труда, вождем революционных движений масс. Но, организуя революцию, ведя ее под флагом кровных интересов ра­бочих и крестьян, этот элемент всегда преследовал свои узкогруп­повые или сословные интересы и всю революцию стремился использовать в целях утверждения своего господского положения в стране. Так было во время английской революции. Так было во время великой французской революции. Так было во французской и германской революциях 1848 года. Так было в целом ряде иных революций, когда пролетариат города и деревни, борясь за свободу, истекал кровью, а плодами его жертв и усилий распоряжались вож­ди, политики разных названий, разрабатывавшие за спиной народа задачи и цели революции применительно к интересам своих групп.

Во время великой французской революции трудящиеся принес­ли колоссальные усилия и жертвы во имя ее торжества. Но разве политические деятели этой революции были сынами пролетариата и боролись за его идеи — равенство и свободу? Ничуть не бывало. Дантон, Робеспьер, Камилл Дэмулен и ряд других владык рево­люции были кровными представителями тогдашней либеральной буржуазии. Они боролись за определенный буржуазный тип обще­ственных отношений, ничего общего не имевший с революционны­ми идеями равенства и свободы народных масс Франции 18-го века.

А ведь они считались и до сих пор считаются общепризнанными вождями всей великой революции. И разве после французской ре­волюции 1848 года рабочий класс, отдавший революции три месяца героических усилий, нужды, лишений и жертв, получил «социаль­ную республику», как обещали ему руководители революции? От них он получил социальное порабощение и массовое избиение, рас­стрел 50-ти тысяч рабочих Парижа, когда последние попытались восстать против обманувших их руководителей.

Рабочим и крестьянам во всех прошлых революциях удавалось лишь наметить свои устремления, создать лишь свое течение, которое всегда извращалось и затем ликвидировалось более умны­ми, более хитрыми, более знающими вождями революции. Самое большее, чего трудящиеся достигали в этих революциях, — это незначительной подачки, в форме ли права на собрания, союзы, печать, или — в форме права избирать себе правительство; да и то эта подачка, как правило, изымалась, как только новая власть закреплялась вполне. После этого жизнь масс направлялась в русло прежнего бесправия, эксплуатации, обмана.

Лишь в таких низовых движениях масс, как бунт Разина или как революционные повстания (от укр. повстання — восстание. прим. изд. ) крестьян и рабочих наших лет, на­род бывал хозяином движения, давая ему свою форму и содер­жание. Но эти движения, встречаемые обыкновенно хулой и проклятиями всего «мыслящего» человечества, еще никогда не по­беждали, и они по своему содержанию и форме резко отличаются от революций, руководимых политическими группами и партиями.

Наша русская революция является, несомненно, пока что по­литической революцией, осуществляющей силами народа не народ­ные интересы. Основным фактом этой революции, на фоне величайших жертв, страданий и революционных усилий рабочих и крестьян, является захват политической власти промежуточной группой, так называемой социалистической революционной интел­лигенцией — социалистической демократией.

0 социалистической интеллигенции — русской и международной — писали много. Обыкновенно ее хвалили, называя носитель­ницей высших человеческих идеалов, поборницей вечной правды. Реже ее бранили. Но все, написанное о ней, — и хорошее и ху­дое, — имеет один существенный недостаток: тот именно, что она сама себя определяла, сама себя хвалила или бранила. Для неза­висимого ума рабочих и крестьян это совершенно неубедительно и не может иметь никакого значения в отношениях между нею и народом. Последний в этих отношениях будет считаться только с фактами. Реальным, неопровержимым фактом в жизни социали­стической интеллигенции является тот, что она всегда пользовалась привилегированным социальным положением. Живя в привилегиях, интеллигенция стала привилегированной не только социально, но и психологически. Все ее духовные устремления, — то, что назы­вается «общественным идеалом», — неизбежно несут в себе дух сословных привилегий. Мы находим его на протяжении всего об­щественного развития интеллигенции. Если мы возьмем эпоху де­кабристов как начало революционного движения интеллигенции, то, переходя последовательно через все этапы этого движения — народничество, народовольчество, марксизм и вообще социализм во всех его разветвлениях, — мы всюду находим этот ярко выражен­ный дух сословных привилегий.