Маленькие сказки - Редьярд Киплинг

— Ах, противные шесты! — воскликнула Таффи. — Я ненавижу, когда мне приходится развешивать на них мокрые, тяжелые, мохнатые шкуры. Если ты нарисуешь змею и яйцо, я подумаю, что пора обедать, и вернусь из лесу, а мама велит мне вешать шкуры, что же тогда будет?

— Ты разозлишься, и мама тоже. Нет, нам надо придумать новый знак для шо. Нарисуем пятнистую змею, которая шипит ш-ш-ш, и будем играть, что простая змея шипит с-с-с.

— Я не знаю, как нарисовать пятна, — сказала Таффи. — Да и ты сам второпях можешь забыть про них. Я подумаю со, а окажется шо, и мама все-таки заставит меня развешивать шкуры. Нет, лучше нарисуем эти самые шесты, чтобы не было никакой ошибки. Я сейчас нацарапаю их. Смотри!

И она нарисовала вот что.

— Правда, это будет лучше. И шесты совсем как наши, — со смехом заметил папа. — Теперь я тебе опять что-то скажу, где есть шесты. Слушай: ши. По-тегумайски ши значит ведь копье, Таффи.

Он опять засмеялся.

— Не дразни меня, — сказала Таффи, припоминая свой рисунок, из-за которого досталось бедному незнакомцу. — Вот попробуй сам нарисовать.

— Теперь мы обойдемся без бобров и без гор, не правда ли? — спросил папа. — Я нарисую стоячие копья и одно наклоненное.

Он нарисовал вот что.

— Даже мама на этот раз не подумала бы, что меня убили, — добавил он.

— Не вспоминай об этом, папа. Мне неприятно. Давай будем еще кричать. У нас дело пошло на лад.

— Как будто бы, — сказал Тегумай и задумался. — Скажем теперь ше, то есть небо. Таффи нарисовала шесты и остановилась.

— Нужно придумать новый знак для последнего звука, да? — спросила она.

— Ше-е-е-е — произнес Тегумай. — Это похоже на круглое яйцо, только потоньше.

— Тогда нарисуем тоненькое круглое яйцо, такое тоненькое, как лягушка, которая весь век голодала.

— Нет, — возразил папа. — Если спешно нацарапать тоненькое яйцо, то мы будем ошибаться и принимать его за обыкновенное. Ше-ше-ше! Мы сделаем иначе: отломим и отогнем кусочек скорлупки. Тогда видно будет, что звук о становился все тоньше и тоньше и, наконец, превратился в е.

И он нарисовал вот что.

— Ах, как хорошо! Это даже лучше тоненькой лягушки. Продолжай, продолжай! — сказала Таффи, в свою очередь царапая по коре зубом акулы.

Папа продолжал рисовать, хотя его рука дрожала от волнения.

Наконец он нарисовал вот что.

— Смотри-ка, Таффи, — сказал он. — Не поймешь ли ты, что это означает на тегумайском языке? Если поймешь, то мы сделали великое открытие.

— Шесты, сломанное яйцо, хвост карпа и рот карпа, — перечисляла Таффи. — Ше-уа, небесная вода, дождь.

В это время на руку ей упала дождевая капля — погода как раз была серенькая.

— Папа, дождь идет. Ты это хотел сказать мне?

— Ну конечно, — ответил отец. — И я сказал тебе это молча, не правда ли?

— Я, вероятно, догадалась бы, хотя не сразу, но дождевая капля помогла мне. Теперь зато я уж никогда не забуду. Ше-уа значит «дождь» или «дождь идет». Молодец, папа!

Таффи вскочила и стала кружиться около него.

— Подумай только: ты уйдешь утром, когда я еще буду спать, и нацарапаешь на закоптелой стене ше-уа. Я пойму, что скоро будет дождь, и надену свой плащ из бобровых шкур. То-то мама удивится!

Тегумай тоже принялся скакать. В те времена отцы не гнушались такими забавами.

— Чем дальше, тем лучше, — говорил Тегумай. — Положим, я захочу сказать тебе, что дождя не будет, и ты можешь прийти к реке. Вспомни, как это по-тегумайски?

— Ше-уа-лас уа-мару (дождь кончился, к реке приди). Сколько новых звуков! Я не придумаю, как их нарисовать.

— А я зато придумал! — воскликнул Тегумай.

— Постой минуту, Таффи, я тебе покажу, и затем на сегодня уже довольно. Мы знаем, как изобразить ше-уа, остановка только за лас. Ла-ла-ла! — твердил он, помахивая зубом акулы.

— На конце шипящая змея, а перед нею рот карпа — ас-ас-ас. Нам нужно только ла-ла, — сказала Таффи.

— Я знаю, но нам приходится выдумать ла-ла. И мы с тобою первые люди, которые за это берутся, Таффимай.

— Ну что же? — заметила Таффи и зевнула, так как чувствовала себя немного утомленной.

— Лас значит «сломать» и еще «кончить», не правда ли?

— Да, разумеется, — сказал Тегумай. — Уо-лас значит, что вся вода в чану вышла и мама не может готовить, а меня как нарочно нет, я отправился на охоту.

— А ши-лас означает, что копье сломано. Если б я тогда додумалась до этого, то не стала бы делать дурацких рисунков с бобрами для чужака.

— Ла-ла-ла! — повторял Тегумай, размахивая палкой, и морщил лоб. — Вот еще досада!

— Ши я умею нарисовать, — продолжала Таффи. — А потом я попробовала бы нарисовать сломанное копье.

И она нарисовала вот что.

— Отлично! — воскликнул Тегумай. — Теперь у нас есть ла, и этот знак не похож на другие.

Он нарисовал вот что.

— Нужно уа. Ах, это уже было. Остается только маре. М-м-м-м… Чтобы сказать м-м-м, надо закрыть рот. Давай нарисуем закрытый рот.

И она нарисовала вот что.

— После него поставим разинутый рот карпа. Выйдет ма-ма-ма, — сказал Тегумай. — А как же мы сделаем р-р-р, Таффи?

— Такой же острый, угловатый звук слышится, когда ты выдалбливаешь челнок, — сказала Таффи.

— Угловатый? Острый? Вот такой? — спросил Тегумай и нацарапал следующее.

— Да, — ответила Таффи, — но не надо столько углов, довольно и двух.

— Я поставлю даже один, — сказал Тегумай. — Для нашей игры чем проще знаки, тем лучше.

Он нарисовал вот что.

— Теперь мы добились толку, — сказал Тегумай и подпрыгнул на одной ноге. — Я возьму и нанижу все знаки подряд, как рыб на жердочку.

— Не поставить ли между словами палочки, чтобы они не теснились и не толкались, словно карпы?

— Я сделаю между ними промежутки, — сказал Тегумай, но от волнения позабыл и нацарапал их без промежутков на куске свежей березовой коры.

— Ше-уа-лас уа-маре, — произнесла Таффи, читая по складам.

— На сегодня довольно, — сказал Тегумай.

— Я вижу, что ты очень устала, Таффи. Но ты не смущайся. Мы уже завтра все окончим, а помнить о нас люди будут еще много-много лет после того, как срубят на дрова самые большие деревья, которые ты здесь видишь.

Они вернулись домой. Целый вечер Тегумай сидел по одну сторону очага, а Таффи по другую. Они рисовали уа, уо, ше и ши на закоптелой стене и до тех пор шушукались и пересмеивались, пока мама не сказала:

— Право, Тегумай, ты ничем не отличаешься от Таффи.

— Не сердись, мамочка, — убеждала Таффи. — У нас с папой секрет. Мы сами все тебе расскажем, когда настанет время, только, пожалуйста, сейчас не расспрашивай, а то я не выдержу и разболтаю.

Мама не стала расспрашивать. На следующий день Тегумай ушел ранехонько к реке придумывать новые знаки, а Таффи, когда встала, увидела слова уа-лас (воды нет, вода кончилась), написанные мелом на стенке большого каменного чана, который стоял около входа в пещеру.

— Гм! — ворчала Таффи. — Эти картинки-звуки бывают иногда совсем некстати. Папа как будто пришел сюда и велел мне принести воды в чан, чтобы маме было на чем готовить.

Она пошла к ручью за пещерой и, набирая воду ведром из березовой коры, наносила полный чан. Затем она побежала к реке и дернула папу за левое ухо. Это ухо принадлежало ей, и она могла его дергать, когда была умницей.

— Ну, давай рисовать остальные звуки, — сказал папа. Они целый день провели за делом, отрываясь только, чтобы позавтракать и немного побегать. Когда они дошли до звука т, то Таффи заявила, что с этого звука начинаются их имена — ее, папино и мамино — и потому надо нарисовать семейную группу, где бы они все трое держались за руки. Это легко было нарисовать раз-другой, но когда пришлось повторить то же самое шесть-семь раз, то Таффи и папа справлялись все хуже и хуже, и, наконец, от рисунка остался один высокий, худой Тегумай, протягивающий руки жене и дочери. На картинках 20, 21 и 22 видно, как это постепенно делалось.

Многие другие рисунки были так замысловаты, что их трудно было выцарапывать, особенно натощак. Но по мере того, как их снова и снова царапали на березовой коре, они становились проще и яснее, и, наконец, Тегумай остался совсем доволен. Они повернули шипящую змею на другую сторону, чтобы получить г.

Очень часто у них попадалось е, и во избежание недоразумений они совсем загнули отломанную скорлупку яйца.