Бабочки - Ксана Гильгенберг

– О, Ликусь, привет! – выкрикнула из коридора Эмилька, – чего вы там застряли?

Влад и Лика, словно очнувшись, заулыбались друг другу.

– Действительно, чего это мы? Проходи, – сказал Влад, беря гостью под руку. – Проходи, чувствуй себя, как дома.

Через широкий коридор они вошли в большую освещенную комнату. Здесь было человек семь, в основном одноклассники Лики, лучшие друзья Влада – Олег и Малик – о чем-то спорили с Ариной и Анжеликой, девочками из параллельного 11 Б, у окна. В стороне от них по телефону с кем-то беседовал еще один их одноклассник, Антон. А в кресле, к которому Влад подвел Лику, расположился парень чуть постарше. На вид ему было лет девятнадцать или двадцать. У него было очень доброе и красивое лицо, но большие и выразительные глаза скрывали печаль. Когда Влад представил ему Лику, он улыбнулся, но и улыбка была полна грусти. Лике показалось, что она уже видела где-то эту улыбку. Она попыталась припомнить, где, и в этот же момент выяснилось, что Сергей, так звали этого парня, являлся двоюродным братом Влада. Тогда Лика и вспомнила, что слышала еще зимой от кого-то от одноклассников, что у Влада умерла тетя. Вероятна, она была мамой Сергея. Решив уточнить эту информацию позже у Танюшки, Лика улыбнулась в ответ. Отчего-то она ощутила некое единство с этим человеком. Возможно, просто от того, что понимала его боль, ведь она росла без матери. И хотя ее мать была все же жива, иногда она об этом забывала.

Потом они немного поболтали с присоединившейся к ним Эмилькой. Эмилька, или Эмилия, была красивой, высокой и стройной. Ее глаза были настолько черными, что невозможно было различить их зрачок, и из них всегда струился какой-то непонятный магнетизм, который окутывал и гипнотизировал каждого, кто осмеливался заглянуть вглубь этих глаз. Вот и сейчас она пыталась поймать взгляд Сергея, чтобы очаровать его своей магией.

Кто-то включил музыку. Разговаривать стало неудобно. Арина и Анжелика выдвинулись в центр комнаты, изгибаясь в танце. Кто-то задёрнул шторы на окнах и в комнате стало почти темно. Тела девушек превратились в непонятную игру света, тени и малинового блеска, которого добавляло яркое платье Анжелики.

Так как Лике не хотелось танцевать, Влад предложил показать ей всю квартиру полностью. Она с радостью согласилась, потому что никогда не любила слишком громкую танцевальную музыку.

Комната Влада удивила ее своим порядком и минимализмом. Здесь всего-то расположились диван, стол с креслом и платяной шкаф. На подоконнике два комнатных цветка, казалось, пытались выглянуть во двор, словно им было одиноко в этой почти пустой комнате. Такой же одинокой казалась и рамка с фото. Лика взяла ее в руки, чтобы получше рассмотреть. Кадр определенно был очень удачным. Счастливая семья в лице еще мальчишки Влада и его родителей смотрела на нее, улыбаясь. От фото веяло любовью, негой, теплом и еще чем-то таким знакомым, но давно забытым, от чего у Лики защемило сердце. Она вспомнила о маме. Девушка часто о ней вспоминала, но думать о ней запрещала себе, не позволяя таким мыслям надолго оставаться в своей голове. Вот и сейчас она отбросила их и, обернувшись к Владу, спросила:

– Где это?

– Это в Крыму. Севастополь. Вот… смотри, – объяснял он, указывая пальцем позади плеча своего отца, – это памятник затонувним кораблям. Только здесь видна небольшая его часть.

– Да-да, вижу. Очень красивое фото. Вы здесь такие счастливые…

– Да, мне тоже очень нравится, – кивнул Влад, и его улыбка стала еще более теплой, словно бы южное солнце с фотографии на самом деле грело его. – Ты была на море? – спросил он.

– Только в мечтах, – улыбнулась Лика.

– Море прекрасно! – вдохновенно протянул он. – Ничто не сравнится с ним. Тебе нужно обязательно увидеть море, – добавил он, глядя ей в глаза и склоняясь к ней, – оно, как твои глаза…

Лика закрыла глаза и почувствовала те же легкость и желание полета, какие испытывала во сне. А его дыхание у ее лица напоминала прикосновение крыльев белых бабочек.

Лика уже почти потянула на себя приоткрытую дверь ванной, когда услышала голос Эмильки, идущий оттуда. Она говорила о Рите. И то что Лика услышала, повергло ее в шок. На некоторое время девушка застыла. В этот момент ей показалось, где-то глубоко внутри нее раздался страшный треск. Это рушились ее надежды и мечты, а, в общем, вся ее жизнь. Еще несколько секунд назад она бы назвала себя самой счастливой на свете. Близость мечты опьянила ее. Как близко было счастье. Она держала его в руках, а теперь оно ускользало, высыпалось, как песок между пальцев. Бедняжка хотела провалиться сквозь землю, раствориться, просто не быть, чтобы не слышать того, что слышала, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Она не могла заставить себя хотя бы просто отпустить ручку двери, продолжая сжимать ее так сильно, словно хотела вогнать в нее всю свою боль. Слезы полились из ее глаз, и почему-то стало тяжело дышать.

«А Лика знает?» привело ее в чувство. «Думаешь, ей нужно рассказать? «заставило отпустить ручку двери и поскорее удалиться. Она даже не вспомнила об оставленной в комнате Влада сумочке. Ни с кем не прощаясь, Лика просто сбежала.

Во дворе, вдохнув темную вечернюю прохладу, она наконец смогла нормально дышать. Чего она не могла, так это вернуться домой с заплаканными глазами. Ей во что бы то ни стало нужно было вернуться с радостным выражением лица, иначе настойчивых расспросов от тети не избежать, а тетя умела добиваться ответов на свои вопросы.

Лика подняла глаза на свое окно. Темно. Зато на желтом квадрате соседнего четко вырисовывался кошачий силуэт. «Коко?» – мысленно спросила себя Лика, вспомнив о говорящей кошке. «Может, я умерла? Потому что все, что сегодня произошло не похоже на правду, нереально это все! Да, я умерла, я умерла, я умерла, я умерла…» – твердила она самой себе, как зачарованная глядя на окно.

– Можно сказать и так, – пронеслось в голове.

– Коко? – спросила Лика мысленно.

– Ты уже меня узнаешь. Похвально.

– Так значит, я в самом деле умерла? – спросила Лика и удивилась тому спокойствию, которое разлилось по ее телу.

– Каждый день – это маленькая жизнь, и каждую ночь, засыпая, ты умираешь. Вчера ты была одна, сегодня ты уже другая, и завтра, родившись с рассветом, ты уже будешь не ты, это будет иной человек. Да, у тебя будет то же лицо и то же тело, но твой взгляд никогда не будет таким, как вчера или сегодня, твоя улыбка станет другой, изменяться твои движения, потому что сегодня, получив свой опыт и наполнив свое сердце новым содержанием, ты умрешь, и утром тебя ждет встреча с обновленной тобой.

– А боль? Боль останется или уйдет?

– Так ли уж плоха боль?

– Не знаю… иногда она может быть невыносимой, – Лика произнесла это вслух, вспомнив, как больно внутри, когда рушится все, чем живешь. Боль по-прежнему сжимала ее в своих цепких объятиях.-Завтра, когда я проснусь, ее не будет?

– Если ты этого захочешь. Ведь может быть иначе. Многие люди хотят боли. Они не умеют жить без нее.

– Люди не хотят боли, – устало заметила Лика и развела руками.

– Тогда зачем порождают ее?

– Может, они просто не знают, как жить без боли?

– Ну, что ж давай проверим… Я открою тебе секрет, как жить без боли и посмотрим, поможет ли это тебе.

– Мне кажется, я смогу жить без боли, – начала воодушевляться Лика.

– Тогда перестань сопротивляться жизни. Прими ее такой, какая она есть, во всей ее красоте и уродстве, возвышенности и низменности, гениальности и бездарности, безмерной преданности и предательстве. Жизнь… она совершенно не такая, как мы о ней думаем. Она гораздо больше, шире и полнее, гораздо ярче и насыщеннее. Преодолей границы, которые скрывают от тебя полноту жизни.

– Какие границы?

– Границы, которыми ты делишь мир надвое – на добро и зло, черное и белое, правильно и неправильно, боль и радость…

– Но как же тогда знать, что хорошо, что плохо?? – возмутилась Лика, не дав Коко закончить мысль.

– Ты уже это знаешь, и не можешь не знать, но ты можешь научиться воспринимать и то, и другое только лишь, как опыт. Перестань раскрашивать жизнь в черно-белые тона. Пусть она будет золотистой или сиреневой, а лучше позволить ей переливаться всеми возможными цветами.

– Это и есть секрет?

– Да. Нужно лишь перестать постоянно взвешивать все и всех на весах.

– Это что-то абстрактное. Я думала, ты скажешь, что-то конкретное, – вздохнула Лика.

– Конкретное желаешь? Тогда попробуй насладиться болью, которая сейчас в тебе.

– Ты бредишь! Как можно наслаждаться болью? По-твоему, я мазохистка? – возмутилась Лика, пытаясь увидеть глаза в темном силуэте в окне.

– Ты права, болью почти что невозможно насладиться. И знаешь, почему?

– Боль неприятна… невыносима… от нее хочется избавиться, – с горечью говорила Лика и эти слова холодом заполняли все вокруг, – боль убивает… она въедливая и ноющая… она… она разъедает душу, разрывает ее и душа покрывается… гниющими ранами, которые так и болят и болят, и эта боль всегда с тобой и никуда не уходит… к ней не привыкнуть. Можно на время забыться, отвлечься, но она настойчиво призывает к себе, и постепенно она поглощает тебя и так ты стареешь и умираешь… боль тебя убивает…, – замолкнув, она склонила голову и опустила плечи, словно ощутив неизбежность нарисованной ей же самой картины.