Над Кубанью зори полыхают - Фёкла Навозова

— У Рыженковых круглый год великий пост.

Казалось, по пустяку, но между Рыженковыми и Ковалевыми завязалась давняя вражда. Причиной тому были проказы младшего сына деда Ковалева — Миколки. А дело было так. Смолоду Матюха пристрастился раскапывать курганы по степи: искал в них клады — кубышки с золотом. Все — и близкие и дальние от станицы курганы были разрыты его руками, но клад никак не давался. Оставался неразрытым только один курган, поблизости от станицы. Уж больно он был на виду, а копать нужно тайком, без посторонних глаз, с молитвой. И дожидался Матюха тёмной–тёмной ночи.

Соседские хлопцы давно мечтали о том, чтобы подшутить над Матюхой. В ближнем кургане они давно закопали старый надтреснутый котёл со всяким дерьмом. И слух распустили, будто бы каждую ночь на кургане том свеча горит и отсвечивает та свеча бледным голубоватым пламенем. Только не всякому то пламя показывается.

И вот в ночь на страстную пятницу Рыженковы, отец с сыном, крадучись отправились к кургану. И соседские хлопцы тут как тут. Захватили ходули, длинную бабью рубаху, пустую кубышку с вырезанными отверстиями для глаз и рта, заклеенными красной тонкой бумагой, и следом за Рыженковыми. Хоть и темна была ночь, а все можно было разглядеть, как отец с сыном трудились в поисках клада. Вот они присели, исчезли в яме, снова появились и, неся в руках что‑то тяжёлое, пошли в станицу. В это время в яру кто‑то завыл на разные голоса. Белое привидение с горящими глазами и с широко открытым светящимся ртом двинулось наперерез кладоискателям. Не бросая добычи, отец с сыном бросились бежать. Задыхаясь, Матюха читал молитвы.

Дома, при свете лампадки, дрожащими руками старик опрокинул на стол содержимое котла. Из него вывалилась всякая дрянь.

Наутро вся станица знала о находке Рыженковых, хотя ни отец, ни сын о ней никому не говорили.

Над Матюхой смеялся и стар и млад. А потом Рыженковы узнали, что «привидением» был Микола Ковалев. С тех пор Рыженковы и Ковалевы непрестанно враждовали, подозревали друг друга в самых злых подвохах.

У Илюхи Бочарникова, который жил тут же, по соседству, тоже были свои счёты с Ковалевыми. Завистливый Илюха не мог простить Лексахе Ковалеву его богатства. Сам Илюха, по прозвищу «горлохват», не был из бедных, но до Ковалевых ему было далеко. Стал Илюха позажиточней вскоре после возвращения с военной службы. Ходила молва, что убийство богатых шибаевских скупщиков щетины было делом его рук. Но доказать того никто не мог. Убитые, найденные в пруду, и привязанные в лесу лошади их были молчаливыми свидетелями ужасного преступления, которое совершилось в тёмную ночь на окраине станицы.

Илюха давал деньги взаймы под векселя и большие проценты. А если долг не возвращали в срок, обращался в суд.

В церкви Илюха всегда стоял рядом с ктитором. Завистливо косился на деньги, которые позванивали в чашке у торговца свечами, первый лез целовать крест и причащаться.

Старый Лексаха Ковалев не скрывал своего презрения к Илюхе. Однажды, великим постом, дед Лексаха даже отказался после Илюхи принять причастие. С тех пор Илюха не ломал шапки перед Ковалевыми, а Ковалевы не замечали Бочарниковых.

Так и не разгадал Ковалев, кто из соседей испортил корову. Но вот чудо! С приходом в хозяйство Архипа коровы повеселели. Архип хорошо ухаживал за ними: выводил в огород на люцерну, не ленился приносить им в ясли свежей травы по нескольку раз в день. Может, поэтому и поздоровели симменталки и надои увеличились.

— Добрые руки у Архипа! — говорил дед Лексаха. — Не прогадал я с этим батраком!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Пасха в станице прошла шумно и весело. Много было съедено яиц, масла и мяса, а сдобных куличей, а пасок — высоких, сладких, да мягких — и не перечесть. Даже в Хамселовке меньше ощущалась нищета, чем в обычные дни. На Фоминой неделе снова красили яйца и ещё раз пекли пасхи. После красной горки в поминальный день шли на кладбище, где прямо у могил обедали, вспоминали покойников добрым словом, плакали, а подвыпив, пели.

Отгуляли и начали весеннюю страду. Целыми днями люди, точно муравьи, копались па огородах, в садах, на полях. Оно и понятно: не поработаешь весной — не соберёшь осенью.

Незаметно мчалось время. Подошел и престольный праздник Троица. За несколько дней до него бабы месили крутое тесто на яйцах, раскатывали тонкие, как бумага, коржи, подсушивали их на солнце, мелко–мелко резали на лапшу, жарили поросят, сбивали каймаки, подбеливали, подмазывали хаты. Дел было невпроворот. Девки и ребятишки, захватив мешки и торбы, уходили с раннего утра в степь рвать душистый чебрец и шалфей, чтобы накануне троицы устлать травами полы в домах и хатах.

Нюра Ковалева собрала детвору всей своей родни и выпросила у деда бричку для поездки за травой. Лошадьми правил Архип. Сытые кони легко подхватили дребезжавшую и звеневшую на все лады бричку. Приехали на кошары. Архип выпряг лошадей, пустил их пастись. Ребята с Нюрой бросились рвать яркие, красные, как кровь, дикие пионы–лохмачи, белую глазастую ромашку, голубой шалфей, лиловый чабрец.

Архип сидел в тени у брички, любовался издалека тоненькой, гибкой девушкой. Он знал, что тоже ей не безразличен. Работая во дворе, не раз ощущал на себе ласковый взгляд молодой хозяйки. Его тянуло к ней, но он всё время помнил, что ничего доброго их не ждёт: она внучка первого станичного богача, а он — мужик, батрак, безземельный.

Нарвав чабрецу и набив им мешки, дети разбежались по степи. А Нюра упала в траву, смотрела в высокое небо. В синеве кружила какая‑то большая птица. Все ниже и ниже с каждым кругом. Вот она складывает крылья и камнем падает где‑то рядом с Нюрой. Девушка испуганно вскрикивает. Хищник взмывает в небо. В клюве у него извивается ящерица.

Нюра слышит голос:

— А если бы шулика унёс тебя?

Перед нею Архип. В руках у него охапка маков.

— Тебе нарвал, бери!

Нюра неловко взяла цветы. Бросив пугливый взгляд на парня, вдруг побежала к высокому камню, маячившему вдали. Архип, улыбаясь чему‑то своему, не спеша пошёл за ней. Опустив голову, девушка сидела на камне. Архип присел рядом. И сейчас, как тогда, при их первом разговоре, что‑то трепетало в груди у Июры.

Она стала расплетать и заплетать свою длинную косу. Наконец, забросив её на спину, несмело попросила:

— Расскажи что‑нибудь о себе!

Архип взглянул на неё и тихо произнёс:

— Что же говорить‑то? Рассказать о том, кто я, так, что ли?

— Да… Вот живём рядом уже два месяца, а друг о друге ничего не знаем.

Помолчав, он стал рассказывать о том, как ему тяжело пришлось нынешней зимой.

— Мы, можно сказать, самые бедные–разбедные в своей деревне. Избенка на курьих ножках, земли полоска на песчаном косогоре. Пара овец, десяток кур. Да ничего уже того нет. Кое‑как дотянули до весны. Потом мать собрала мне разной хурды–мурды, надел я отцовские лапти (отец‑то умер с голоду), отточил косу и пошёл на Кубань. Ждет меня мамаша с деньгами. Хлебца ей купить надо… Хлеб‑то у нас с корой сейчас едят.

Глаза Нюры светились тёплым сочувствием:

— А ты попроси у дедуни задаток и пошли. Или мать выпиши сюда, пусть едет. Хлеба у нас много.

— Послал я домой три рубля. Письмо от матери получил—радуется. Поживу ещё у вас, заработаю деньжат, а там — поеду к себе в Орловскую губернию. — В его голосе прозвучала невольная грусть. — Видишь, какая у меня нехитрая жизнь. И похвалиться‑то нечем!..

Он сорвал былинку и, покусывая её, задумался. Нюра не прерывала молчания. Вдруг неожиданно для себя она прижалась к его плечу, заглянула в светлые глаза и посоветовала:

— А ты не горюй! Вон у нашей матери дедушка тоже был из иногородних, из России пришёл. А как записался в казаки да как получил землю, так и богатым стал. Ты попроси дедушку, он за тебя поговорит, похлопочет на станичном сходе перед стариками, и тебя тогда припишут к станице. Только большой магарыч надо поставить. На магарыч ты вперёд у деда за работу попроси.

— Эх, Анюта! Добрая ты душа, а не знаешь, что в казаки приписывали лет сто тому назад, а теперь не приписывают. Теперь нашего брата иногороднего столько сюда из разных губерний понаехало, что того и гляди войной на казаков пойдут, землю у них отбирать будут.

Нюра испуганно отодвинулась от Архипа.

— Да ты что, сошёл с ума? Не дай бог дедуня такое услышит… Сразу же со двора прогонит.

— Ну, если ты не расскажешь, так твой дедуня ничего не узнает.

Чтоб уйти от неприятного разговора, девушка, осмелев, спросила:

— Ты вот признайся: у тебя там, Орловской губернии, невеста не осталась?

— Невеста? Да что ты, Анюта! Куда я свою невесту брать буду, в какие такие хоромы? Чем кормить стану. Да и не встречал ещё девушку по душе. Может, на Кубани найду…

С того дня Нюра и Архип стали часто встречаться. Получалось это вроде случайно. То у половня, куда Архип приходил за сеном, то в огороде. Идет Нюра на речку белье полоскать, Архип встречает её на узкой тропке меж высокой конопли. Станет брать у неё белье, чтобы снести к реке, и будто невзначай коснётся маленькой смуглой руки, в глаза заглянет.