Шесть тетрадок - Людмила Матвеева

— Папка, расскажи про метро. Мы пишем историю метро. Расскажи. А то ты всё в шахте и в шахте. Когда я тебя вижу? Почти никогда и не вижу.

— Хотел поспать, — отвечает отец. — Но ты же не дашь спать, пристанешь с разговорами.

— Пристану, — говорит Катя. — Мне все ребята в классе завидуют, что у меня папка метростроевец. А что я про метро знаю? Я про метро не больше какого-нибудь Мишки знаю.

— Кто же этот Мишка?

— А ну его. Из нашего класса. У него отец бухгалтер, и Мишка на арифметике лучше всех считает. Раз — и сосчитал. Я его прошу вчера: «Мишка, не будь воображалой, дай задачу списать». Знаешь, что он ответил? «У тебя отец на Метрострое работает, а ты простую задачу решить не можешь? Решай сама». И показал фигу.

— Молодец парень, — говорит отец. — Уважает Метрострой. А ты что же, сама не можешь простую задачку?

— Какая же она простая? Она очень даже трудная. И незачем фиги показывать. Амелькиной небось фиги не показывает. Подумаешь, красавица. Меня, если умыть, я тоже красивая.

Катюша придвигает свой стул к дивану.

— Ты, папка, ложись отдыхай и рассказывай. Только не засыпай сразу, как в тот раз. А я буду около тебя сидеть и слушать. Не отвлекайся.

— Хитрая ты — не отвлекайся. Ну ладно, расскажу. Про сбойку тебе расскажу.

Сбойка

Когда отец рассказывает, Катя будто видит перед собой картину.

Идут тоннели из двух шахт навстречу один другому. Посредине надо встретиться, пробиться друг к другу. Это и есть сбойка.

Сбойка двух штолен, тринадцатой и четырнадцатой, была назначена на определённый день — двадцать шестое марта тысяча девятьсот тридцать четвёртого года.

Завтра сбойка. Бригадир проходчиков Николай Трифонович Катаманов собрал бригаду и сказал:

— Должны мы соединиться, по-нашему — сбиться, с той штольной день в день, как намечено планом. Двадцать шестого — значит, двадцать шестого.

Накануне, двадцать пятого, вся бригада работала изо всех сил — надо было пройти оставшиеся метры. Отбойные молотки стучат, как пулемёты. А чем не бой? Проходчики не успевают пот со лба смахнуть. Катаманов сегодня ходит злой.

— Наш-то злой ходит, — говорит молодой проходчик Серёга.

Бригадир услышал, но не улыбнулся, ничего не сказал. Не поглядел на Серёгу. Без этой злости ни в одном деле ничего не сделаешь.

Наступило двадцать шестое. И всё-таки на этот день оставалось ещё четыре метра. По земле пройти четыре метра ничего не стоит: прыг-скок — вот и четыре метра. А под землёй? Четыре метра — это четыре нормы. Порода попалась твёрдая — столько не пройти никак.

Все говорят:

— Нет, не пройдём. Смирись, бригадир. Не пройти, и всё.

Пошли в столовую пообедать. Сменный мастер говорит:

— Николай Трифонович, остынь. Четыре метра тебе не взять. Там порода — кремень.

А он ничего не отвечает. Со зверским лицом ест кашу, как будто каша во всём и виновата.

У него был азарт. Но не только азарт. Работала мысль. Серёга смотрит на лицо бригадира и видит, что бригадир думает неотступно о своём, думает, думает, думает, думает. Высокая сосредоточенность.

Спустились в шахту, бригадир говорит:

— Видишь наверху, под сводом, маленький слой мягкой породы? Видишь или не видишь?

Сергей задрал голову, смотрит: правда, совсем чуть-чуть, сантиметров тридцать мягкой породы. Берёт Николай Трифонович кайло в руки и начинает рубить. Прошёл метра полтора, получилась небольшая конурочка. Теперь можно взять отбойный молоток.

Но почему молотки работают сегодня плохо? Воздух сверху подаётся слабо. Проходчики кричат: «Воздух! Воздух!» А сверху, с земли, отвечают: «Большой компрессор из строя вышел!»

Компрессор — механизм, который качает сжатый воздух для отбойных молотков.

— Компрессор из строя вышел!

Бригадир Катаманов сказал жёстко:

— Такое начальство двадцать раз надо прогнать! Почему им всё сходит с рук?

Сменный мастер закряхтел, полез наверх.

Бригадир приказывает:

— Закрывай воздух!

Замолчали все молотки, тихо, странно стало в шахте. Это бригадир решил сэкономить сжатый воздух, чтобы дать побольше воздуха одному молотку.

Он сказал звеньевому:

— Метёлкин! Сделай мне козлы вот такой высоты.

Метёлкин быстро сбил из досок козлы. Влез Николай Трифонович на козлы, слушает, слушает в тишине. Потом просиял:

— Слышу! С той стороны работают в четыре молотка. У них воздух сильный, на четыре молотка хватило.

Тут и все услышали: с большой силой работают проходчики четырнадцатой шахты, весь грунт трясётся над забоем.

И тогда бригадир берёт единственный молоток и начинает пробиваться навстречу. Его молоток трещит, и больше ничего не слышно. А он кричит вниз:

— У них затихло! Слушают, где я работаю!

Все услышали, что он на верхней части забоя, стали рубить тоже вверху, у потолка.

А под козлами все замерли. Волнуются рабочие. Сбойка — это результат. Сбились — значит, верно шли и завершили большой отрезок подземного пути.

Через десять минут проходчики тринадцатой и четырнадцатой увидели друг друга: отвалился последний кусок породы и получилась дыра. Вынырнули из дыры — лица чумазые, смеются. Стали пожимать друг другу руки, радовались и кричали такое замечательное слово — сбойка.

Бригадир четырнадцатой говорит Катаманову:

— Когда мы узнали, что четыре метра остаётся, пригорюнились, думали: «Разве пройти целых четыре метра за одну смену? Нет, не будет сегодня сбойки».

А Серёга стоит рядом с бригадиром и говорит так, как будто уж он-то ни в чём не сомневался:

— Наш дядя Коля до всего додумался! В мягкой породе конурочку сделал. А уж от конурочки он и до твёрдой породы добрался и пробил её. Два дня думал! Сегодня в столовой чуть шляпу в щи не уронил. Качать бригадира!

А где там качать? В шахте теснота. Да ещё киносъёмка со своей аппаратурой приехала снимать исторический момент. И журналист с фотоаппаратом. Щёлкает и говорит напористо:

— Не толкай меня под локоть. Снимок должен сегодня быть в газете. Не толкай, говорю, под локоть. Обрадовались, черти!

— Качать журналиста!

Кто-то постучал в окно

Катя представила себе, как качали журналиста. Взяли за руки, за ноги и стали подбрасывать. Она видела один раз, как качали ударника на первомайской демонстрации. Он взлетал над толпой, из кармана сыпалась мелочь.

— Вот, Катерина, вся история про сбойку, — сказал отец. — Что же тут расскажешь? Поработали и сбились. Дали нашей бригаде премию — кому отрез на костюм, кому часы.

— А тебе, папка?

— И меня не забыли. Предложили путёвку на курорт к Чёрному морю.

— А что же ты не поехал?

— Не поехал, и всё. Было много работы. Ты думаешь, сбойка прошла, и отдыхаем? Нет, милая моя. Сбились, порадовались, покричали — и перешли на другой участок. Надо дальше рубить породу.

— И долго так будет, папка?

Он помолчал, подумал и сказал серьёзно:

— А всегда.

Тихо в квартире. Соседка тётя Ксения включила радио, за стенкой играют марш.

— Спать, Катерина! Завтра рано вставать!

Катюша стелит отцу на высокой кровати с никелированными шарами, а себе на диванчике. Она щёлкнула выключателем и спросила в темноте:

— Папка, а завтра ещё расскажешь про метро?

Отец не отвечает. Он крепко спит.

Катя тоже засыпает. И сквозь сон слышит громкий стук. Трещит отбойный молоток. А может быть, пулемёт. Тревожный стук. Опасный стук.

Громко говорит голос за окном:

— Плывун! Дядя Коля! Скорее!

Катя открывает глаза. В комнате горит свет. Чёрное окно. Отец стоит одетый, срывает с гвоздя брезентовую куртку, суёт ноги в сапоги и вылетает на улицу.

Речка-невидимка

Мишка сидит за столом и читает. Он крепко зажал уши ладонями. Мишка один дома, и никто ему не мешает. Но он привык, когда читает или учит уроки, закрывать уши, чтобы не мешал шум. У них в комнате всегда шумно: папа щёлкает на своих счётах, мама разговаривает с бабушкой. А прикрыл уши — и тихо, ты отгородился от всех и читай себе сколько хочешь.

Мишка читает про старую Москву. Река Неглинка. Она течёт теперь под землёй, люди о ней и не помнят. Вернее, не помнили, пока не стали строить метро. И тогда оказалась Неглинка-невидимка речкой коварной и вредной.

А четыреста лет назад была река как река. Текла от Самотёки через Трубную площадь к Театральной площади, оттуда — через Александровский сад к Москве-реке. Мишке представляются домики на берегу. К самой воде спускаются беседки. Сидит в беседке красавица, вышивает платок. Чем-то эта старинная красавица похожа на Таню Амелькину. Или это Мишке только кажется?

Стояли в старые времена на Неглинке мельницы, читает Мишка. Ещё река наполняла водой ров, который проходил вдоль Кремлёвской стены.