Самый крупный экспонат - Леонид Иванович Моргун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это время за его спиной раздался грохот. Это роботы стали грузить ржавые, источающие невыносимое зловоние баки.
— Не хватало только захлебнуться в чужом дерьме… — пробормотал Ден и, отодрав свисающий с потолка поручень, с размаху ударил по дверной ручке. Ручка отвалилась. Несмотря на все его усилия, дверь не поддавалась.
Баки грузились один за другим, с убийственной монотонностью они проталкивались в помещение, с каждой минутой оставляя все меньше и меньше свободного пространства. Теперь уже при всем своем желании Ден не смог бы выбраться из гравилета.
В отчаянии он опустился на небольшую скамеечку в углу и вдруг его осенило. Все машины были типовые.
И точно в таких же скамеечках находилось противопожарное оборудование пассажирских гравилетов. Он сорвал пломбу, откинул сиденье и среди складных ведер и огнетушителей обнаружил превосходный маленький ломик.
Когда он взломал дверь, погрузка уже закончилась.
Впереди загорелись три зеленых огня. Гравилет медленно двинулся вперед и, въехав в соседнее помещение, остановился.
Застучали насосы, выкачивая воздух.
— Чистоплюи! — разозлился Ден. — Даже для грузовиков шлюзы устроили!
Из раскрытых дверей хлынули потоки солнечных лучей, и гравилет воспарил в небесную синеву. Тогда привычными движениями Ден перевел машину на ручное управление и повел ее по обычному экскурсионному маршруту, сообразуясь с прихваченной из номера картой.
— Послушайте, штурман, — резкий хрипловатый голос на этот раз раздался из динамика, установленного на потолке кабины. — Вы напрасно не хотели дослушать меня до конца. Впрочем, тогда я все равно не мог сказать вам всей правды. Но теперь… раз уж вы сами все увидели, слушайте до конца…
Песок… песок… Буйные ветры закручивали его серыми смерчами, которые взвивались ввысь и вновь опадали. Вокруг него на тысячи тысяч миль раскинулись однообразные желтовато-серые барханы, порой разрываемые каменистыми плоскогорьями и скалистыми хребтами. А голос все говорил и говорил, угрюмо-монотонный, он иногда доходил до истерического визга, срывался на крик и вновь утихал, будто читая отходную чьим-то стародавним замыслам и устремлениям.
— Не считайте наших пращуров до такой степени бездушными и недальновидными людьми, — говорил инспектор, — они были детьми своего смутного, неспокойного времени. По сути дела жизнь каждого человека — это миниатюрная модель развития всего человечества. Младенец покидает материнское чрево, ребенок вырастает из уютной колыбели, юноша уходит из отчего дома, чтобы строить свою жизнь, рождать своих детей…
— Но для чего разрушать отчие дома и сжигать свои колыбели?.. — пробормотал Ден, до боли в глазах вглядываясь в однообразный пустынный ландшафт, пытаясь отыскать в нем хоть один клочок зелени или какое-то движение живого существа.
— Никто и ничего намеренно не разрушал! — горячо убеждал его инспектор. — Все ветшает и рушится само по себе от старости, ветхости, в силу неумолимых исторических законов развития. И мы не должны осуждать наших предков за то, что они не в силах были предусмотреть последствий своей деятельности. Никто из них просто не мог предположить, что абсолютное истребление запасов нефти вызовет оседание почвенного покрова и массовую гибель лесов. Никто тогда и не догадывался, что Земля сама по себе является уникальным живым организмом и что нефть ее — естественная кровеподобная жидкость. Напротив, всем тогда казалось, что она губительно действует на живую природу. Люди стремились вырвать у планеты драгоценные трансурановые элементы, которые Природа старательно и глубоко запрятала. Без использования энергии атома невозможен был бы прогресс человечества… Каков же был ужас наших предков, когда они обнаружили, что лишенная этих элементов природа оказалась не в силах совершать процесс воспроизводства. Более того, радиоактивные и химические отходы стали порождать чудовищных монстров и вызывать ужасающие мутации в организме людей и животных. Планета стала умирать, и остановить ее гибель стало столь же немыслимым, как остановить наступление старости.
Слушая эти слова, Ден качал головой и кусал губы до крови, а душа была полна боли и горечи…
И снова перед ним раскинулся город с диковинными зданиями из стекла и бетона, что взметнули сотни этажей к низкому хмурому небу. Но теперь он увидел зияющие прорехи выбитых стекол и местами обрушившуюся кровлю и следы стародавних пожаров.
И вновь перед ним по улицам бродили тысячи людей в ярких красивых нарядах, и слепили глаза сполохи разноцветных реклам и многомастье машин.
Но на этот раз Дену показалось, что в этом хаотическом движении существует какая-то странная, трудноуловимая, но строгая система. Он опустился ниже, еще ниже.
Еще.
Гравилет повис над головами прохожих.
И Ден увидел сотни лиц, искаженных однообразной, стандартной гримасой улыбки. Размахивая руками и вертя головами, люди-куклы скользили в тонких <…> пахах тротуаров, сворачивали за углы, входили в двери зданий и из других дверей вновь возвращались на улицу.
Автомобили были прочно приварены друг к другу стальными прутьями и двигались в полном соответствии с огнями светофоров, воздействующих на их фотоэлементы.
Дену стало страшно.
— Для чего? — закричал он. — Для чего вы сделали все это?!
— Для того чтобы люди знали и верили в то, что у них есть, была и будет родина. Что мир, из которого они вышли, был прекрасен, и чтобы в них сохранилось стремление нести эту красоту в самые глухие уголки Вселенной…
— Эту… красоту?! — одним ударом Ден разворотил динамик, так что он уже не говорил, а шипел что-то невнятное.
Гравилет взмыл ввысь и помчался через море, туда, где океанский прибой с ревом швырял пенящиеся валы на золотистый песок пляжа и где чернокожие ребятишки весело вскидывали фонтаны алмазных брызг навстречу туристической машине. И тяжелый вал расшибся о лобовое стекло, оставив толстую грузную корку мазута.
И черные поплавки закачались на волнах, размахивая пластиковыми руками.
И увидел он в заповеднике ланей и львов, которых приводили в движение хитроумные механизмы, и чудные деревья, смонтированные на металлических опорах, радовали глаз изумрудными пластмассовыми кронами.
И снова были города с искусно сделанными прохожими.
И горько зарыдал Ден, оплакивая призрачную сказку своего детства.
В кабине уже невозможно было дышать от вони.
Ден выглянул в отсек. Один из бачков от качки повалился и катался по полу, при каждом толчке расплескивая содержимое.
Ден попытался было открыть ветровое стекло, но оно не поддавалось, и тогда он саданул по нему ломиком и глубоко вздохнул. Как будто невидимый горящий кол ворвался в кабину и вонзился в его горло, опалив легкие и застряв во внутренностях.
Ден попытался было заткнуть прореху курткой, но трещины были слишком обширными. Прозрачный
