Ночь грома - Стивен Хантер

— Быть может, все дело кончится тем, что Мико станет чемпионом Айдахо по конному спорту среди женщин, но все же попробовать стоит, — сказал как-то Боб своей жене.

— В таком случае ей придется каждый день выслушивать недовольные вопли одной пожилой леди, — ответила Джули.

Пока что все было хорошо: Мико обладала чувством ритма и терпением, и даже такое выносливое животное, как лошадь, ощущало это. Кроме того, девочка владела какими-то магическими приемами, по крайней мере по мнению Боба, и он с радостью отдал бы за нее свое второе бедро и вообще все, что угодно.

Мико изящно выполнила прыжок, не изменив посадки, не напрягая спину, не согнувшись в момент приземления.

— Получилось очень неплохо, милая, — одобрительно крикнул Боб.

— Я сама знаю, папа, — ответила Мико.

Боб улыбнулся, отирая пот со лба, но тотчас же встрепенулся, краем глаза увидев какое-то стремительное движение, слишком быстрое для хороших известий. Обернувшись, он увидел Джули, выбегающую из дома, и сразу же понял, что стряслась беда. Джули никогда не теряла самообладания; проработав десять лет в больнице в индейской резервации, она вдоволь насмотрелась на кровь, боль, страдания и даже смерть. И если сейчас она была так расстроена, это могло означать только одно: что-то стряслось с его второй дочерью, Ники.

— Малыш, — окликнул он Мико, не дожидаясь, когда Джули подойдет к нему. Ему хотелось позвать девочку к себе, пока он еще не услышал плохие новости и не потерял контакт с действительностью. — Слезь с коня и подойди сюда, на одну минутку.

— Но, папочка, я…

Боб повернулся к Джули.

— Только что позвонил Джим Густафсон, редактор газеты, в которой работает Ники…

Боб почувствовал, как у него сдавило сердце и легкие, словно в его дыхательной системе только что взорвался клапан и все его тело оказалось залито жидкостью. У него обмякли колени; он насмотрелся в обоих полушариях на насильственную смерть, в особенности скосившую молодых и невинных, и сейчас перед ним возник безжалостный и пугающий образ катастрофы: его дочери больше нет в живых и его самого ждет бесконечное, безутешное горе.

— Что с ней?

— Она попала в аварию. Сорвалась с горной дороги и врезалась в деревья.

— О господи! В каком она состоянии?

— Она жива.

— Слава богу!

— Ники оставалась в сознании и успела позвонить по девять-один-один, указав, где находится. Помощь подоспела довольно быстро, и все жизненные функции организма работали.

— Она поправится?

— Мамочка, что случилось?

— Милая, Ники попала в аварию.

У Боба разорвалось сердце при виде лица младшей дочери, исказившегося от боли; казалось, девочка получила удар в грудь от профессионального боксера. Она буквально сжалась в комок.

— Она в коме, — продолжала Джули. — Не пришла в сознание. Ее нашли в таком состоянии, с незначительными ссадинами и синяками. Нет ни паралича, ни каких-либо указаний на серьезные травмы внутренних органов. Судя по всему, Ники сильно ударилась головой.

— О господи, — пробормотал Боб.

— Нам нужно немедленно ехать туда.

Однако не успела Джули произнести эти слова, как Боб почувствовал, что она не права. Из глубокой пещеры выполз его самый старый и мрачный страх и начал обнюхивать все своим холодным носом, внимательно рассматривать желтыми глазами, обдавая горячим дыханием, наполненным запахом крови.

— Поеду я один. Вылечу первым же рейсом. Вы закажете билет через Интернет и позвоните мне, а я немедленно выезжаю в Бойсе.

— Нет. Нет, я должна увидеть свою дочь. Я не останусь здесь. Поедем мы все. Мико тоже должна встретиться с сестрой.

— Подойди сюда, — сказал Боб и, когда они отошли от ребенка, объяснил: — Я опасаюсь, что это может быть связано с какими-то моими былыми делами. Отличный способ выманить меня на открытое место.

— Боб, далеко не все на свете…

— Да, далеко не все на свете имеет отношение ко мне, но ты даже не представляешь, в каких переделках мне пришлось побывать. Понятия не имеешь, кто может охотиться за мной. У тебя у самой есть шрам на груди и воспоминания о нескольких месяцах, проведенных в больнице, после того как тот снайпер всадил в тебя пулю.

— Он мстил мне, а не тебе.

Все это случилось очень давно, но Боб прекрасно помнил, как услышал выстрелы, как обнаружил истекающую кровью Джули и кричащую Ники, а неподалеку еще одного человека, мертвого.

— Я вовсе не утверждаю, что все это произошло из-за меня, — сказал Боб, — но в то же время не могу и поручиться, что я тут ни при чем. А мне трудно будет действовать, постоянно думая о вашей с Мико безопасности. Сначала я должен осмотреться, один. Если никакой опасности нет, я дам вам знать.

Боб понимал, что это мания преследования, свойственная профессиональному бойцу. Этой болезнью страдали все, кому приходилось убивать людей, — хорошие, плохие, безразличные. В определенном возрасте человеку начинают являться непрошеные лица, и он не может точно их определить, однако подсознание напоминает ему, что этого парня он убил там-то и там-то, и он начинает думать: а что, если у него были братья, родители, дети, друзья, товарищи? Что, если смерть этого незнакомца терзает их так же, как его самого терзает гибель тех, кого он знал близко? Например, первого мужа Джули, Донни Фенна, отличного молодого парня, лучшего из лучших. Ему пробил грудь тот самый снайпер, который всадил пулю в Джули. «Я убил снайпера», — напомнил себе Боб.

Но может быть, сейчас здесь брат этого снайпера, и он не сумел подступиться к Бобу в Айдахо, где у него друзья и семья, где Боб отлично знает местность, каждый овраг и ложбину, и тогда он решил выманить его в незнакомое место, и, может быть, он получает удовольствие при виде боли на лице Боба, убивая сначала его близких, одного за другим: первую — Ники, затем Джули, потом Ми…

Боб мысленно выругал себя. Каждый раз, возвращаясь домой живым и более или менее невредимым, он подумывал о том, чтобы уйти в подполье, начать свою личную программу защиты свидетелей. Новый человек, новая жизнь, новое место, все новое. Но другая его часть говорила: «Нет, нельзя допустить, чтобы эти мысли сводили тебя с ума, это все пустяки. Если ты им поддашься, они отнимут жизнь». Чтобы победить, мало просто остаться в живых, нужно жить полноценной жизнью, имея все то, что любишь и без чего не можешь существовать: семью, землю, дом.

— Прошу тебя, — сказал Боб.

— Боб, это не твое личное дело. Речь идет о нашей дочери. О моей дочери. Я не могу оставаться здесь; я должна быть рядом с Ники, чего бы это ни стоило, каким бы ни был риск. Это сильнее меня.

— Позволь мне отправиться туда одному, разобраться, что к чему, и, как только смогу, сразу же, без промедления я дам вам знать и вы приедете. Если там будет опасно, я перевезу Ники в другое место, найму телохранителей, организую для вас надежное, защищенное место. Но сначала я должен все узнать.

Джули покачала головой. Ей это не нравилось.

— Понимаю, я могу ошибаться, — не сдавался Боб. — Я постоянно ошибаюсь. Но сейчас речь идет не о том, что я могу быть не прав или что у меня… как это называла Ники?

— Нарциссизм. Самовлюбленность. Так говорят про человека, который слишком любит себя, даже если и не признается в этом. Ты у нас явно не страдаешь нарциссизмом. Ни один самовлюбленный человек не допустит, чтобы его били до крови, резали, держали за решеткой, колотили ногами по голове столько, сколько это происходит с тобой. Этого у тебя не отнять. Какими бы ни были твои недостатки — а видит бог, их у тебя сотни, — ты готов рисковать собственной жизнью ради того или другого либо вообще просто так, а значит, ты слишком сумасшедший, чтобы страдать нарциссизмом. Так что твои шрамы дают тебе два-три дня. После этого мы приезжаем.

— Спасибо. Пойду собирать вещи.

Глава 3

Совсем недавно Боб наблюдал за Мико, восседающей верхом на большом могучем жеребце, и наслаждался этим зрелищем, а теперь он стоял рядом со своей старшей дочерью и вспоминал, как она ездила на таких же больших могучих животных, как восхищалась ими, как любила их и как они слушались и любили ее.

Но Ники еще не скоро снова сядет в седло. Она лежала в реанимационном отделении Центральной больницы Бристоля, подключенная к навороченному оборудованию стоимостью миллион долларов. Равномерно пищали крохотные динамики, экраны мониторов расчерчивались линиями, обозначающими дыхание, деятельность головного мозга, артериальное давление и прочее. Молодая женщина лежала совершенно неподвижно, и лишь ее хрупкая с виду грудь поднималась и опускалась на какую-то долю дюйма, свидетельствуя о работе перегруженной дыхательной системы.

— Ночью горные дороги очень опасны, мистер Свэггер, — сказал Джим Густафсон, главный редактор газеты, в которой работала Ники. — Если бы ваша дочь не была такой добросовестной журналисткой, она возвратилась бы домой раньше, еще засветло. Но она задержалась, выжала из этого дня все, что смогла. О, это так ужасно! Не знаю, что и сказать.