История второй русской революции - Павел Милюков

Среди этого показного благополучия страдали как раз те элементы, против которых направлялась вся ненависть «революционной демократии»: служащая «буржуазная» интеллигенция и чиновничество. Но и в среде последнего могущественные союзы, как железнодорожный, почтово-телеграфный и т. д., умели извлекать из казначейства многие сотни миллионов добавочного вознаграждения.

Чтобы справиться со всеми этими явлениями ненормального времени, нужна была действительно военная диктатура, в которую мало-помалу и превратилось управление таких демократических стран, как Англия и Франция. У нас, наоборот, эти же самые явления создали для власти и закона обстановку полного бессилия. Это бессилие власти чувствовалось уже при монархии. Оно и было причиной того, что умеренные элементы, понимавшие значение усиления власти для благополучного исхода войны, пошли на революционный переворот. Переворот этот в сущности был поставлен на очередь тогда, когда весной 1915 г. стало общеизвестно, что уже с первых месяцев войны русские войска терпят неудачи и обречены на них впредь вследствие полнейшей нашей неподготовленности, вследствие отсутствия в армии достаточного количества ружей, патронов, снарядов. Не одна Россия очутилась в этом положении. Но в других странах, как ее союзников, так и ее противников, недостатки были быстро замечены и в согласии с народным представительством приняты энергичные меры к усилению военной производительности и к поднятию военной техники. В то время как там, на Западе, получались поистине чудодейственные результаты этого дружного сотрудничества всей страны с властью, у нас весь пыл и энтузиазм народного представительства, проявленный с самого начала войны, пропадал даром. После однодневной сессии 26 июля 1914 г., обнаружившей общее патриотическое единодушие партий в деле обороны страны, правительство решило было не собирать Государственную думу до ноября следующего года. И только настойчивые заявления депутатов привели к тому, что оно согласилось созвать Думу «не позже 1 февраля». В промежутке разнеслись слухи о записке правых, которая настаивала на скорейшем заключении мира с Германией во избежание внутренних осложнений. Правительство явно не хотело соблюдать условий молчаливого «перемирия», на которое шли партии в своем стремлении к единению. При таком уже испортившемся настроении состоялось закрытое совещание членов Государственной думы с правительством (25 января 1915 г.), в котором народные представители впервые отдали себе ясный отчет в том, что правительство или скрывает действительное положение дел в стране и армии и, следовательно, «обманывает Государственную думу», или само не понимает серьезности этого положения и, следовательно, органически не способно его улучшить.

Конфликт между законодательными учреждениями и правительством на почве военной неподготовленности. Уступки в частностях и расхождение в главном. С этого дня начался конфликт между законодательными учреждениями и правительством. В заседании 27 января Государственная дума возобновила обет «свято хранить духовное единство, залог победы». Но, во-первых, правительство само себя исключило из этого единства, а во-вторых, в речах крайних правых и крайних левых, профессора Левашова и Керенского, уже появились ноты, существенно нарушавшие это духовное единство. Оратор левых уже стал на точку зрения социалистов-интернационалистов и требовал скорого мира.

Отступление русских войск из Галиции во второй половине апреля 1915 г. подтвердило худшие опасения Государственной думы и заставило правительство пойти на некоторые уступки. Члены Государственной думы были введены в особый правительственный комитет, которому были поручены дела по распределению и выполнению военных заказов. Общественные круги добивались большего. Они требовали привлечения общественных сил к обслуживанию нужд войны и сосредоточения этих дел в особом министерстве «снабжения» с известным и пользующимся доверием армии деятелем во главе, по примеру Англии и Франции. Они требовали далее созыва Государственной думы не на короткую однодневную, а на длительную сессию и, наконец, создания правительства, которое могло бы пользоваться общественным доверием. 5 июня 1915 г. эти пожелания были высказаны князем Г. Е. Львовым на совещании уполномоченных от губернских земств и Н. И. Астровым в совещании городских голов, более радикально настроенных. Земский и городской союзы выделили из себя отделы, преобразованные в июле в «главный комитет по снабжению армий».

После упорных настояний общественных кругов и столь же упорного сопротивления правительства Государственная дума 19 июля, наконец, была созвана на длительную сессию. Правительство понимало, что, после всего случившегося оно не может встретиться с Государственной думой в прежнем составе. Правительство «почистилось». Ушел военный министр В. А. Сухомлинов, которого вся страна обвиняла в военных неудачах; ушел министр внутренних дел Н. А. Маклаков, которого обвиняли в возбуждении внутренней розни. Их места заняли выдвинутые думскими кругами А. А. Поливанов и доброжелательный, но слабый князь Щербатов. Перед самым открытием сессии ушли Щегловитов и Саблер, замененные кандидатами правых А. А. Хвостовым и А. Д. Самариным. Но Горемыкин остался в качестве доверенного лица государя, а с ним осталось и недоверие общества к власти.

При открытии Государственной думы в речах ораторов послышались новые тона. Даже националист граф В. А. Бобринский требовал проявления «патриотического скептицизма ко всему, что предъявит правительство». Внесенная им формула перехода требовала «единения со всей страной правительства, пользующегося ее полным доверием». То же требование варьировалось в речах В. Н. Львова и Н. В. Савича. А И. Н. Ефремов от имени партии прогрессистов уже выдвинул лозунг «ответственного перед народным представительством» министерства. Пишущий эти строки настоял на сохранении более скромной, но зато объединявшей более широкий фронт формулы: «министерства, пользующегося доверием страны», и перечислил те реформы, которые необходимо было провести немедленно вопреки заявлению И. Л. Горемыкина, желавшего ограничить деятельность Государственной думы «только законопроектами, вызванными потребностями войны», в узком смысле.

В первой половине августа все эти стремления, одновременно в Москве и в Петрограде, приняли определенную форму. В Петрограде высказанные думскими ораторами мнения легли в основу платформы «прогрессивного блока». Четвертая Дума — Дума без определенного большинства — была игралищем власти. Война дала Государственной думе большинство, и тем самым на твердую почву был поставлен вопрос об «ответственности» правительства перед этим большинством. Вот почему, когда программа «прогрессивного блока» после долгих обсуждений и споров была, наконец, опубликована 21 августа, более прогрессивные члены правительства сразу поняли, что самое меньшее, что нужно, — это войти со вновь образовавшимся большинством в определенные отношения.

Момент был решительный. Если бы власть сумела воспользоваться предоставленным ей шансом, то дальнейшего разъединения между правительством и обществом можно было бы надолго избегнуть. Понял это даже И. Л. Горемыкин и поспешил забежать вперед, пригласив к себе 15 августа лидеров правой части блока, чтобы с их помощью перехватить идею создания большинства и использовать эту идею для поддержки существующего правительства.

Неловкий эксперимент не удался. После этого в заседании Совета министров мнения разделились. Правое меньшинство поддерживало Горемыкина во мнении, что Государственную думу надо поскорее распустить. Большинство опасалось осложнений в случае роспуска и решило войти в контакт с представителями блока. Обсудив с ними 27 августа программу «прогрессивного блока», эти министры во главе с Харитоновым пришли к заключению, что «программа не встречает возражений, но Совет министров в нынешнем составе не может ее проводить». Намек был достаточно ясен. Через день, 29 августа, И. Л. Горемыкин выехал в Ставку к государю. Еще через день (31 августа) он вернулся и... сообщил коллегам, что Государственная дума 3 сентября должна быть распущена...

Протянутую руку оттолкнули. Конфликт власти с народным представительством и с обществом отныне превращался в открытый разрыв. Испытав безрезультатно все мирные пути, общественная мысль получила толчок в ином направлении. Вначале тайно, а потом все более открыто начала обсуждаться мысль о необходимости и неизбежности революционного исхода.

«Мнимый конституционализм» распадается на свои противоречия: большинство Думы идет к парламентаризму, власть — к восстановлению самодержавия. Со своей стороны не молчали и противники «мнимого конституционализма» с правой стороны. С роспуском Думы они подняли голову и начали тоже действовать открыто. На заседании Совета Министров в ставке 17 сентября под председательством государя были приняты решения в духе правого курса. Министра Щербатова сменил А. Н. Хвостов, кандидат крайних правых организаций. В тот же день в очень резкой форме был уволен обер-прокурор А. Д. Самарин, не поладивший с придворными фаворитами из духовных и не соглашавшийся в угоду им нарушить церковные каноны. Через месяц ушел А. В. Кривошеин, противник спешного роспуска Государственной думы. Намечены были к отставке и другие сторонники сближения с прогрессивным блоком. Напротив, снова выдвинулся Щегловитов, на съезде крайних правых (21 ноября) открыто заявивший о своих симпатиях к самодержавию и объявивший манифест 17 октября «потерянной грамотой». Обломки провинциальных отделов «Союза русского народа» были восстановлены и принялись за ту же работу, которой занимались в 1905-1907 гг.: они резко нападали на прогрессивный блок, на городской и земский союзы, видя в оживившейся деятельности общественных организаций подготовку революционного выступления. Под их влиянием назначенная «не позднее 15 ноября» сессия Государственной думы была отсрочена без точного указания срока созыва: первый случай за время существования законодательных учреждений. Съезды городского и земского союзов, назначенные на 5 декабря, были запрещены. Депутация этих союзов с жалобами на роспуск Государственной думы и с требованиями «министерства доверия» не была принята государем.