Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей - Светлана Абакумова

С ребенком первый год сидели две бабушки, наезжавшие водиться по очереди. Потом нянька.

…И всё чаще юную жену стала угнетать бедность, жили они от получки до получки. Еды в доме было негусто, и она не залеживалась – съедалась быстро. Манная каша, хлеб, соленые огурцы, яблоки из хозяйского сада…

Молодая жена готовила, стирала, мыла пол, чистила посуду, ходила за ребенком – это помимо работы на оптико-механическом заводе – «почтовом ящике» (которая ей очень нравилась и сослуживцы нравились там). Да, не о такой жизни мечтала она. Она считала, что раз вышла замуж, жизнь должна сразу стать сытой и налаженной. А тут – никаких перспектив на жилье.

Начались в семье ссоры, пока маленькие, которые мирились по ночам.

Жена требовала от мужа обрести свое жилье, а мужа ее – Волика, захватило искусство. В этом его поддерживали новые друзья – художники. Они ходили с этюдниками, ездили на пленер, словом, вели жизнь необыкновенную. В Свердловской картинной галерее папа копировал старых мастеров, и у него открылся недюжинный талант живописца.

Днем папа работал, а по вечерам учился в вечерней художественной школе для взрослых. Он мечтал поехать в Ленинград поступить в Мухинское высшее художественное училище (бывшее училище барона Штиглица). Жена его мало понимала и СЛУЧАЙНО роняла рисунки ПАПЫ в ведро с помоями, случайно.

Его жена была обыкновенная, нормальная женщина. Ей нужны были дом, уют, достаток и постоянство, нормальный муж. А папа приходил каждый раз поздно, за полночь.

Ночью папа вставал поесть хлеба с луком, и долго сидел и думал, как ему стать великим художником. Потом снова ложился на большую железную кровать, где они спали втроем: родители по краям, а ребенок в серединке. Ибо со стен на них спрыгивали клопы, – такие же голодные, как папа.

По утрам папа маме все больше не нравился. Глаза у папы горели страстью к искусству, волосы стояли торчком. Мама считала, что у папы идет загульная жизнь. Но это была не простая мужская загульная жизнь. Папа и его друзья в беретах и свитерах говорили о школе Холлоши и Баухауз, о Леонардо, Ван Гоге и Микеланджело, о русском гении Петрове-Водкине. Они ходили гурьбой на выставки в Дом художника и на поэтические вечера в Дом писателей, а потом, бродя по ночному проспекту, горячо спорили, обсуждая увиденное.

Молодые люди в компании часто пробуют вино, и в их компании это было принято. Папу Волика это зелье, портвейн, зацепило больше других. Он стал проводить вечера в шинке и в ресторане у друга-официанта. А когда платить было нечем, а так бывало практически всегда, убегал через служебный ход. Бегал папа Волик быстро.

Вот ночь. Мама дремлет, дома Волика все еще нет. Трамваи давно не ходят. По переулку слышится дробь шагов, кто-то бежит по тропке между двумя садами. Кто-то стучится в окно. Это папа Волик. Он быстро раздевался и прыгал в постель.

Утром папа везет ребенка в садик, а сам идет на работу. Мать – на свой завод, почтовый ящик.

Папа Волик преподавал черчение в школе №2. Старшеклассники у крыльца кричали ему: «Не бегите так быстро, Вольдемар Петрович, звонка еще не было!».

…Хозяева домика стали намекать молодой паре, что пора им съезжать. Загулы папы становились все чаще, и Тата с отчаяньем думала, нет никакого просвета в будущем! Думала, думала и надумала. Взяла ребенка, матрас и чемодан с одеждой и ушла от мужа, куда глаза глядят. Жила сначала у подруг, у друзей, мыкалась по чужим углам. Долго гулял в парке с малышом, чтобы прийти только переночевать. Ребенок заболел, в бреду звал папу, а потом это все как-то забылось, затуманилось само собой.

Завод выделил комнату молодому специалисту, маме, через год мытарств. Большую светлую комнату с балконом и прекрасным видом из окна, в доме на перекрестке трех улиц.

В центр комнаты мама поставила картонный чемодан, это стал стол, там и обедали. В угол, справа от балконной двери, положила матрас, там они с ребенком спали. Остальную мебель со временем подтащили друзья и соседи, даже радиолу «Сириус М» подарили. НАЧАЛАСЬ у них новая жизнь!

Из папиных картинок мама взяла с собой только две: пожелтевший, как рисунки Леонардо, портрет ребенка, побывавший в помойном ведре, и пейзаж большой реки осенью.

А папа? Что папа… Папа окончил вечернюю художественную школу на ул. Радищева и поехал в Ленинград. Вместе со своим другом Аликом, Альбертом. Там он сразу поступил в Мухинское училище, училище Барона Штиглица, и отучился 4 года. После чего вернулся в городок к своей матушке. А в Свердловск лишь только наезжал к друзьям; жить ему там было негде. Альберт окончил Академию художеств и стал жить в Свердловске, преподавал.

Где папа родился – там и пригодился. Стал работать в местном быткомбинате художником. Делал мозаики, фрески, афиши, трибуны оформлял портретами вождей, много что делал; фирменный стиль придумал для завода. Папа утонул в реке в июле-месяце перед своим Днем рождения, ему исполнилось бы 37. От ребенка до самого Нового года скрывали этот факт и на похороны не отпустили, естественно. Бабушка Нюра сгорела через два года, не пережив смерти единственного сына.

Папины картины и рисунки не сохранились, вместе с домом они пропали после смерти бабушки Нюры – Анны Ивановны Черемных. Ребенок же был на ту пору слишком мал, чтобы их сберечь.

Жил папа, как папа, да и нет его! А ребенок, когда вырос, стал художником. Он постоянно думает об отце, и не простит жизни ее несправедливости и сиротство свое.

ХОМЯЧКИ. ОТЕЦ И СЫН

Папа рыжий, даже персиковый, а сын у него получился серо-коричневый. Папа по имени Пушкин (пушистый), умер уже немолодым, после трех лет полновесной жизни среди людей, последние полтора года со мной мучился и моим сыном. Три года живут хомячки. Вдруг как-то летом он захромал, все тело у него пошло болячками, язвами. И очень я запереживала, не знала я, что срок жизни хомячков так короток по человеческим меркам. Мазью тетракциклиновой мы его мазали, да лекарства капали, а улучшения не наступало. Он страдал.

Наташа Трошина захотела спонсировать лечение, и мы повезли его в картонной коробке в ветлечебницу, в жару, через весь город. Мы долго искали в зарослях лопухов эту лечебницу, пока нам не подсказал бывший сторож, что ее год уж как закрыли, и посоветовал поехать в другое место. В другое место, на Пионерский, мы приехали без пяти минут три, а работа ветпункта заканчивалась в три часа ровно, и нас с коробкой не допустили к врачу.

Наташа тоже не знала, что хомячки живут три года. Она слезно жалела Пушкина, и мы договорились встретиться завтра, чтобы поставить ему усыпляющий укол (80 рублей), если врач откажется лечить болезнь.

Вечером я долго смотрела на его дергающиеся в судороге лапки, слипшуюся шерстку, затуманенный красным взор… на один глаз он ослеп, и расширенный зрачок не реагировал на свет.

И вот, уставясь на это худенькое измученное тельце, я решила взять на себя грех и утопить зверюшку дружочка, чтобы окончить страдания, разом, его и мои. Хомячок-то прямиком попадет в рай, а мне, моей душе куда дорога? В ад за такое действие, поняла я.

Хомячок умер. Он стал снова, как во времена здоровья, очень красивым – свалявшаяся шерсть расправилась, легла длинными розовыми прядями. Лапки он вытянул и сложил их правильно. Я обсушила на столе, и завернула в цветастую тряпочку, а потом положила его в полиэтиленовый пакет. И пошла, копать могилку на клумбе с цветами, за соседним домом. Положила туда хомячка, а чтобы собаки не достали, камнями присыпала.

Его нет, маленького странного зверька, а любовь к нему не ушла – осталась прежней.

Сын его, коричневый как медвежонок, один из трех детей последнего помета, по имени Гагарин, был крутым парнем, это факт. И о нем могу сказать только хорошие, добрые слова – смелый, деловитый, красивый, бесстрашный до ужасти. Как он бегал вверх по стене, по обоям, и сигал вниз со стола или со стеллажа! Дух захватывало! Казалось, что убьется насмерть, ан нет, встряхивался хомячок, после минуты очумелой задумчивости, и вперевалочку спешил к новым приключениям. Кто его этому научил? Никто не учил. С рождения был как все дети-хомячки, ничем особым не выделялся. Но, попав в нашу квартиру, сразу стал «космонавтом». Летал и летал. Застрял как-то раз за книгами на четвертой полке стеллажа, но помощи не запросил, хотя пищать хомяки умеют очень громко, к примеру, требовать еду при задержке завтрака. Гагарин возился, возился и прогрыз в книгах проход на волю, свою собственную дорогу проложил. Вышел на свободу и прыгнул на ковер, гордо шмякнув об пол толстый курдюк, обычная гагаринская посадка! С тех пор все книги этой полки в нижнем правом конце отпилены на три сантиметра его острыми зубками.

Погиб он геройски, не от болезни. Прыгнул в шахту лифта, куда удрал гулять по лестнице в большом здании на Малышева. Дизайнер Паша Ковалев его на работу к себе принес, поселил его в офисе в аквариуме, и не доглядел за хомячком.