«Подвиг» 1968 № 05 - Журнал

Заперев изнутри дверь, Дитц открыл секретер, включил сеть и с наушниками лег на кровать. Краммлиху он всегда уделял особое внимание. Обер-лейтенант был небесталанен и, несмотря на неблаговидное прошлое, в любой момент мог проявить себя и выдвинуться: у гауптмана это ассоциировалось с другим словом — «подсидеть». Очевидное равнодушие Томаса Краммлиха к карьере не только не успокаивало гауптмана, а, наоборот, настораживало еще больше. «Хитер, дьявол», — думал он и ни на минуту не выпускал Краммлиха из виду.

Ревниво следя за его действиями и чтобы хоть как-то, хоть в собственных глазах утвердиться в своем превосходстве, Дитц иногда по ходу следствия пытался предугадать поступки и ходы обер-лейтенанта. Вот и на этот раз он загадал: Томас начнет в своей обычной манере — пустит в ход обаяние. Это будет ошибкой, ведь на этом же провалилась моя попытка. А он даже не спросил, как я допрашивал… Может, позвонить ему, пока не поздно?.. А почему он сам не спросил? Самоуверенность надо наказывать.

В наушниках все еще было тихо, но это не беспокоило гауптмана. Ищет ход, злорадно подумал он и тут же услыхал недовольный голос Краммлиха: «Это вы, капрал? Пусть ко мне приведут арестованную из шестой камеры». Нервничает…

Опять тишина. Стукнула дверь. «Добрый день. Прошу вас, садитесь, пожалуйста!» — в голосе Краммлиха прямо-таки искренняя сердечность. «Ну и артист!» — с улыбкой отметил про себя Дитц. И тут же злорадно подумал: «Однако я был прав».

«Несколько минут назад, когда вы были в камере, я наблюдал за вами, — продолжал Краммлих. — Видите ли, я психолог-любитель. Ваше спокойствие, честные, открытые черты вашего лица сразу покорили меня. Вопреки мнению моего шефа, этого прощелыги-гауптмана, который первым вас допрашивал, я убежден, что тут произошло какое-то недоразумение. Видите ли, наш гауптман — типичный неудачник, за всю войну ему ни разу не повезло по-настоящему. Вот он и ловит свой момент. В каждом ему чудится шпион. Мы уже привыкли к этому и только стараемся, чтобы от его решительной руки пострадало как можно меньше невинных людей…»

Дитц вдруг почувствовал, как ему жмут сапоги и воротничок мундира. Он отложил наушники, сел на постели и расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Подумал — и медленно стянул оба сапога. «Этот мальчишка, — думал он, — много себе позволяет. Болтун! Конечно, можно и так играть — за чужой счет, — но ведь существуют какие-то приличия, моральные нормы, джентльменский кодекс наконец…»

Он снова лег, но взял наушники не сразу. Краммлих идет не так прямо, как он думал, а зигзагом. Все время меняет направление мысли, запутывает. Но разве мало-мальски умный человек поверит в простодушие следователя? Правда, когда стоишь на пороге смерти, с радостью готов поверить в любое чудо, в любую несуразность…

Дитц приложил наушники к уху.

«Когда я познакомился с вашим делом, я сразу понял, что вы — типичная жертва обстоятельств, — продолжал лить мед Томас Краммлих. — Наш взвод подняли ночью по учебной тревоге и повезли в лес, чтобы отработать ориентацию на местности. А тут вы. Сидите посреди поляны на парашюте, словно это скамейка на бульваре. Почему вы не хотите объяснить, как это произошло? Кстати, ваши документы уже получены с экспертизы. У экспертов ни малейшей претензии. Все подлинное: и паспорт, и справка с места жительства, и пропуск, и даже железнодорожный билет. Все подписи и печати настоящие. Но парашют! Как он к вам попал? Не прыгали же вы с ним с поезда, тем более что и до линии довольно далеко от того места. Ради бога, объясните, как попал к вам этот дурацкий парашют — опять же нашего, немецкого, производства, и мы вас тут же отпустим…»

Тишина. «Сейчас он играет одним только выражением лица, — подумал Дитц. — И одновременно дает ей возможность сообразить, как получше ухватиться за ту соломинку, которую ей протянули. Что ж, для экспромта недурно, только что толку? Поразить этим можно, но это не тот ход, который делает партию.

Интересно знать, что думает сейчас Краммлих, — рассуждал Дитц. — Его наскок не удался. Но семена полновесны. Если они попадут в благодатную почву — кое-что может взойти. Но пока что наскок мальчика провалился. Забавно, как он из этого выпутается?»

Из самолюбия Дитц на этот раз не рискнул делать прогноза, и напрасно, потому что обер-лейтенант вдруг скатился на шаблонное предложение. «Здорово же его обескуражила первая неудача», — со снисходительной улыбкой и почти без злорадства подумал Дитц.

«Вы по-прежнему молчите? — в голосе Краммлиха звучало искреннее разочарование. — Очень жаль. Должен вас предупредить: ваше спасение — в ваших руках. Обстоятельства против вас. Если сегодня мы еще относимся к вам с некоторым доверием, то завтра все, что пока говорит в вашу пользу, обернется аргументами против вас. А послезавтра… Впрочем, уж если вами решил заняться сам гауптман, то бессмысленно загадывать так далеко. Он любит разговоры о джентльменском кодексе и рыцарской чести, но второго такого специалиста в области пыток электричеством еще надо поискать. Я видел этих несчастных. Люди теряют человеческий облик, они готовы выдать что угодно, готовы оговорить кого угодно, готовы принять на себя любую вину — только бы ускорить приход смертного мига. Но наш гауптман… О, это мастер! Впрочем, я не хочу, чтобы вы подумали, что я вас запугиваю. Я продолжаю думать, что тут произошло какое-то дикое недоразумение. Помогите мне его распутать…»

Краммлиха хватило ненадолго. Когда меньше чем через час он постучал к гауптману, тот расхаживал в пуховых тапочках по комнате; сигареты были оставлены — в ответственные моменты гауптман предпочитал им сигары.

— Это вы, Томас? — крикнул он нетерпеливо. — Оставьте ваши церемонии за дверью и выкладывайте скорее, как успехи.

Краммлих невольно покосился на секретер, но так как Дитц пристально наблюдал за ним, ему пришлось развить это движение, сделав вид, что он ищет что-то.

— Где ваши сигареты, Эрни?

— Да вот же, перед вами, на столе! — воскликнул Дитц. — Здорово же вы огорчены, если уж ничего вокруг себя не видите.

— Полное фиаско. — Молчит?

Краммлих кивнул и сел поглубже в кресло.

— Я разыгрывал комедию по всем правилам. Протянул ей не то что соломинку — целое бревно! — Краммлих загнул на вытянутой вперед руке один палец. — Ежеминутно менял направление ударов, не давал ей сосредоточиться. — Он загнул второй палец. — Чтобы выставить себя в выгодном свете, да и припугнуть косвенно, прошелся по вашему адресу, шеф…

Дитц остановился и посмотрел на руку Краммлиха.

— Ну, по этому пункту вы могли бы загнуть сразу три пальца.

— Умозрительно это трудно оценить, — не без иронии парировал Краммлих. — Это надо было слышать.

— Не обязательно. Когда подчиненные говорят о начальстве за его спиной, в их голосе всегда достаточно искренности.

— Однако ваши шутки заходят слишком далеко! — Краммлих вскочил. На Дитца, впрочем, это не произвело впечатления.

— Постарайтесь быть сдержанней, Томас. Сразу видно, что контузия вас здорово подкосила, а отдохнуть, подлечить нервы не пришлось… Не сердитесь. Мы с вами верные рыцари рейха. До конца… Правда, лично у вас есть вторая линия обороны: ваш папочка. И его заводы.

— Не хочу спорить, ведь вы давно не были в Германии. А я проезжал через многие города. После налетов «боингов» и «либерейторов» от них остается только кирпичное крошево. Так что в любую ночь наши шансы могут уравняться.

— Не стоит думать об этом, — сказал Дитц.

— А я об этом и не думаю, меня занимает другое. Понимаете, — Краммлих повертел свою палку, внимательно осмотрел ее, словно видел впервые, потом поднял глаза на Дитца. — Странное впечатление… С первых минут допроса меня преследовала мысль, что я уже где-то видел это лицо.

Дитц встрепенулся.

— Интересно.

— Нет, нет, почему-то это не ассоциируется с нашей работой. Я бы даже сказал… что у меня с этим связано что-то приятное.

Дитц подбежал к Краммлиху, впился в него взглядом.

— Краммлих! Вспоминайте, Краммлих!..

Он вдруг обмяк и бессильно опустился в другое кресло.

— Нет, абсурд… этого не могло быть…

Но тут же снова подался вперед, будто хотел влить в обер-лейтенанта свою волю, энергию и решимость, будто хотел загипнотизировать его.

— Город?.. Село?.. Магазин?.. Ресторан?.. Квартира?.. Ну, вспоминайте же, Краммлих! В какой стране…

Краммлих быстро вскинул глаза. Он уловил скрытый смысл последних слов и со снисхождением ответил:

— В какой стране… Вы в России, Эрни!

Мгновенно угар, ослепивший на минуту гауптмана, прошел.

— Нет, никак не вспомню, — со вздохом сказал Краммлих.

— Жаль…

— Жаль, жаль… Конечно, жаль… Но где же, в самом деле…

Глаза Краммлиха вдруг расширились, он весело хлопнул себя по лбу и расхохотался.