Блеф - Борис Липатов

Рыжий понижатель и его коллеги громко хохочут при виде этой цены.

— Хо-хо! Виданое ли дело, чтобы «Уимблей-Коппер» поднял так высоко голову!..

— Пятьдесят — красная цена!

— Что ты! — тычет рыжий кулаком своего собеседника, — пятьдесят! Пятьдесят возможно лишь в том случае, если мисс добавит парочку лучезарных взглядов к каждой акции!

— Хо-хо-хо! — хохочут тяжёлые биржевики.

— Мисс Ла-Варрен… Алло!

Ирена поворачивает голову.

— «Уимблей-Коппер»?

— Да, мисс!

— Сколько?

— Но…

— Вы не согласны?

— Согласны, но…

— Сорок пять! — заявляет рыжий.

— 76.40, — обрезает француженка.

— Мисс, пятьдесят долларов — это пятьдесят долларов!!!

— Достаточно! Мы не договоримся.

— Очень жаль…

— Пятьдесят два, мисс! — окликает ещё рыжий…

Она гневно поворачивается спиной.

— «Уимблей-Коппер» проданы! — неожиданно кричит котировщик и стирает с доски предложение Ирены.

Генри Пильмс, провожаемый взглядами рыжего и его компании, выражающими самое неподдельное изумление, направляется к столику красавицы, где выписывает трясущимися руками чек и, заливаясь крутым румянцем, передаёт его Ирене, встретив кокетливую улыбку и смеющиеся глаза…

Ирена ещё раз перечитывает телеграмму О'Пакки.

«Сегодня 18-ое. Раз, два, три… Так! Среда-четверг!.. О, да, вполне достаточно!»

Она встаёт и чувствует на себе провожающий взгляд, идёт к доске спроса и предложений.

Через минуту на доске анонс:

«Беру «Техас-Ойль-Компани» на 28-ое. Ирена Ла-Варрен».

И, не обернувшись в зал, она выходит.

Рыжий подскакивает и удивлённо бормочет:

— Сумасшедшая! Что ж, спрашивается, она не купила сегодня же!

— Да-да, действительно! — вторит ему компаньон. — Припомните: 10-го — 285, 12-го — 302, а теперь, когда выяснилась продукция нового фонтана, они уж по 335!!! Не понимаю! Она дьявольски переплатит!

Генри протискивается сквозь кучку дельцов, секунду щурит глаза на доску и немедленно выписывает заявку.

«Беру «Техас-Ойль-Компани» с 18-го по 25-ое. Пильмс».

И, дав распоряжение маклеру, уезжает домой.

14. Тайна редакционных кулис

Ковбоев вот уже полчаса как не спускает своих совиных жёлтых глаз с говорящей Ирены… Кудри занят трубкой, Реджи рассматривает ногти…

— …ко времени вступления О'Пакки мы имели 14 тысяч, да его полтораста, сто шестьдесят четыре. На «Уимблейской меди» я заработала девять — стало 173. Мистер Ковбоев получил от группы эмигрантов за страницу «Новойе Времья» восемнадцать тысяч — 191.

— Сто девяносто одна! — блаженно и восхищённо кивает головой Реджи: он отвык от таких сумм.

— Дальше. О'Пакки взял с собой сорок наличными, я купила «Техас-Ойль» по 302.50 — четыреста штук — сто двадцать одна, остаток 30 тысяч. 25-го я через подставное лицо продам «Техас-Ойль» Пильмсу, я думаю, удастся устроить по 380–400… А то, что будет 28-го, увидим!

— Угу! — мрачно соглашается Кудри.

— Сегодня у нас 21-ое… завтра надо ждать новых известий от О'Пакки…

Позвонил бой…

— Телеграмма мистеру Ковбоеву! — и, щёлкнув каблуками, вышел.

Ковбоев распечатал пакет.

— «Ипси Таун. Приготовления сделаны. Расход пока пятнадцать. Будет стоить пятьдесят. Жду перевода на 24-ое — двадцать тысяч. В номере на 26-ое давайте сведения пакета номер первый. Ко второму пакету дошлю сведения телеграфом. Конец будет двадцать девятого, тридцатого выезжаю. О'Пакки».

— Вот! — сказал Ковбоев, закрывая книжку редакционного шифра, — теперь надо действовать.

— Как бы его там не арестовали, — забеспокоился Реджи, питающий к ирландцу особенную симпатию.

— Ничего, не попадётся! — успокаивающе заметил Кудри.

— Изумительно точный план, мадемуазель! — восхищённо воскликнул Ковбоев и в то же время делает замечание, что 12 ч. 40 м. — и частная беседа редактора «Нью-Таймса» считается законченной.

15. Возгласы: даю, беру

— Ну, кто ещё желает продать? — выкликнул маклер уже в полном изнеможении.

— Я!

— Сколько?

— Двенадцать штук!

— Давайте и двенадцать! Мистер Пильмс, — двенадцать штук?

— Ладно! — говорит Генри и выписывает чек.

— Ну, кто ещё? — хрипит прилежный биржевик.

— Мало даёте!

— 370 мало?! 370 долларов вам мало за «Техас-Ойль-Компани»?! — кричит маклер, посильно выражая негодование.

— Сколько у вас? — побелевшими губами спрашивает Пильмс.

— Сто десять штук.

— 375!

— Мало!

— 377!!!

— …восемьдесят!

— Беру! — и Пильмс прыгающими цифрами выписывает чековую сумму.

Раздаётся звонок, через десять минут конец биржевого дня.

— Набавьте! — хрипло приказывает Генри маклеру.

— Беру!!! «Техас-Ойль» — триста восемьдесят два!! — надрывается тот.

— Триста восемьдесят пять!

— Триста девяносто! — выкрикивает Генри.

— Продам по четыреста, — негромко заявляет кто-то.

— Сколько?

— Четыреста штук.

— Беру! — и Генри выписывает чек на сто шестьдесят тысяч.

День почти кончен, в портфеле у Генри около четырёх тысяч акций «Техас-Ойля». На календаре 25 апреля 1924 года.

16. Тайна редакционных кулис. Вторая серия

— Метранпаж! Где метранпаж? — орёт Ковбоев в наборном отделении.

— Здесь, сэр!

— Что это за страница! Это — бледная немочь, а не страница!!! Выкиньте эти шрифты! Самыми большими буквами!!! Выбросьте передовицу, но переверстайте всю полосу! И чтоб всё кричало. Каждый заголовок должен орать! Поняли?!

— Но у нас мало времени, сэр!

— Триста долларов премии всей смене!

— Есть, сэр!

— Уф! Замучился! — жаловался Ковбоев дремлющему в корректорской Кудри, — но, ничего, сделают!

— Я готовлю материалы на послезавтра, это будет окончательная бомба.

— Ну, как?

— Слушайте. Заголовки: «Забастовка в Ипси-Тауне в полном разгаре. Рабочие угрожают сжечь промысла, если выступят штрейкбрехеры или полиция. Управление бежало с промыслов». А дальше: «Во всём видна рука Коминтерна, в распоряжении нашего корреспондента имеются коммунистические прокламации, в изобилии распространённые по округу». — Вы помните, Ковбоев, те самые прокламации, которые вы тискали ночью, перед отъездом О'Пакки? И уж последний удар — дюймовым шрифтом: «Рабочие выпустили запасную нефть, взорвали нефтепровод, испортили силовую станцию»…

— Не слишком ли? — изумился Ковбоев.

— Что вы! В полдень экстренное добавление, и там про начало пожаров промыслов и перестрелку с полицией…

— Телеграмма, сэр! — и бой протянул Ковбоеву бланк.

— Кудри, это от него! Ну-ка. «Ипси-Таун. Всё идёт великолепно… Рабочие довольны отдыхом и моими субсидиями. Инсценировка бунта идёт блестяще. Угроза сжечь промыслы держит полицию в отдалении. Образован стачечный комитет… О'П».

— Хватит дня на три! А там уже дело в шляпе.

Вошли Ирена и Реджинальд.

— Добрый вечер! Как дела? Поедемте ужинать.

— Что вы, что вы? — отстранился Ковбоев, — у меня завтра решительные бои…

— Мы выручили сто шестьдесят, было тридцать. О'Пакки переведено двадцать, у нас наличными сто семьдесят тысяч, — рапортует Реджи.

— У меня, — подчёркивает Ирена, — действительно сто семьдесят тысяч… Пильмс закупил четыре тысячи акций «Техас-Ойля». У него в кассе не свыше тридцати тысяч, он всадил все свои денежки… Завтра «Техас» будет стоить сто. Да и то утром, к вечеру не больше 70-ти. Послезавтра мы частным образом пустим новые слухи и предположение Пильмса на 28-ое о продаже «Техас-Ойля» позволит нам рассчитаться с ним по… да-да, максимум по сорок, какое по сорок! 25 — уже будет довольно! Ах, — вздохнула француженка, — какие у Пильмса красивые глаза и руки! Мне даже жаль его.

Ковбоев как-то косо поглядел на неё и, неуклюже крякнув, вышел к метранпажу.

— Вот, любуйтесь, — сказал он, вернувшись и протягивая пробный оттиск первой страницы «Нью-Таймса» на 25 апреля.

И заголовки действительно «орали» о грандиозной стачке на промыслах «Техас-Ойля», угрожающей обществу полной разрухой и пожарами…

17. Использование толпы в 800 человек

Надо же было так некстати угодить!

Луиджи Дука сидит на ступеньках убогой гостиницы, в которой его заставили остановиться его четвероногие спутники, и сумрачно вздыхает:

— Ну, и дыра… Главное, что за дичь была ехать напрямки! — Правда, он обладатель двух великолепных ослов, но можно было лучше воспользоваться кружной железной дорогой.

Но не в этом дело. Вчера же вечером, как только стряхнул с себя жёлтую пыль и уже хотел нанять провожатого на промысла, Дука был ошарашен неприятнейшей новостью: на промыслах беспорядки, директор и управление сбежали с территории нефтяных полей и сидят в городе, а когда Дука разыскал директора и заявил: вот, мол, я, выписанный вами инженер, директор замахал руками, давая понять, что никакой службы в дальнейшем не предвидится, что рабочими овладели коминтерновские бредни и потому «Техас-Ойль-Компани» разорена вдрызг. На веские доводы итальянца об его затратах на переезд и потере времени директор поворчал, но оказался джентльменом, первым за последние три года встреченным незадачливым Дука, вынул чековую книжку и, посопев носом, вручил инженеру документик в 200 долларов. Директор при этом так выразительно пожал плечами и, пожимая руку Дука, так меланхолически глядел в угол, что тому при всём нежелании стали ясны горестные обстоятельства, благодаря которым с разнесчастным «Техас-Ойлем» его ничего более не связывало. «Техас-Ойль» страдает сам по себе, вы страдайте сами по себе. Дука с горя решил напиться, но оказалось, что это невозможно в Ипси-Таун: во всём Техасе от Боуай до Президио, и от Камерона до Дэллема нельзя было найти ни одного легального глотка алкоголя. Даже если встать на перемычку округа Том-Грин и посмотреть на Новую Мексику, и на Оклахому, и на Индейскую территорию, и на Луизиану — всё равно — сухой вид этих штатов заставит повернуть глаза и ноги к Мексике — благословенной в спиртуозном отношении — туда! скорей! — через Рио-Гранде в Чигуагуа или Коагуилу — куда ближе вам будет из Ипси-Тауна.