Фонтан - Дэвид Скотт Хэй

хочется уединения, но не хочется, чтобы игнорировали его, но хочется быть рядом с людьми, рядом с жизнью, рядом с алкоголем. Хочется, чтобы телефон наконец завибрировал. Хочется воды. Хочется вернуть 1983 год, то собеседование для претендентов на стажировку у Росса Робардса. Хочется все сделать по-другому. Хочется точно определить тот момент своей жизни, когда все пошло наперекосяк. Когда надо было в Альбукерке свернуть налево.

Если бы только можно было все переиначить.

Если бы у него была машина времени.

Если бы.

— Мы знакомы?

Би пожимает плечами.

— Я все время здесь ошиваюсь, — говорит он. И поправляет промасленную кепку с красной буквой «Б». Би хочется положить свою усталую голову ей на грудь и погрузиться в беззаботный сон. Из всего, чего ему хочется, он мог бы довольствоваться одним этим.

— Я новенькая, — говорит девушка.

— Я Боб Беллио.

— Я слышала, вы ходячая неприятность.

Би улыбается. На мгновение девушка раздваивается, словно бегущий человек в комиксе. Он поправляет свои замызганные очки в стиле Бадди Холли.

— От кого слышали?

— От Кувалды. Она говорит, что вы ходячая неприятность. И халтурщик.

— Кувалда всех так называет.

— Нет, вас она упомянула по имени.

— Мне бы хотелось еще воды, Пинки Ли{7}, — сообщает Би.

Она хмурится. Этот хмурый взгляд говорит: за воду отвечает кто-то другой, и если я принесу вам воды, это не поможет мне вспомнить песню, звучащую у меня в голове. Прежде чем девушка уходит, Би хватает ее за задний карман немыслимо обтягивающих джинсов с вышитым на нем призывом: «Шлепни!»

— И сэндвич у меня испорченный, — говорит Би и отпускает карман, заметив, что на джинсе остался жирный след его пальца.

— Он со свиной шеей?

— Да, но вы попробуйте.

— Что с ним такое?

— Просто попробуйте.

— Я не могу, — говорит она, скорчив гримасу отвращения и уставившись на полупережеванный кусок, частично попавший на тарелку, а частично на газету. — Я веган.

— Чушь, — возражает Би. — Попробуйте. — Он отламывает маленький кусочек. — У меня глистов нет.

Но официантка косится на его руки: по роду занятий у него под ногтями вечный траур.

— Пробуйте!

Девушка колеблется. Но у нее три старших брата, и потому она кладет кусок в рот. Ей доводилось есть вещи и похуже.

— Нормально.

Би мотает головой:

— Нет, нет, нет. Пробуйте.

— Нормальный сэндвич.

— Нет, нет!

— Да, да!

— Нет! Соус. Что за противный у него вкус?

— Барбекю.

— Это не соус барбекю. Это…

— Соус барбекю по рецепту с Восточного побережья.

— Чего?

— На основе уксуса.

— А!

— Ага.

Би берет себя в руки.

— Гадость, — говорит он. — Можно мне нормальный соус? Канзасский или техасский?

— Я проверю, но, кажется, у нас такого нет.

— Нет, — подтверждает Би.

— Тогда зачем вы его просите?

— Пытаюсь повысить информированность.

— Революцию затеваете?

— Да, — бормочет Би.

Вместо одной официантки перед ним теперь целых пять. С десятью дерзкими беспечными сосками. Би расположил соски в ряд и вздремнул на них, он мог бы растянуться в полный рост. Затем она троится. Би обращается к той, что посередине. Ему хочется, чтобы та, что посередине, заткнулась и забралась к нему на колени, а он бы обнял ее, уткнулся бы головой ей в шею, и тогда этот не звонящий, не вибрирующий телефон уже не имел бы значения. И его старые треснувшие очки тоже не имели бы значения. И то, что он не перешел тот ручей, тоже. И путешествие во времени в 1983 год тоже.

— В следующий раз приходите со своим, — советует официантка.

— Возможно, я так и сделаю, — отвечает Би. — Я приготовлю собственный соус барбекю. Идет?[12]

— Валяйте, фермер Би. — Девушка подмигивает ему и уходит.

— Я сделаю собственный соус барбекю, — сообщает Би изувеченному и печальному сэндвичу с томленой свиной шеей. — Сам. И я не фермер. Хе.

Он берет стакан выдувного стекла «под Чихули». По-прежнему пустой.

— Э, а вода? — лепечет Би, поднимая взгляд. Но официантка ушла, унеся с собой его пристанище. Би проверяет телефон, выключая для экономии энергии подсветку, поворачивая его к светящемуся пыльному «вурлитцеру»{8}. По-прежнему одна полоска.

Снова крутят рекламу Росса Робардса. На сей раз другую. На сей раз он сообщает Би, что никогда не поздно стать художником. Что миллионы людей стали художниками благодаря книгам Росса Робардса. Его кассетам. Его дискам. А теперь появился подкаст. Би сомневается, что Росс Робардс, красные глаза которого, скорее всего, отбелены с помощью цифровых технологий, что-нибудь знает про гребаные подкасты. Миллионные продажи. Три разных комплекта. По трем разным ценам. Би делает в уме несколько быстрых подсчетов. И каждый раз в итоге выходит: ну ни хрена ж себе.

Би вытаскивает бумажник. Несколько чеков с заправок. Клочков тонкой бумаги.

Имя: Роберт Беллио

Банк: «Банк 1»

Номер счета: 092734-9283

Баланс: -1509

«Это временно, — говорит он себе, — лишь временно».

А что было бы, если бы — успех?

Би молча сидит. Неподвижный объект.

А потом вдруг вопрошает вслух: как мэрия могла потерять шестиметровую скульптуру?

Огненное кольцо{9}

У него сердечный приступ. Дакворт точно знает. Эта колотьба в груди.

Все, конец.

«По крайней мере, я в музее», — думает он. Жена каждый месяц приносила бы цветы, устроив постоянную инсталляцию.

Если бы он был женат.

О, Инга, о, Гретхен.

То ли Эрма, то ли Эмили, то ли Эмма тихонько ахает и сжимает бедра.

— Я не сделал снимок, — лепечет Уэйлон. Он отодвигает в сторону разбитую линзу стоимостью три тысячи долларов и вытаскивает из щеки все еще дымящийся зазубренный кончик карандаша. — Не сделал. Я не сделал снимок.

Критик из «Лос-Анджелес таймс», опять зевая до слез, выходит из толпы[13].

Дакворт вдыхает поглубже. Боль стихает, остается только легкая изжога, и пачка «Ренни» в кармане поможет от нее избавиться.

Уэйлон теребит Дакворта за плечо.

Дакворт берет Уэйлона за руку. Стискивает ее.

— О господи, Уэйлон, ты жутко неухоженный, зато преданный фотограф.

— Я не сделал снимок.

— Все будет хорошо, Уэйлон.

— Яне сделал… — Уэйлон умолкает на полуслове, берет голову Дакворта в свои большие мозолистые руки («Почему они такие мозолистые?» — удивляется тот) и поворачивает критика к лестнице.

Ꝏ

Спускающаяся по лестнице Табби Мастерсон, еще одна посетительница выставки «Быть художником™», несет на раскрытой ладони некий объект из проволоки, ткани и бумаги, настолько хрупкий, что слова «эфемерный» и «эфирный» применительно к нему показались бы слишком грубыми. Табби, ребячливого вида женщина лет семидесяти с небольшим, пять лет назад овдовела и недавно записалась в женский кружок, члены которого играют в карты и с