В исключительных обстоятельствах - Виктор Пронин

Виталий безнадежно улыбнулся девушке, и, уловив момент, когда она повернулась в его сторону, взглянул на часы и поискал глазами официанта. Но, едва только заиграл оркестр, он подошел к их столику, извинился перед парнем и пригласил ее. Девушка покраснела, растерялась и... поднялась.

Некоторое время они танцевали молча, одни во всем зале. Потом Виталий задал вопрос, ответ на который он уже знал.

— Это, — он показал глазами в зал, — ваш муж?

— Нет, что вы! — быстро ответила девушка.

— Нет?! — изумился Виталий. — И вам... интересно с ним?

— Да как вам сказать... В общем-то...

— Все ясно. Вы его терпеть не можете.

— Ну что вы... Это, пожалуй, слишком.

Виталий почувствовал вдохновение. Разговор шел так, как ему хотелось, позиции определились.

— Вы часто бываете здесь? — спросил он, закончив поворот, во время которого как-то уж очень нечаянно коснулся ее.

— Нет, что вы! Первый раз. Он пригласил и...

— И вы пошли?

— Так уж получилось.

Девушка оправдывалась, а большего Виталию и не нужно было. Теперь он мог спокойно уходить, тем более что времени у него оставалось в обрез.

— А где вы бываете часто? — спросил он, улыбаясь смутно и неопределенно, словно смотрел в витрине на вещи, которых ему никогда не купить.

— В пирожковой... Знаете, возле Дворца спорта...

— Ну вот и все... Наше с вами время кончилось. Благодарю вас. Мне пора.

— Вы уходите?

— Я уезжаю, — сказал он горько. — На полюс холода — в Тымовскую долину. Дела. Серьезные, неотложные... небезопасные. Ну да ладно, — и, словно бы отбрасывая печальные и неуместные мысли, добавил: — Я не спрашиваю, как вас зовут... Вы мне скажете, когда мы встретимся. Возле Дворца спорта. Хорошо? Мы встретимся с вами совершенно случайно, хорошо?

Девушка кивнула, когда они уже шли к столику. На парня Виталий больше не взглянул. Он положил на блюдце монетку за кофе и, кивнув девушке, направился к выходу. Через весь зал, по узкой ковровой дорожке, высокий и таинственный, провожаемый взглядами...

— Эй, кореш! — неожиданно громко окликнул его парень. — Подойди сюда на минутку.

Виталий еще издали улыбнулся девушке и подошел, внезапно ощутив, как часто застучало сердце. Он почувствовал опасность.

— Скажи мне вот что, — парень смотрел на него раздумчиво, будто решая для себя нечто важное. — Тебе никогда не били морду в ресторане?

— Да нет, как-то обходилось...

— Странно, — медленно проговорил парень, вертя в пальцах пустую рюмку. — Очень странно. Ну ладно, иди. Иди-иди, я больше тебя не задерживаю.

Виталий пожал плечами, недоуменно посмотрел на девушку, повернулся и пошел, невольно убыстряя шаги и чувствуя, как вдруг вспотела ладонь, сжимающая ручку саквояжа. Ему страшно хотелось обернуться, чтобы узнать, не идет ли парень за ним, но он сдержался. Уже выходя из зала, аккуратно закрывая за собой дверь, он все-таки оглянулся. И перевел дух — парень остался сидеть. А окончательно он пришел в себя на улице, когда огни ресторана исчезли в снегопаде.

В тот самый момент, когда Виталий танцевал с незнакомой девушкой, очень пожилой человек по фамилии Арнаутов стоял, упершись тяжелым морщинистым лбом в холодное оконное стекло. Он долго смотрел на плавающие в снегу фонари, на размытые пятна окон, на медленно передвигающиеся по улице огни тягача. Стекло приятно охлаждало лоб, и Арнаутов прикрыл глаза. Порывы ветра по ту сторону окна создавали приятное чувство безопасности. Где-то люди пробирались домой, где-то мерзли шоферы в своих не очень-то утепленных машинах, прятались за торосы застигнутые врасплох рыболовы...

Арнаутов на какую-то секунду представил себя там, за окном, беспомощно барахтающимся в снегу, и зябко поежился. Он плотно задернул шторы, будто отгораживаясь от бурана, и снова сел, опустив руки между колен.

— Ну? Ты долго убиваться-то будешь? — спросила жена. Она все это время стояла в дверях и терпеливо ждала, пока он взглянет на нее. Старик вскинул клочковатые брови, и на мгновение под ними сверкнули, маленькие синие глазки.

— Ну? — снова сказала она. — Ничего же не случилось! Не случилось ведь!

— Может, случилось, а может, и нет, — голос у Арнаутова был низкий, со слабой хрипотцой.

— Нельзя же быть такой тряпкой! Нельзя ведь!

— Хх, — усмехнулся Арнаутов. — Когда-то надо ею стать, тряпкой-то... У меня это получилось сегодня.

— Перестань. Это от погоды. Буран, упало давление... у тебя уже было такое.

Арнаутов с усилием поднял голову, вскинул брови, и где-то там, в глубине, она опять увидела его глаза.

— Каждый раз это бывает по-разному... Раньше я бесился, бежал куда-то... А теперь прошло...

— Может, ты просто устал? — Жена пыталась если не успокоить, то хоть как-то расшевелить его.

— Возможно, — протянул он безразлично. — Мне уже не хочется...

— Чего не хочется?

— Все зависит от того, как повезет, а остальное... — он махнул рукой, — остальное так...

— Брось говорить глупости. Возьми себя в руки.

— Я возьму или меня возьмут... Так ли уж это важно теперь... Главное, что я буду в руках.

— Да можешь ли ты сказать наконец, что произошло?! — Жена подошла к нему и села рядом.

— Мне лучше уехать. Хоть на неделю.

— Куда?! Ты смотри, что делается на дворе!

— Вот и хорошо, — сказал он спокойно.

— Что хорошо? Что же тут хорошего?! Раздевайся и ложись. Никуда я тебя не пущу. Тебе нужно выспаться. А утром поговорим.

— Хх, утром... Нет, — проговорил он тихо, и она сразу поняла, что в этом негромком, протяжном «нет» завязнут все ее доводы и уговоры. Он уже произнес слово «уехать», и теперь его не остановить. — Нет, — повторил он громче и тверже.

Жена сидела растерянная и подавленная, с пустыми глазами, постепенно набухавшими слезами. Руки бессильно лежали на подоле, между некрасиво расставленными ногами. Она опустила голову, и ее лицо как-то сразу постарело. Обвисли губы, щеки, набрякли глаза. Слезы капали из них, не касаясь щек.

Через пять минут Арнаутов стоял одетый, с небольшим чемоданчиком в руке, и от всей его высокой тощей фигуры веяло решимостью.

— Если все будет в порядке, я через неделю вернусь. В крайнем случае — дней через десять.

Он вышел, ничего больше не прибавив.

Жена постояла еще немного, медленно опустилась на ящик с сапожными щетками и, уткнувшись лицом в полы своего пальто, заплакала, уже не сдерживаясь.

Лина могла легко отказаться от этой поездки. Она понимала, что командировка в Тымовское вызвана не столько заботой о пользе дела, сколько будущей отчетностью — в конце первого квартала заведующий методическим отделом Дворца пионеров должен будет доложить о проделанной работе в отдаленных районах острова. И едет она только для того, чтобы Василий Васильевич мог с полным правом произнести фразу: «А кроме того, наш товарищ выезжал в Тымовское...» И все. Она напишет отчет о командировке, будет рассказывать о встречах с вожатыми в школах района, о методических советах, которые она им дала, и так далее. Было что-то в этом нехорошее, нечестное, будто она совершала подлог, все о нем знали, но договорились не замечать его, называть как-то иначе. И все-таки Лина согласилась на поездку, потому что ей порядком надоело сидеть в отделе, возвращаться вечером в пустую квартиру и смотреть по телевидению передачи об уловах рыбаков, добыче шахтеров, нефтяников, лесорубов. И еще она оправдывала для себя поездку тем, что, оставшись в отделе, принесет пользы не больше.