Личный ущерб - Скотт Туроу

О гомосексуалистах, о том, что они существуют, ей было известно, но смутно. Что можно требовать от провинциалки, выросшей на ранчо. Бараны и овцы. Быки и коровы. В церкви рассказывали что-то о Содоме, но ведь Господь это разрушил.

— Первый сезон в летнем тренировочном лагере я провела, не имея об этом никакого понятия. А ведь некоторые девчонки там были лесбиянками, например Энн-Мэри. Девочки шутя предупреждали меня, чтобы я с ней один на один старалась не оставаться. Но мне было без разницы. Представляешь, я тогда еще ничего не просекала! А когда начала тренироваться серьезно, подружилась с центровой. Хорошая спортсменка, но не звезда. Ее звали Хилари Биком, родом из Филадельфии, на два года меня старше. Тогда в женском хоккее на траве было много представительниц высшего класса, до сих пор не понимаю почему. Игра жесткая, часто бьют клюшками по ногам и голове, травмы серьезные, но «благородные» девицы валом валили. Мода, что ли, такая? Все из частных школ, богатые. Хилари Биком была из таких. Одежда от Лоры Эшли[44] и все остальное.

Хилари сразу выделила Ивон. Садилась рядом в автобусе, болтала, делилась разными сплетнями. С тренировки они всегда возвращались вместе. И вот однажды вечером в мае девушки напились. Выпивать в лагере категорически запрещалось, они подписывали обязательство, но Хилари закончила колледж и по этому поводу устроила загул, в который вовлекла Ивон. В конце концов, совершенно одуревшие, они оказались в комнате Хилари. Дурачились, представлялись персонажами фантастических телевизионных фильмов, какие смотрели в детстве.

— Я вижу твою ауру, — торжественно проговорила Хилари, беря Ивон за руку. — Я вижу твою ау-руу… — повторила она и начала делать руками пассы. Потом, весело смеясь, они рухнули на постель.

— И что же ты там видишь? — спросила Ивон. Хилари наклонилась.

— Я вижу, что ты пьяна.

Она повалилась головой на подушку, полежала пару секунд, потом продолжила:

— Еще я вижу, ты не уверена в себе. — Ее глаза неожиданно вспыхнули. — Ты боишься.

— Неужели? — спросила Ивон, сознавая, что это уже не смешно.

Хилари стала медленно оглаживать ее голову и торс. Чуть-чуть, едва касаясь.

— Я чувствую твое томление.

Лицо Хилари находилось всего в нескольких сантиметрах от ее лица, и в полумраке можно было разглядеть небольшой шрамик, который она скрывала под макияжем.

— Ты знаешь? — спросила Хилари.

Да, Ивон знала. Они долго смотрели друг на друга, не решаясь ничего произнести. А затем Хилари приблизилась губами к губам Ивон. От нее исходило мощное благоухание свежего налитого женского тела, перебивающее фальшивые ароматы косметики. Поначалу эти губы были сухие, видимо, от волнения, и сухость воспринималась как хрупкая корочка на апельсиновой дольке, полежавшей на воздухе. Под этой сухостью, так же как под корочкой, ощущалась волнующая сладость. Потом Хилари медленно перенесла на Ивон вес своего тела.

— Неужели ты не догадывалась, чем занимаешься? — подал голос Робби.

— Нет. Просто со мной что-то происходило, но я не понимала, что именно.

Какого-то особенного удовольствия Ивон тогда не получила. Странно, это мало чем отличалось от того, чем они занимались с Расселлом. Ивон принимала ласки Хилари холодно, а та была настолько возбуждена, что ничего не замечала. За все время они не произнесли ни слова. Через месяц Хилари уехала из лагеря, и вскоре очертания этого приключения размылись в памяти. Ивон считала, что сильно отличается от большинства знакомых, и не без оснований. В самом деле, она приехала из маленького, никому не известного городка, ее отобрали в национальную олимпийскую сборную, и, наконец… она однажды переспала с девушкой.

Но неужели она будет лишена счастья, о котором мечтает каждый? Что, она не имеет на него права? Если бы Ивон об этом спросили тогда, после Хилари, она бы ответила, что мечтает иметь детей, свой дом, мужа, спокойного и искреннего, такого, как ее отец и младшие братья. И когда это случится, эпизод с Хилари забудется. Сейчас ей тридцать четыре, но иногда ее охватывало ожидание этого безмятежного счастья и одновременно угнетало осознание, что ничего подобного никогда не случится.

Три года назад Ивон командировали в Сан-Франциско для участия в расследовании коррупции в морском порту. Однажды напарник пригласил ее в стрип-клуб развлечься. Одна из тамошних девушек была его осведомительницей. Тусовалась с разными умниками, выкачивала из них полезную информацию. Ивон пошла, но веселья не получилось. Напарник решил, что она переутомилась. Они пробыли там совсем недолго. Выпили и ушли. Но Ивон почему-то запало в душу, как одна стриптизерша смотрела на нее во время танца. Не спуская с Ивон странного понимающего взгляда, она мяла руками свои обнаженные груди с острыми, очень красными, заметно напряженными сосками. Сдвигала и раздвигала. В общем-то было ясно, что этот призывный взгляд является частью игры, которую девушка предлагает всем. Ведь редко кто заходит сюда случайно. Все жаждут возбуждения. Значит, Ивон просто получила свою долю. Вернувшись домой, она не могла заснуть. Решила выпить, и, когда наливала себе водку, рука сильно дрожала. Устроившись в кресле, она попыталась успокоиться. Прошел час, Ивон допила бокал и наконец призналась себе вслух: «Вот, значит, я какая».

— И я вернулась в этот клуб, понятия не имея, что скажу, если встречу там кого-нибудь из знакомых. Наверное, придумала бы что-нибудь, связанное с работой. Я пришла туда, как на какое-то важное расследование. Села за столик в первом ряду и стала ждать появления той женщины. Выяснилось, что ее зовут Тереза Галиндо. И вот она появилась на подиуме. Начала смотреть на меня так же, как в первый раз. А я уже уступила, сдалась, и мое тело трепетало от желания. Ошеломляющее ощущение. — Даже сейчас, вспоминая об этом, Ивон почувствовала легкое возбуждение. — У них было принято, что после выступления каждая девушка в бикини разносит напитки. Ну, чтобы собрать чаевые. Когда Тереза приблизилась ко мне, я ей что-то заказала. Кстати, не такой уж она была красавицей. Конечно, фигура в полном порядке — других сюда не берут, все-таки нужно раздеваться перед публикой, — но я была настолько взвинчена, что особого внимания на ее внешность не обращала. Я хотела ее и понимала, что это нехорошо, а она это знала. Наконец Тереза принесла мою выпивку. Принимая деньги, она уронила мне на колени салфетку и прошептала: «Я выполняю частные заказы». «Какие заказы?» — спросила я едва слышно. «Танцую», — ответила она. Но я догадывалась, что речь идет не о танцах, и осмелела настолько, что, развернув салфетку и увидев номер телефона, смяла ее и тут же, без промедления, назначила встречу. Тереза пришла на следующий день в одиннадцать. Мы занимались любовью при ярком дневном свете — это началось через две минуты после ее короткого танца, — и мне было невероятно хорошо, просто фантастически. Вовсе не от того, что меня ласкали женские руки, и не от того, что Тереза принесла с собой забавные маленькие игрушки — одна, которую она называла Волшебной палочкой, имела на конце три небольших вращающихся шарика, — а потому, что, занимаясь этим, я не переставала думать: «Господи, ведь этот сон снился мне уже множество раз».

Разумеется, я ей платила. Она сказала, что встречается только с женщинами и не очень часто, правда это или нет, выяснить не удалось. Говорила, будто я ей нравлюсь. Тереза быстро вычислила, что я из правоохранительных органов, но насчет ФБР, конечно, не догадалась. Думала, я помощница шерифа округа. И вообще сочинила про меня целую легенду. Что я работала в тюрьме и потому возненавидела мужчин. Как большинство девушек в клубе, включая и ее, ненавидят тамошних мужчин. Смотрят на них с подиума и радуются, что те ничего получить не смогут. У Терезы к тому же имелись свои особые причины. Долгие годы ее подавлял дедушка, деспот, которого все боялись. Сюрпризом для меня было, что Тереза окончила колледж, получила диплом бухгалтера. Но на этом она зарабатывала больше. В общем, я уже давно все осознала и спокойно могу говорить об этом вслух. Самое трудное, мне кажется, преодолеть отчаянное сопротивление своей природы и наконец признаться: да, это так. С Терезой я встречалась, мы мило проводили время, ходили в бар выпить. Иногда до, иногда после. В моем воображении Тереза была мягкой, доброй и неприкаянной, поскольку ее окружали грубые люди, которым нравилось причинять боль. Она водила меня в секс-клубы. Их называют клубами, но это были просто лофты, где при входе берут плату. Там я насмотрелась всякого. Что бывает в жизни и не бывает. Тогда эти странные шоу казались мне интересными. Вот видишь, какая я, — устало закончила Ивон. — Начинаю над этим серьезно размышлять и прихожу в ужас. Завела роман со стриптизершей. Стрип-ти-зершей! Боже мой! Такое не привидится даже в дурном сне. Стриптизерша!