Шестая жена короля Генриха VIII - Ф. Мюльбах

— Никогда, никогда! Клянусь тебе! Разве я не сказала тебе, что люблю тебя?

— Ах, любовь женщин изменчива! Кто знает, через сколько времени будет бедный Томас Сеймур растоптан твоими ногами, когда корона украсит твое чело!

Елизавета посмотрела на него с отчаянием и воскликнула:

— Разве это может быть? Разве возможно, чтобы человек способен был забыть, отказаться от того, что он когда-то любил?

— Ты спрашиваешь, Елизавета? Разве у твоего отца не шестая жена теперь?

— Это — правда! — сказала принцесса, печально склоняя голову на грудь, а затем, после короткой паузы, сказала: — Но я вовсе не буду походить в этом на своего отца. Я вечно буду любить тебя! А чтобы ты имел поруку в моей верности, я прошу тебя взять меня в жены!

Сеймур удивленно и вопросительно посмотрел на ее возбужденное, пылающее лицо. Он не понимал Елизаветы.

Она же страстно продолжала:

— Да, ты должен стать моим господином и супругом! Пойдем, возлюбленный мой, пойдем! Я не затем позвала тебя, чтобы ты играл позорную роль тайного любовника принцессы. Я позвала тебя для того, чтобы ты стал моим супругом. Я хочу, чтобы нас обоих соединили неразрывные узы, разорвать которые не могли бы ни воля, ни гнев отца, а разве только одна смерть. Я хочу дать тебе доказательство моей любви и беззаветной преданности, и ты должен познать всю искренность моей любви. Пойдем, возлюбленный мой, чтобы я могла вскоре приветствовать тебя как моего супруга!

Сеймур изумленно посмотрел на нее.

— Куда ты хочешь повести меня? — спросил он.

— В домашнюю часовню! — простодушно ответила Елизавета. — Я написала Кранмеру, чтобы с восходом дня он ждал меня там. Так поспешим же скорее!

— Кранмер? Ты написала архиепископу? — в отчаянии воскликнул Сеймур. — Как, что ты говоришь? Кранмер ждет нас в часовне?

— Да, разумеется, он ждет нас, раз я написала ему, чтобы он пришел!

— А зачем он? Что ты от него хочешь?

Елизавета удивленно посмотрела на графа и переспросила:

— Что я хочу от него? Да чтобы он повенчал нас!

Граф отскочил назад, словно пораженный ударом.

— И это ты ему тоже написала? — с ужасом спросил он.

— Конечно же нет, — ответила Елизавета с очаровательным детским смехом. — Ведь я знаю, что бумаге опасно доверять такие тайны. Я только написала Кранмеру, чтобы он явился в полном облачении, так как я должна исповедаться ему в страшной тайне.

— Да благословен будет Бог! Не все еще погибло! — вздохнул Сеймур.

— Ну, что же? Я не понимаю тебя! — сказала принцесса. — Ты не протягиваешь мне руки? Ты не торопишься идти со мной в часовню?

— Скажи мне, заклинаю тебя, скажи мне только одно, — воскликнул Сеймур, — говорила ли ты когда-нибудь архиепископу о твоей, то есть — о нашей любви? Проронила ли ты в его присутствии хоть звук из того, что обуревает наши сердца?

Она глубоко покраснела под его пристальным взглядом и шепнула:

— Не брани меня, Сеймур, но мое сердце слабо и трусливо, и, сколько раз я ни пыталась выполнить эту священную обязанность и чистосердечно исповедаться архиепископу во всем, я так и не могла сделать это! Слова замирали у меня на устах, словно невидимая сила сковывала мой язык!

— Значит, Кранмер ничего не знает?

— Нет, Сеймур, он еще ничего не знает! Но теперь он должен все узнать! Теперь мы подойдем к нему и скажем ему, что мы любим друг друга. Мы умолим и упросим его благословить наш союз и соединить наши руки!

— Невозможно! — воскликнул Сеймур. — Этого никогда не может быть!

— Как? Что ты говоришь? — с удивлением спросила Елизавета.

— Я говорю, что Кранмер никогда не совершит этого! Ведь было бы глупостью и преступлением исполнить твою просьбу. Я говорю, что ты никогда не можешь стать моей женой!

Принцесса широко открытыми глазами посмотрела на него, а затем спросила:

— Разве ты не говорил мне, что любишь меня? Разве я не поклялась тебе, что люблю тебя? Так разве мы не должны повенчаться, чтобы освятить союз наших сердец?

Под взглядом ее невинных, чистых глаз Сеймур покраснел и потупился. Принцесса не поняла, что он покраснел от стыда, и так как он молчал, то она подумала, что он побежден.

— Пойдем же, — сказала она, — пойдем, Кранмер ждет нас! Сеймур снова поднял свой взор и в ужасе посмотрел на нее.

— Да разве ты не видишь, — сказал он, — что все это просто сон, которому никогда не суждено стать действительностью? Разве ты не чувствуешь, что эта прекрасная фантазия твоего благородного и великодушного сердца никогда не осуществится? Как? Да разве ты не знаешь своего отца, разве ты не знаешь, что он уничтожит нас обоих, если мы решимся так надругаться над его отцовским и королевским авторитетом? Твое происхождение не спасло бы тебя от разрушительной силы его ярости, потому что ты сама знаешь, насколько непреклонен и беспощаден он в гневе; и голос крови не так громко звучит в нем, чтобы заглушить рев бешенства. Бедная детка! Ты-то уже испытала это! Вспомни только, с какой жестокостью он выместил на тебе предполагаемую вину матери, как его злоба на жену обрушилась на тебя — ее и его дочь! Вспомни, что он отказал дофину Франции в твоей руке, но не ради твоего счастья, а потому, что ты якобы не достойна такого высокого положения. И после таких доказательств его жестокой ненависти ты хочешь решиться кинуть ему в лицо подобное дерзкое оскорбление? заставить его признать подданного, слугу своим сыном?

— Но ведь этот слуга является братом английской королевы! — застенчиво сказала Елизавета. — Мой отец слишком любил Джэйн Сеймур, чтобы не простить ее брату!

— Ах, ты не знаешь своего отца! У него нет памяти, а если и есть, то только для мести за оскорбление или провинности, но никак не для награды за любовь и преданность. Король Генрих был бы способен приговорить к смерти дочь Анны Болейн и отправить на эшафот или в застенок братьев Екатерины Говард, потому что обе эти королевы когда-то причинили страдание его сердцу. Но он не простит мне самого малейшего проступка несмотря на то, что я являюсь братом королевы, которая до конца своих дней верно и нежно любила его. Но я говорю не о себе. Я — солдат и достаточно часто смотрел прямо в глаза смерти, чтобы испугаться ее теперь. Я говорю о тебе, Елизавета! Ты не должна погибнуть таким образом. Твоя благородная головка не должна лечь на плаху; ей предназначено носить королевскую корону. Тебя ожидает более возвышенное счастье, чем любовь; тебе суждены слава и власть! Я не смею лишать тебя такой гордой будущности. Принцесса Елизавета, как бы заброшена и осмеяна ни была она теперь, все-таки может стать когда-нибудь английской королевой, графиня же Сеймур — никогда; она сама лишает себя прав на престолонаследие! Так следуй же своему высокому предназначению. Граф Сеймур отступает пред троном!