Победы Третьего рейха. Альтернативная история Второй мировой войны - Питер Цаурас

Русским конец

Но если кто-то и всматривался в будущее с испугом, сам фюрер не знал сомнений. Хотя ему было известно о трудностях в снабжении, испытываемых вермахтом, и об ограниченных ресурсах Германии, Гитлер был убежден, что его враг находится в еще худшем положении. В своей речи, с которой он 15 марта 1942 года обратился к народу Германии, Гитлер заявил, что «этим летом будут повергнуты в прах полчища большевиков, которые не смогли победить немецких солдат и их союзников прошедшей зимой!»

Подобные речи не были предназначены только для широкой общественности. В частной беседе с Йозефом Геббельсом, которая состоялась 26 апреля, Гитлер рассказывал о голоде и даже о случаях каннибализма в Советском Союзе и говорил о жалком обмундировании и вооружении пленных солдат Красной Армии как о свидетельстве безнадежного положения, в котором оказалась Россия.[118] Он просто говорил своим военным советникам, что «русским конец», и вслед за генерал-полковником Францем Гальдером, начальником Генерального штаба сухопутных войск, другие немецкие генералы тоже начинали считать, что «хотя мы сегодня и ослаблены, наш противник находится в гораздо худшем состоянии».[119]

Гитлер намеревался строить предстоящую летнюю кампанию на основе данных о предполагаемой слабости советских войск. Однако состояние его вермахта, а также, хотя и в меньшей степени, люфтваффе позволяло наносить удары лишь по некоторым секторам Восточного фронта. Вопрос о перенесении центра активности на другие театры военных действий в Европе даже не поднимался. Одни только соображения психологического характера требовали, чтобы инициатива в этой войне принадлежала Германии, и никто не хотел давать передышку России, в течение которой та могла бы восстановить свои силы. Кроме того, все понимали, что вступление Соединенных Штатов в войну, хотя оно и было встречено в Вольфшанце криками «Ура!», никак не означает, что Второй фронт где-либо в Европе будет открыт ранее середины 1943 года. Поэтому с точки зрения крупномасштабной стратегической перспективы первостепенная важность по-прежнему будет принадлежать морской войне против «англо-саксонских держав» и по-прежнему будет проводиться дальнейшее укрепление оборонительных сооружений на Европейском континенте, возводимых с целью защиты от возможного вторжения. Однако высадка десанта на Мальту откладывается, и Роммелю придется довольствоваться лишь немногим больше того, что есть у него сейчас. Восточный фронт останется основным средоточием и внимания Германии, и ее усилий.

Если первостепенная важность войны с Россией была, с точки зрения Гитлера, абсолютно очевидна, то первоочередность стратегических задач вдоль гигантской по протяженности линии фронта оказывалась не столь очевидной. На северном фланге вторичное по важности наступление позволит овладеть Ленинградом, обеспечить сухопутную связь с Финляндией и создать угрозу грузопотоку, поступающему в Россию с запада через Мурманск. На юге основной точкой приложения сил (Schwerpunkf) в наступательной кампании лета 1942 года будет бросок через Дон, благодаря которому Россия не сможет пользоваться Волгой как транспортной артерией для снабжения войск, а также захват нефтяных полей Кавказа. Решив эти задачи к осени 1942 года, Германия получит собственный доступ к стратегически важным источникам топлива и одновременно лишит СССР этого ключевого продукта. В добавление к боевым действиям на Мурманском направлении рывок на Кавказ тоже станет препятствием на пути; потока товаров, поступающих в Советский Союз из США и Великобритании. Далее немецкие стратеги надеялись в ходе этого наступления сломить сопротивление Красной Армии, захватив в своем стремительном марше к далеким горам сотни тысяч военнопленных. Имея в своих руках кавказскую нефть, надежную связь по суше с Финляндией и при условии разгрома Красной Армии, Германия могла уверенно ожидать наступления зимы и наступательных действий со стороны англо-американских войск даже и в том случае, если Советский Союз к этому времени еще не выйдет из войны. Таким образом, исход войны в целом решался на востоке, поскольку, как признавал сам Гитлер: «Если я не завладею нефтью Майкопа и Грозного, то мне придется прекращать эту войну». Но с приближением лета он не терял уверенности, заявляя итальянскому послу, что

«в силу этих обстоятельств обстановка никоим образом не будет складываться в худшую для нас сторону, а только в лучшую»[120]

Однако аппетиты Гитлера не ограничивались пределами Советского Союза. После того как они завоюют Кавказ, германские вооруженные силы в России окажутся в состоянии нанести, можно сказать, смертельный удар по надеждам англичан и американцев, создав вместе с корпусом Роммеля гигантские клещи, в которые попадут Суэцкий канал, а также нефтяные месторождения Ирана и Ирака. Подобная заманчивая перспектива, которая уже вставала перед глазами Гитлера в горячие дни 1941 года, стала еще более заманчивой, после того как в войну вступила Япония и одержала захватывающие дух победы в Малайе и в Сингапуре. Фюрер, который недооценивал решимость Великобритании и переоценивал значимость побед Японии, уже видел триумф Германии на Ближнем Востоке, который опрокинет стратегию союзников, создаст прямую угрозу Индии и, в сочетании с непрекращающимися нападениями немецких подводных лодок, возможно, вынудит Великобританию начать переговоры о мире на условиях Гитлера. «Любой ценой мы должны спуститься в Месопотамскую низменность и отобрать нефть Мосула у англичан, — говорил он своему штабу, — и тогда война будет закончена».[121]

Привести Турцию в наш лагерь

Однако скудость немецких ресурсов однозначно подразумевала, что подобные честолюбивые планы могут быть реализованы только при наличии той или иной степени готовности к сотрудничеству со стороны союзников Берлина. По мере того как на Юге России в обстановке секретности происходила тайная концентрация сил и средств для операции «Блау» — таким было кодовое наименование предстоящей летней кампании, — Гитлер начал дипломатическое наступление, с тем чтобы принудить своих партнеров по «оси» приложить еще больше усилий во имя якобы общего дела. Удивительно, но его усилия увенчались успехом в Румынии, Венгрии и Италии, и каждая из этих стран направила тысячи своих солдат на достижение великой цели. Болгария, которая, по мнению немцев, являлась русофильским государством, избежала какой-либо необходимости посылать своих солдат на фронт. Однако ее армия эффективно использовалась для защиты черноморского побережья от высадки русского десанта и несла свою долю обременительных обязанностей по оккупации Югославии.

Переговоры со странами-союзницами в общем и целом оказались удачными для Гитлера. Однако перед ним стояла гораздо более важная задача: убедить присоединиться к «оси» Турцию — страну, которая занимала ключевое положение, но не участвовала в игре. В борьбе за обладание Ближним Востоком Турция являлась бесценным активом как по мнению военных стратегов из Вольфшанце, так и по мнению дипломатов Риббентропа из министерства иностранных дел. В 1941 году, во время кампании на Балканах, Верховное командование вермахта (ОКВ) изучало вопрос о нанесении удара по Турции с целью использования ее в качестве плацдарма для последующего наступления на позиции армии Великобритании в Палестине и в Ираке. Однако, по мнению генерала Альфреда Йодля, штурм природной крепости, защищаемой армией, высокие боевые качества которой известны всему свету, «несомненно, выльется в длительную военную кампанию», а подобная перспектива не устраивала решительно никого. Вместо этого немцы предпочли уважать нейтралитет Турции, но в то же время ими был подготовлен план оккупации Турции в случае непредвиденных обстоятельств, и армия Болгарии была подготовлена к активной обороне на тот случай, если Турция примкнет к антигитлеровской коалиции.[122]

Намерение пойти на сближение с Анкарой не было новым. В 1941 году, пока шло завоевание Балкан и велась подготовка к реализации плана «Барбаросса», Берлин начал то, что вылилось в длительные попытки дипломатическим путем привлечь Турцию к активному участию в военных действиях на стороне стран «оси». Однако в довольно сумбурном нацистском государстве не всегда получалось так, что действия различных правительственных органов были достаточно хорошо скоординированы. Например, исполненные хамского высокомерия угрозы Риббентропа нередко звучали вразнобой с дипломатически выдержанными заявлениями посла Франца фон Папена или с широко распространяемой прогерманской и антисоветской пропагандой Геббельса. Так, например, работнику посольства Папена удалось загасить готовый разгореться дипломатический скандал, только скупив все появившиеся в Турции экземпляры полевого немецко-турецкого разговорника для военнослужащих (Turkisches Soldaten-Worterbuch fur den Feldgebrauch). Министр пропаганды направил эти издания в книжные лавки Стамбула в виде недвусмысленного напоминания о военной мощи Германии.[123] И несмотря на это, результаты столь «разносторонней» дипломатической деятельности складывались в пользу Берлина. Особенно тепло было встречено личное письмо, посланное фюрером президенту Турции Исмету Иненю, в котором он напоминал о боевом партнерстве в годы Первой мировой войны, об общем стремлении уменьшить влияние Великобритании в Средиземноморском бассейне и о взаимной озабоченности в отношении СССР. Кульминацией этих усилий стал договор о дружбе, подписанный ничего не подозревающими турками 18 июня 1941 года, всего за четыре дня до начала вторжения в Россию.