Сердца и камни - Оскар Курганов

Итак, приезжайте, Михаил Васильевич, посмотрите. Теперь тот же межколхозный строительный центр начинает строить еще один, более мощный, силикальцитный завод. На шестьдесят тысяч кубометров. Можно сказать — великан. Тоже с автоматикой, да еще — с электроникой, с самым современным техническим оборудованием. Вот тогда посмотрим — чего стоят всяческие запреты технических идей и «репрессий» научных направлений. Кстати, когда для нового завода понадобился металл — шестьсот тонн, не шутка — я позвонил в ЦК КПСС, в отдел строительства. Меня там сразу же приняли, опять говорили плохие слова о Турове и хорошие слова обо мне и тут же начали хлопотать о металле. Позвонили одному, другому министру, объяснили, что металл нужен для силикальцитного завода, и что же вы думаете? Металл уже есть и скоро прибудет на новый Поливерский завод, это в пятидесяти километрах от Аравета.

Я еще Вас не утомил? Еще два слова о себе. Не могу не рассказать.

В самую горячую пору моей деятельности, связанной с Араветом, я неожиданно получил предложение Академии наук СССР — поехать в Кольский филиал академии на год. Я колебался. Но в академии мне сказали — для вашей же пользы, уйдете от бюрократических дел, глубоко влезете в науку. И мы с Нелли поехали. Могу теперь сказать — слава тому, кто это придумал. Жили мы в маленьком городке, за Полярным кругом, в хорошей комнате с походной мебелью, но зато — полная свобода научных исследований силикальцита и дезинтегратора, в частности, связанных с ними процессов механо-химии. Именно там, на Кольском полуострове, я чувствовал, как в моей голове постепенно отмирают бюрократические, административные клетки и оживают «научные», я просто преображался. (Пусть простит Ваш сын-биолог такой вульгаризм!) Первые дни я все еще был во власти административной суеты, споров, хлопот, раздражительных обид, то есть всего того, что сопутствовало моей жизни в Таллине. Я набрал много книг, главным образом иностранных, по интересующим меня предметам (там прекрасная научная библиотека) и не мог ничего прочитать. Сидел один-одинешенек в большой комнате, в лаборатории, читал, но мысли как бы отскакивали от меня, бюрократические клетки моего мозга их просто не принимали, мысли эти были чужды им, привыкшим к общению с Туровым. Вот тогда-то я взялся за себя, и понадобилось немало силы воли, чтобы «оживить», вернуть к нормальной деятельности «научные» клетки. Эту перемену даже замечали Ванас и Тоом, когда я раз в месяц приезжал для консультации в Аравет, на завод.

Теперь я уже снова в Таллине и тружусь в лаборатории, которую создали в крупном научном институте. Более глубокие исследования проблем механо-химии буду вести на кафедре физики Тартуского университета. И конечно — на Араветском и Поливерском силикальцитных заводах. Я не признаю строительной науки, если она не опирается на опыт, на заводы.

Ну, теперь как будто — всё. Уже шесть утра — мой «письменный час» истек. Да и Ванас сейчас заедет за мной — отправимся в Аравет.

Глава четырнадцатая

Если выехать из Тарту на юго-запад, свернуть на Отеппя, а оттуда по живописной и хорошей дороге на юг, то через полтора часа можно попасть к лесным озерам — Кярикку. Посреди векового леса, на берегу большого озера, воздвигнут спортивный комплекс Тартуского университета — на склоне холма двухэтажные каменные дома — комфортабельная гостиница, столовая, баня, кинозал, спортивные залы, — над каждым уголком здесь трудились талантливые зодчие и мастера эстонского прикладного искусства. Стеновые панели этих корпусов — из силикальцита. Вот почему Лехт здесь — самый желанный человек. Он обходит все этажи, зорким глазом смотрит на стены: «Ну, как — все в порядке?» В каком-нибудь углу в гардеробе переодевается и уже в резиновых сапогах, в старом стираном-перестираном походном костюме идет в лес по тропе вдоль тишайшего озера Кярикку, все дальше и дальше, в первозданную темень и прохладу лесных лабиринтов. И где-нибудь на поляне, усеянной черникой, а поздним летом — брусникой, завязывается долгий и неторопливый разговор.

— Верно ли, что силикальцит испытывали в Антарктике? — спрашиваю я.

— Не совсем так, — оживляется Лехт, он рад, что не он первый заговорил об этом — ведь мы пошли в лес с твердым обещанием друг другу: ни слова о силикальците. — Не совсем так, — повторил он, — на полярных станциях в Антарктике действительно построили силикальцитные дома. Все блоки для них и стеновые панели изготовили на заводе в Таллине. Но мы ничего не собирались испытывать. Потом уже нам написали из Арктического института и с полярных станций, что дома наши хорошо выдерживают страшные морозы, прислали всякие благодарности… Вы только подумайте — нас же обвиняли, говорили, что силикальцит чуть ли не деформируется, разваливается во время морозов… И даже не таких, как в Антарктике… Ну, что вы скажете? Или — эта история с Институтом гидротехники. Там не посмотрели на все запреты, создали целую научную бригаду для изучения силикальцита. Прислали мне сборник статей — видели его? Так и называется — «Силикальцит — новый материал для энергетического строительства». Это же не шутка, не клубы или спортивные комплексы, а плотины, шлюзы, каналы. Доказали, что не хуже железобетона, даже прочнее, но при этом дешевле на восемь рублей кубометр. Вот эти скромные рубли сметут на своем пути все административные преграды. Ведь формуле «хочу — не хочу» приходит конец. Появилась новая — «выгодно — не выгодно», которой нет никакого дела — нравится Лехт какому-нибудь «деятелю» или не нравится, хорошие речи произносит Королев или плохие… Да, да, все должно перемениться — с экономикой не шутят… Цепная реакция началась, и ее лавинообразную силу уже нельзя остановить.

Лехт с яростью, сам того не замечая, бил палкой по высокой траве, как бы подчеркивая каждое свое слово… Потом успокоился, вскочил:

— Ну, что вы опять затеяли этот скучный разговор о силикальците — мы же условились. Да и вообще в мире есть еще много хорошего, кроме камней…

И может быть желая скрыть свое твердое убеждение, что для него ничего другого в мире нет, Лехт поднял голову, посмотрел на небо и по-мальчишески, громко закричал: «о-го-го-го, о-го-го», будто звал кого-то притаившегося в лесу. Но только эхо, извечный спутник одиночества, отвечало ему безучастным смешком и уплывало куда-то вдаль, в бесконечность.

Что ж, на этом можно, пожалуй, закончить эту историю, хоть в жизни она только-только начинается. Но кто знает — куда поведет наших героев столь изменчивая тропа. И мне остается только просить у вас прощения, читатель.

Может быть, я утомил вас техническими подробностями. Но в наш век технических переворотов можно ли обойтись без этих подробностей? Может быть, я не рассказал о чьем-то коварстве, не упомянул о чьей-то недальновидности или чьем-то невежестве; может быть, я преуменьшил чью-то славу и преувеличил чьи-то добродетели; может быть, я упустил какие-то события, острые столкновения, важные факты. Это ведь не история силикальцита и силикатобетона, а повесть о первооткрывателях, об их одержимости и отваге, об их страстной любви к своему делу и вечном стремлении что-то сделать «для других».

В сущности, пытливостью их ума и щедростью их сердца преображается наша земля. И они, эти первооткрыватели, светят нам, когда «дорога за горизонтом» теряется в предрассветной мгле.

Москва—Таллин

1964—1967